Первая мировая. Корни современного финансового кризиса. - Роман Ключник

23 февраля жёны рабочих устроили демонстрацию, а рабочие начали всеобщую стачку. Начался грабёж продовольственных магазинов. Полиция для наведения порядка эффективных мер не принимала.

«По ничтожному поводу — в магазинах произошли перебои с черным хлебом. Только с черным (самым дешевым. — Р. К.), — отмечает в своём исследовании В. Шамбаров. — . Волнения стремительно разрастались. А. И. Солженицын в «Марте 17-го» постарался изобразить процесс сугубо стихийным. Вот уж нет. Главным постановщиком бунта стал военный министр Великобритании лорд Мильнер, прибывший в Петро­град на межсоюзническую конференцию, но одновременно проверивший готовность к перевороту, давший последние указания. В распоряжении Мильнера имелись огромные суммы денег. И по его инструкции стал действовать посол Бьюкенен».

Российские масоны были ещё не опытны в этих делах — впервые, однако, и им требовалась «направляющая рука» опытных старших братьев. «Однако действовали не только англичане, — продолжает свой исторический рассказ В. Шамбаров. — Американский посол в Германии Додд впоследствии сообщил, что в февральских событиях важную роль сыграл советник Вильсона в России Крейн, директор компании "Вес- тингауз Электрик": "Крейн много сделал, чтобы вызвать революцию Керенского, которая уступила дорогу коммунизму "... А полковник Хаус в эти дни писал Вильсону:

"Нынешние события в России произошли во многом благодаря Вашему влиянию". Немцы совершенно не ожидали революции. Не ожидали её и большевики. И либералы тоже. Те и другие полагали, что очередная атака на власть захлебнулась. Однако «стихийность» имела свои очень четкие закономерности. Царь находился в Могилеве, а ми­нистр внутренних дел Протопопов на целых три дня задержал информа­цию о мятеже в столице! Продолжал слать бодрые доклады — ситуация под контролем. Правительство, где он верховодил, бездействовало. Что и дало мятежу разгореться в полную силу».

«Кто-то должен был пустить слухи о нехватке хлеба (хотя хлеб имелся); кто-то должен был спровоцировать нереальное требование рабочих о повышении зарплаты на 50% (оно было отвергнуто, что и вызвало забастовку); кто-то должен был выдавать бастующим деньги на жизнь и выбросить именно те лозунги, о которых один из рабочих мрачно сказал: «Они хотят мира с немцами, хлеба и равноправия евреев» (по Г. М. Каткову). Очень символично также, что революция началась с женских демонстраций 23 февраля/8 марта — на этот день в 1917 г. пришёлся иудейский карнавальный праздник мести «антисемитам» Пурим», — отметил в своём исследовании М. Назаров.

Здесь стоит обратить внимание на важный момент — стачечный ко­митет был организован разгневанными рабочими без участия большеви­ков. Ибо затем советские историки с невероятным усилием будут притя­гивать эти февральские события в заслугу гениальной организаторской работы большевиков. В это время в Петербурге было всего три рядовых большевика — Александров, Шапошников и молодой Молотов, которые без инструкций из-за границы ничего не смели делать, и, бесспорно — как увидим дальше, Ленин до 2 марта совершенно не знал о происходящем в России. Единственное, что сделали большевики в начале 1917 г. — это плановое проведение небольшого митинга и демонстрации рабочих 9 января — в честь годовщины «кровавого воскресенья», эту акцию они готовили за немецкие деньги (Парвуса) с осени 1916 года.

Какие ж загадочные силы «подогревали» массы и подсказывали им в эти февральские дни? Живший в этот период в Петербурге С. Н. Бул­гаков описал их так: «появились сразу зловещие длинноволосые типы с револьверами в руках.». То есть — это не в рабочих кепках с красными бантами. Это были бундовцы, которых советские идеологи именовали почему-то эсерами, и члены масонских организаций. А. Солженицын в своём исследовании отметил, что Охранное отделение в своём ра­порте в начале 1917 г. отметило «еврейские группы» «переполнившие ныне столицу и ведущие беспартийную, но резко враждебную власти политику».

По свидетельству меньшевика Н. Вольского — известная масонка Екатерина Кускова признавалась: «Движение было огромным. Мы всюду имели своих. Ко времени Февральской революции вся Россия была покрыта сетью лож.». Не менее известный масон Н. В. Некрасов также объяснял это:

«В момент начала февральской революции всем масонам был дан приказ немедленно встать в ряды защитников нового правительства, сперва Временного комитета Государственной Думы, а затем Времен­ного правительства. Во всех переговорах об организации власти масоны играли закулисную, но видную роль».

Далее события в Петербурге развивались стремительно. 25 февраля брошенные на разгон рабочих казаки побратались. Все вдруг поняли, что царь уже не правит страной, и появилось удалое пьянящее чувство свободы и вседозволенности. Кстати, Николай II только в этот день был информирован об опасных беспорядках в столице.

У памятника Александру Третьему, когда проходил многотысяч­ный митинг — отряд конной полиции начал расстрел толпы. Видимо рассчитывали, что испугаются и разбегутся. Толпа и разбежалась. И стала вооружаться, пока прутьями и палками. А. Керенский:

«С колоколен и крыш домов полицейские обстреливали из пуле­мётов движущиеся толпы. Я лично знаю два дома, на которых были установлены пулемёты: на набережной Мойки и на Сергеевской улице». Далее проследим события по «свидетельским показаниям» из дневников Керенского, С. М. Дубнова — далее для краткости — С. М. Д. и княгини Лидии Леонидовны Васильчиковой ( далее — Л. Л. В.).

С. М. Д.: «25 февраля. Уже третий день на улицах Петербурга «го­лодный бунт«.Движение стихийное, слепое, во что оно выльется?...

26 февраля. Надвигается какая-то революция, но впереди идёт брюхо голодное, вопиющее, а головы не видно», — такое впечатление, что в самом начале этой революционной авантюры С. М. Дубнов не участвовал.

«Толпы бродили по улице и устраивали митинги на площадях. Гучков был прав, когда говорил, что у толпы пока не было вождя, и что она была настроена совершенно мирно», — Л. Л. В.

Итак, одного «джинна» выпустили, но он был ещё не управляем, не направляем. Всё это продолжалось четыре дня — пока не присоединились солдаты. 26 февраля батальон Павловского полка, посланный разогнать толпу, после убийства своего офицера перешёл к восставшим, вернее к недовольным. Теперь, почувствовав реальную силу, восставшие повели себя агрессивно — «.начали ловить и водить переодетых городовых и околоточных с диким и гнусным криком», — описывал С. Н. Булгаков.

В этот же вечер председатель Государственной Думы Родзянко предложил Николаю II назначить «кабинет доверия». Это было первое использование ситуации и давление на императора.

С. М. Д.: «27 февраля. Сегодня, как передают по телефону, в центре города творится необычное. Восстали четыре гвардейских полка, взяли арсенал, будто бы снабжают оружием население. Сейчас Соня принесла известие, что войска открыли политическую тюрьму «Кресты», выпус­тили рабочих депутатов и других узников.

28 февраля. Революция в разгаре. Вчера днём войска подошли к Думе и отдали себя в её распоряжение».

27 февраля к бунтующим присоединились голодные резервные батальоны Волынского полка. Ещё 26 февраля за братание с бунтов­щиками были арестованы 19 солдат и помещены в Петропавловской крепости. Но ночью кто-то с солдатами хорошо поработал, ибо на утро 27 февраля несколько солдат убили дежурного офицера и, взяв оружие, вышли «за булочками» на улицу. Их примеру вскоре последовали и остальные солдаты батальона. Солдаты захватили грузовики, носились на них по улицам и грабили магазины, при этом стреляли в пытавшихся навести порядок полицейских.

Окончательно стало ясно, что хаос не получиться остановить, — когда взбунтовались голодные солдаты и вышли на улицы с оружием, — это был второй и решающий «джин» революции. Генерал А. И. Деникин об этих днях писал: «Что касается думских и общественных кругов, то они подго­товлены были к перевороту, а не к революции и в её бушующем пламени не могли сохранить душевное равновесие и холодный расчёт. Первые вспышки начались 23 февраля, когда толпы народа запрудили улицы.

Командный состав многих частей растерялся, не определился сразу с основной линии своего поведения, и эта двойственность послужила отчасти причиной устранения его влияния и власти. Войска вышли на улицу без офицеров, слились с толпой и восприняли её психологию.

Беспощадно избивались полицейские отряды. Встречавшихся офице­ров обезоруживали, иногда убивали. В этот решительный день вождей не было, была одна стихия. В её грозном течении не виделось тогда ни цели, ни плана, ни лозунгов» (А. И. Деникин «Очерки русской смуты»).

В этих событиях решающую роль сыграли взбунтовавшиеся солдаты, а не рабочие петроградских заводов: Путиловского, Балтийского и Обу- ховского, на которых так надеялся Парвус-Гельфанд и которых пытался подогреть немецкими деньгами ещё в 1916 году. Но теперь ситуация в России получилась столь критической, что можно было вспомнить умные слова коварного Парвуса: