Черное знамя - Dmitrii Kazakov

Вообще, если сказать откровенно, генерал Алексеев оказался не самым плохим правителем. Он стал больше символом единства огромной страны, чем ее реальным хозяином, но все же сумел удержать ситуацию под контролем, не допустить новой революции и неминуемого распада.

По тем же самым слухам, президент искренне интересовался только двумя вещами — армией и флотом, время от времени поговаривал, что надеется дожить до того времени, когда будет взят реванш у ненавистной Германии, у проклятого Вильгельма, и Амстердамский мир уйдет в прошлое.

Реформы, начатые при Витте военным министром Редигером, не встали после убийства первого правителя Январской республики.

В день принятия военного бюджета Алексеев, крайне не любивший появляться на публике, ездил в Земский Собор, и одним своим видом, «массой» авторитета вынуждал многих гласных ежегодно голосовать так, как ему нужно. Ради кредитов на перевооружение он, ничего не понимающий ни в финансах, ни в дипломатии встречался с французскими, британскими и даже американскими банкирами и государственными деятелями, вел с ними переговоры.

И кредиты эти давали, причем немаленькие — ведь Англия и Франция тоже мечтали отомстить за унижение шестнадцатого года, а США откровенно раздражала наглая, хамская, сопровождаемая бряцанием оружия и воплями бесноватого кайзера экспансия Германской империи на мировых рынках.

Никто особенно не афишировал, что Российская республика тайком нарушает наложенные на нее ограничения, но все более-менее вдумчивые люди об этом знали, а Олег, хоть и мало интересовался тем, что происходит в военной сфере, по долгу службы просматривал большую часть выходившей в столице прессы.

И факты говорили сами за себя — построен новый тракторный завод, спущен на воду линкор, чей тоннаж почему-то никому не известен, в Туркестане проведены масштабные учения с участием пехотных и кавалерийских частей, под Владивостоком, подальше от Европы открыта летная школа…

— А если победим, что будет? — спросил Олег. — Государство-то хоть сохранится?

— А как же, — Савва затушил окурок, прицелился и зашвырнул в стоявшее в углу ведро. — Государство — это мечта о порядке, ее из людских голов так просто не вытащишь, она была там и при монархии, есть и при демократии, будет и при идеократии, которую мы обязательно создадим. Мечта о порядке, а всякие структуры вроде Земского Собора, судов, президентского аппарата — точки ее кристаллизации… Ладно, спокойной ночи.

И зевнув, он ушлепал в вагон.

Олег докурил, двинулся следом, пробрался в купе, полное храпа и запахов самогона и шпрот. Стараясь не шуметь, улегся на свое место, и погрузился во тьму, едва голова коснулась подушки.

— Бздынь! — лязгнуло над самым ухом, что-то холодное посыпалось на лицо.

Он поднял голову, пытаясь сообразить, что происходит.

Поезд стоял, снаружи было светло, а от окна остались только куски стекла, кое-где торчавшие из рамы. Остальное в виде мелких осколков усеивало пол, столик с остатками вчерашней закуски и лицо Олега.

Счастье еще, что глаза целы и вроде бы даже нигде не оцарапался.

— Твою мать, это еще что такое? — спросил Аркаша сверху хриплым с похмелья и недосыпа голосом.

— Забастовка, — подал голос Эрик.

Ну да, точно, Олег же читал об этом вчера в «Правде» — профсоюз Московского железнодорожного узла, контролируемый эсдеками, собирался с сегодняшнего дня начать забастовку, и Троцкий со страниц своей газеты грозил «зажравшейся буржуазии и ее прихвостням» полной остановкой движения.

В купе заглянул проводник, лицо его было озабоченным.

— Вы как тут, в порядке? Никого не поранило? — спросил он. — Вот негодяи!

— Никого, — ответил Олег, осторожно поднимаясь и стряхивая с физиономии осколки. — Долго еще стоять будем?

— Скоро поедем, — и проводник исчез.

— Долой проклятую капиталистическую власть! — донеслось снаружи.

— А, вот и они, последыши Карла и Фридриха, — пробормотал Аркаша, и отдернул занавеску. — Чтобы им эта забастовка поперек задницы встала, чтобы она закончилась прямо сегодня вот…

— Хм, тут ты не прав, — сказал Олег. — Чем дольше продлится это безобразие и чем масштабнее оно будет, тем сильнее напугает всяческих зажравшихся буржуинов и прихвостней. Как думаешь, к кому они побегут за защитой? Нет, не к Алексееву и Маннергейму, они и сейчас у власти… Полагаю, что к сильному лидеру, что обещает навести в стране настоящий порядок. Левые делают за нас нашу работу, понимаешь?

Аркаша усиленно хмурился, но соображал, похоже, не очень хорошо.

Еще бы, выпили вчера изрядно, у самого Олега голова была тяжелой, как чугунное ведро.

Поезд вздрогнул, и под усилившиеся вопли снаружи двинулся с места, покатил, набирая скорость. В окне показалась группа стоявших внизу, под насыпью людей в черных тужурках железнодорожников, вьющийся над ними красный флаг.

Но прошла минута, и бастующие скрылись из виду.

«Скоро точно так же исчезнет в прошлом и все ваше движение, — подумал Олег. — Пропадет, сгинет из России без следа яд марксизма… дайте нам только власть и немного времени!».

И руки его сами сжались в кулаки.

Под хмурым небом осени

5

1 октября 1938 г.

Нижний Новгород

Дверь совершенно бесшумно закрылась за спиной, и Олег окунулся в промозглый туман. Холод мгновенно проник под плащ, заставил поежиться, даже возникла мысль вернуться назад, в огромное унылое здание, украшенное вывеской «Нижегородское губернское жандармское управление».

Но нет, уж лучше замерзнуть насмерть.

Длинные мрачные коридоры, обставленные по-спартански кабинеты, рядовые «опричники», водящие туда-сюда людей со скованными руками, резкие окрики и команды, запахи сигарет, чая и крови, портреты Огневского и его соратников на стенах, изящные девушки, модно одетые, словно не замечающие того, что творится вокруг, с невероятной скоростью печатающие на пишущих машинках…

Олег по собственной воле никогда бы не появился в нижегородском ГЖУ, да и в любом другом тоже. Но по личному распоряжению Голубова им с Кириченко выделили помещение именно здесь, и деваться оказалось некуда.

Толку, правда, от их «расквартировки» в одном из кабинетов третьего этажа, да и вообще от работы было пока мало.

Первый день целиком ушел на всякую ерунду, связанную с утренним нападением — сначала их допрашивали в гостинице, затем очень вежливо попросили проехать в ГЖУ, где пришлось общаться с его начальником, генералом Ерандаковым, пожилым интриганом, что прославился в Нижнем еще при старой империи с одной стороны как умелый спец и знаток сыскного дела, а с другой — как любитель карт, шулер и содержатель тайного игорного дома.

Но об этих давних грехах его сейчас если кто и помнил, так разве что Олег, а сам Василий Андреевич Ерандаков благодаря ловкости и беспринципности сумел уцелеть в революционных бурях шестнадцатого-семнадцатого годов, когда многим офицерам ОКЖ пришлось несладко, пережил Январскую республику, вовремя вступил в ПНР и НД, и как следствие испытал карьерный взлет при новом режиме.

Под конец бессодержательной беседы генерал предложил «дорогим гостям» охрану.

Кириченко отказался, Олег тоже — несколько жандармов, постоянно толкущихся рядом, будут скорее мешать, чем помогать, а полной безопасности в случае нового нападения они все равно не обеспечат.

Вчера провели день здесь, в конторе, разбираясь с документами и беседуя с людьми, причастными к растяпинскому заводу взрывчатых веществ, а сегодня Кириченко с самого утра уехал на сам завод. Олег отказался, ссылаясь на нездоровье, несколько часов просидел за отведенным для него столом, ловя косые взгляды «опричников», соседей по кабинету, и борясь с тошнотой, а потом решил, что с него хватит.

В конце-концов, он никому здесь не подчиняется!

Лучше гулять по городу, несмотря на мерзкую погоду, смотреть, как изменился Нижний за последнее время или сидеть в номере, лишь бы находиться подальше от населяющих здание ГЖУ «черных мундиров».

И вот теперь Олег стоял на крыльце управления, перед ним лежала улица Розина, бывшая Полевая, переименованная в честь главы Евразийского трудового фронта, слева угадывались очертания Новой площади, сквер в ее центре, и дальше в тумане пряталось здание старой тюрьмы.

На лобном месте, где еще при Николае Первом пороли провинившихся крестьян, торчал памятник — судя по развевающимся полам плаща и характерной позе со вскинутым кулаком, вождю и премьер-министру.

Выбравшись из-под нависающего на крыльцом козырька, Олег обнаружил, что идет дождь, не сильный, почти незаметный на фоне тумана, но очень неприятный. Мелькнула мысль, что можно вернуться, попросить у жандармов машину, чтобы доехать до гостиницы или взять такси… хотя в Нижнем, скорее всего, еще не вымерли извозчики.