Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— В вашем журнале, уважаемый Александр Ефимович, и Пушкин сотрудничает?
— У меня сотрудничают лучшие поэты: Пушкин, Глинка, Милонов, Денис Давыдов… Гаврила Васильевич, мне тут принесли список одной песни новой поэмы Пушкина «Людмила и Руслан», которую он уже дописывает и вскорости опубликует.
Гераков встрепенулся:
— Ну-ка, дай посмотреть. — Получив из рук Измайлова довольно объемистую пачку, он просмотрел несколько страничек и причмокнул. — Тут, брат, чтения на час, я, пожалуй, домой возьму.
— Только никому не показывай, мне под большим секретом дали. Пушкин, естественно, не хочет, чтобы до печати стихи по свету пошли гулять.
— Будь покоен.
— Не позволите ли и мне взглянуть на новое творение замечательного поэта? — робко спросил Рылеев и добавил: — Если возможно… Можете быть уверены в моей скромности.
— Я вам верю, милейший Кондратий Федорович! После Гаврилы Васильевича сей манускрипт будет у вас.
Гераков поднялся с дивана.
— Ладно, мы пойдем, Александр Ефимович. Счастливо оставаться. У тебя еще, чай, дел много, и у нас дела.
Прощаясь и крепко пожимая руку Рылеева, Измайлов приговаривал:
— Значит, завтра жду вас со стихами, после обеда… Выберете, что сами считаете лучшим…
Радостное волнение, в котором Рылеев вернулся от Измайлова, не укрылось от Екатерины Ивановны. Словно бы невзначай она сказала в пространство, ни к кому не обращаясь:
— Хорошими вестями с нами, конечно, делиться не хотят.
— Что ты, душенька? — спросил Петр Федорович, отрываясь от пасьянса, который он в то время раскладывал и в который был полностью погружен. — Ты мне Чего сказала?
— Я так просто. Вон Кондратий Федорович чему-то радуется, а чему — не говорит.
Малютин взглянул на Рылеева вопросительно.
— И впрямь ты нынче сияешь, как солдат после третьей чарки. Неужели выгодную службу нашел?
— Нет, Петр Федорович, не нашел.
— Чему ж тогда радуешься?
— Нынешний день принес мне гораздо большую радость, нежели отыскание хорошего места в службе.
Екатерина Ивановна, скривившись, усмехнулась и произнесла обидчиво:
— Вы, Кондратий Федорович, любите говорить загадками, но мы не имеем никакой охоты их разгадывать.
Рылеев, пропустив мимо ушей иронию, которую Екатерина Ивановна вложила в свои слова, продолжал с тем же подъемом:
— То, чему я сегодня радуюсь, скоро станет известно всем. И когда придет время, вам, Екатерина Ивановна и Петр Федорович, я сообщу первым об этом.
— Мерси, — холодно бросила Екатерина Ивановна.
— Ты, душенька, зря обижаешься, Кондратий весьма разумно поступает, не афишируя своего предприятия. У тебя глаз черный, еще сглазишь, — сказал Петр Федорович и рассмеялся.
Наташа, как всегда тихо, сидела в креслах с вышивкой и за все время этого разговора не произнесла ни слова. Рылеев видел в ее глазах нетерпеливый вопрос и потихоньку показал два сложенные вместе пальца, что означало у них: «Скажу, когда останемся вдвоем», она улыбнулась и снова склонилась над вышиваньем.
Рылеев сам горел нетерпением поделиться своей радостью, и, едва они с Наташей ушли в свою комнату, он бросился обнимать ее, закружил, посадил на стул, сам встал перед ней с простертой правой рукой.
— Скажи, кто я?
— Мой милый Кондраша.
— А еще кто?
— Мой любимый…
— Ты зришь перед собой поэта! — и Рылеев, захлебываясь, рассказал о своем триумфе в «Благонамеренном».
— Как я рада за тебя, милый мой поэт!..
— Ты, Наташенька, ложись спать, а мне надо отобрать и переписать стихи.
Рылеев зажег две свечи и разложил на столе тетради и листки со стихами.
Отобрать из всего написанного два-три стихотворения оказалось не так-то легко. Многие стихи казались ему достойными печати.
— Наташенька, может, дать «Сердце в выборе невольно…»?
— Конечно!
— А может быть, «Людмилу» и «Весну»?
— Их тоже надо. И еще «Романс».
— «Романс» безусловно даю, это лучшее мое произведение. Значит, всех их откладываю к тем, что даю Измайлову.
В конце концов, после долгих перекладываний стихотворений из одной стопы в другую, Рылеев остановился на двух стихотворениях и трех эпиграммах. Зато уж отобранные вещи, по его мнению и мнению Наташи, были безукоризненны. Эпиграммы «Ты знаешь Фирса-чудака?..», «Безделок несколько наш Бавий накропав…» и «Надпись к портрету одного старого воина, умершего от кровопускания» отличались легкостью и остротой выдумки. Элегия «К Делии» — подражание третьей элегии Тибулла — получилась не хуже, чем подобные стихотворения Батюшкова и Милонова. Но гордостью Рылеева был, конечно, «Романс».
Рылеев явился к Измайлову, как тот пригласил, после обеда, в четвертом часу. Но хозяина не оказалось дома. Старик слуга, привыкший к безалаберности барина, сказал Рылееву:
— Ежели у вас есть время, подождите его в кабинете, авось придет, или же соблаговолите сказать, что ему передать. Передам в точности.
— Пожалуй, подожду, — ответил Рылеев.
— Как вам будет угодно. — И слуга проводил его в кабинет.
Рылеев взял со стола, заваленного бумагой, листами корректур, книгами и журналами и посыпанного табаком, лежавшую с краю книгу. Это оказался томик Озерова с «Фингалом». Рылеев раскрыл его на середине и принялся читать.
В передней послышались голоса. Рылеев оторвался от книги, радуясь, что пришлось недолго ждать. Но открылась дверь, и вместо Измайлова в кабинет вошли молодой человек с арапскими чертами лица — толстыми губами и густыми, в мелких завитках, русыми волосами — и совсем юный корнет-конногвардеец.
Молодой человек поклонился Рылееву и спросил:
— Где же нынче пропадает почтенный издатель?
— Не знаю. Он назначил мне прийти, я пришел…
Молодой человек звонко расхохотался и перебил Рылеева:
— И посему вы утешаетесь заржавым стихом Озерова. «Где Бренский? Но Бренского не зрю!» — Со смехом и издевкой он процитировал строку из озеровского «Дмитрия Донского».
Рылеева возмутил этот самонадеянный тон.
— Позвольте вам сказать, что вы ничего не смыслите в поэзии, — вызывающе сказал он.
— Я? — удивился молодой человек. — Вы очень дерзки. Но я не люблю дерзостей. Сегодня четверг. Ровно неделя, как я не стрелялся. Это становится скучным.
— К вашим услугам, отставной подпоручик Рылеев.
— Русский дворянин Пушкин.
— Пушкин? — повторил Рылеев и пристально взглянул на него.
— Да, Пушкин, — раздраженно ответил молодой человек.
— Тогда я беру свои слова назад, ибо кому, как не вам, судить о поэзии. Вчера в этом кабинете я имел счастье слышать стихи из вашей поэмы и восхищен ими!
Пушкин с подозрением, изучающе глядел на Рылеева, потом рассмеялся, легко и свободно.
— Озерова я не люблю не от зависти, но из любви к искусству. Я своих слов
- Во времена Перуна - Владимир Брониславович Муравьев - Прочая детская литература / Историческая проза
- Через тернии – к звездам - Валентин Пикуль - Историческая проза
- Проклятие Ирода Великого - Владимир Меженков - Историческая проза
- Гайдамаки - Юрий Мушкетик - Историческая проза
- Виланд - Оксана Кириллова - Историческая проза / Русская классическая проза
- Ковчег детей, или Невероятная одиссея - Владимир Липовецкий - Историческая проза
- Летоисчисление от Иоанна - Алексей Викторович Иванов - Историческая проза
- Нахимов - Юрий Давыдов - Историческая проза
- Фараон. Краткая повесть жизни - Наташа Северная - Историческая проза
- Крестовый поход - Робин Янг - Историческая проза