Двухместное купе - Владимир Кунин

Ангел услышал, горделиво ухмыльнулся.

— Спасибо, Ларочка. Я сыт. Не могу больше...

— Напрасно, — огорчилась бывшая Цыпа. — Тебе нужно силенки восстановить. Поешь...

— Спасибо. Нет.

— Ну, на нет — и суда нет, — сказала Лори.

Она привстала, запахнулась в халат, подняла валявшуюся на полу Лешкину гитару и села напротив Лешки, поджав под себя ноги.

— Тогда давай споем вместе. — И Лори прошлась пальцами по гитарным струнам.

— А что споем? — спросил Лешка.

— Галича.

— Что из Галича? — попытался уточнить Лешка.

Но Лори-Лариска ничего не ответила.

Глаза ее уставились в бесконечность, пальцы тихо, но тревожно тронули струны гитары, и она запела приятным, чуть хрипловатым от бессонной ночи голосом:

Мы похоронены где-то под Нарвой, Под Нарвой, под Нарвой...

Лешка ошеломленно уселся на подушки, завернулся в одеяло и тихо продолжил:

Мы похоронены где-то под Нарвой, Мы были — и нет...

Так и лежим, как шагали, — попарно...

— пели они уже вдвоем...

Попарно, попарно.

Так и лежим, как шагали, — попарно,

И общий привет!

Резкий, жестокий аккорд... и снова еле звучит гитара:

И не тревожит ни враг, ни побудка,

Побудка, побудка...

И не тревожит ни враг, ни побудка

Померзших ребят.

Только однажды мы слышим, как будто,

Как будто, как будто,

Только однажды мы слышим, как будто

Вновь трубы трубят!..

Ах как рванула Лариска Кузнецова гитарные струны!

Ангел на шкафу даже съежился, глаз не мог оторвать от постели внизу...

Что ж, поднимайтесь, такие-сякие!

Что ж, поднимайтесь, такие-сякие!

Ведь кровь — не вода!..

Если зовет своих мертвых Россия, Россия, Россия... —

слаженно и страшно пели Цыпа и Леха...

Если зовет своих мертвых Россия,

Так значит, — беда!

Вот мы и встали в крестах и в нашивках,

В нашивках, в нашивках...

Вот мы и встали в крестах и в нашивках,

В снежном дыму... —

пели они оба уже в полный голос.

Смотрим и видим, что вышла ошибка, Ошибка, ошибка...

Смотрим и видим, что вышла ошибка, И мы — ни к чему!..

Лори тренькнула одной струной, посмотрела на сидящего в ее постели, съежившегося под одеялом Лешку и тихо повторила:

— И мы — ни к чему... Алешенька.

Ангел со шкафа смотрел вниз так, словно впервые увидел Людей.

Не выпуская из рук гитары, Лори решила переменить тему:

— Ты когда последний раз звонил домой?

Лешка смутился, потянулся за сигаретами.

— Ладно, — сказала Цыпа-Лариска. — Твое дело. Хочешь хорошую работу? Не по двенадцать марок за разборку мусора и не по пятьдесят за вечер с гитаркой... А по пятьсот за смену. Поначалу только Дальше — больше. В смысле — за съемочный день. Ты же артист, а это примерно одно и то же.

Лешка отвел глаза в сторону:

— Но я же артист драматический.

— А кому ты здесь нужен, драматический?! — От злости Лариска рванула гитарные струны. — Был бы ты цирковой, еще куда ни шло: встал вверх ногами, перевернулся через голову, и всем все понятно. А драматический ты артист или, еще чего хуже, писатель русский — кому ты здесь на Западе сдался? Я уже двенадцать лет живу за границей, весь мир со своим порнобизнесом объездила, — знаешь, сколько я таких русских гениев повидала?! В Москве или в Ленинграде на них рот разевали, в киосках «Союзпечати» фотками их торговали, за ихними автографами в драку лезли... А как за бугор переехали, так и сгинули... Где они здесь? Кто они? Сидят на своем грошовом социале и не чирикают. Тут они — никто, и звать их — никак! Мне партнер нужен, Алешенька. На которого я бы по-настоящему заводилась. Чтобы не только между ног, а еще и в сердце что-нибудь шевельнулось... Любимый партнер, постоянный, а не случайный кобель с тупой харей и перекачанными мускулами. Сколько я еще продержусь в этой индустрии? Год, два?.. Тут лошадиного здоровья не хватит. Пора свою фирму открывать... Хочешь со мной?

Лешка загасил сигарету, сказал тихо, потерянно:

— Я домой хочу...

— Так делай что-нибудь для этого! Ну хотя бы своим позвони... Они ж там небось с ума сходят.

— Я звонил.

— Сколько раз?

— Один.

— Ну и сволочь же ты!.. А посмотришь — не скажешь... Звони немедленно! Вот тебе телефон — и звони сейчас же!.. Вались в ноги, убалтывай их как можешь. Это же родные люди... Елочки точеные! Была бы у меня хоть какая-то родня — я бы вообще с телефона не слезала бы! Звони, сукин кот, расскажи, что жив-здоров, успокой... Им же из-за тебя наверняка в КаГэБэ кишки на барабан мотали. Ты об этом подумал?.. Звони, кайся. О бабках не думай. Я за неделю зарабатываю больше, чем западногерманский министр финансов за месяц! А я пока пойду в ванную, приму душ. Звони.

— Спасибо, — сказал Лешка и взял телефон в руки.

— А потом я тебя на ипподром свожу. Я сегодня совершенно свободна. Завтра я улечу на съемки в Италию, недели на две, а сегодня мы с тобой проведем день любви, азарта и зрелищ!

Лариска взяла газету с туалетного столика, заглянула на последнюю страницу:

— Сегодня будет несколько очень загадочных и интересных заездов! Здешний ипподром хоть и небольшой, но очень симпатичный. Играл когда-нибудь? В смысле — на лошадок ставил?

— Нет. И не бывал никогда в жизни...

— Ура! Новичок — к счастью!.. И ничегошеньки в этом не тянешь?

— Ровным счетом. А ты-то откуда такой специалист?

— Года два назад мы в Мадриде фильмик снимали — ипподром, конюхи, жокеи, наездники и пара «светских» дам. Ну, дамы, естественно, мы с одной чешкой, жокеев и конюхов тоже наши изображали... Короче — свальный грех на конюшне. Кассета разошлась по всему миру! Я потом на ежегодном эротикофоруме за нее лауреатом «Золотого Венуса» стала... С тех пор заболела скачками, рысистыми бегами. Играю как ненормальная! Последнее время не везет, но... Главное, не терять надежды! Люди оттуда знаешь сколько бабок увозят, если лошадку угадают?!

На Шкафу маленький Ангел внимательно слушал и даже что-то записывал в блокнотик.

— Дело не в деньгах, Алешик... — сказала Лариса. — Я там просто отдыхаю от всей этой своей блядской мототени. Так что звони своим в Ленинград, потом приводим себя в порядок и едем на ипподром. Понял?

— Да.

— Код Союза помнишь?

— Помню.

— И учти — у нас там сейчас на два часа позже, чем здесь, в Западной Германии...

ЛЕНИНГРАД. КВАРТИРА ЛИФШИЦЕВ-САМОШНИКОВЫХ. УТРО

В квартире Фирочка и Любовь Абрамовна.

Фирочка на кухне перемешивает тесто для пирожков, Любовь Абрамовна влажной тряпкой вытирает пыль с книжных полок.

— Боже мой, мамочка... — кричит Фирочка из кухни. — Если бы ты знала, что они болтают о Лешеньке!.. То он в Голливуде снимается!.. То в Западном Берлине в каком-то самом главном театре Гамлета репетирует... Чего только не треплют, какие только слухи не распускают!.. Я уже устала отбиваться от всех этих сплетен...

— Фирочка, не обращай внимания! У нас выдумывают про всех, кто оказался там!.. — кричит из комнаты Любовь Абрамовна. — Пусть врут что хотят — лишь бы он был здоров!.. Лишь бы он хоть когда-нибудь вернулся домой... — И, продолжая вытирать пыль, тихо шепчет: — Господи всемилостивый! Если ты есть на белом свете, помоги нашим мальчикам, спаси их и помилуй! Они очень, очень хорошие...

В большой комнате зазвонил телефон.

— Мама! Телефон!.. Возьми трубку, пожалуйста! У меня руки в тесте. Это, наверное, Сережа с работы звонит...

Любовь Абрамовна поднимает трубку телефона:

— Алло... Я вас слушаю.

— Двести сорок девять тридцать восемь одиннадцать?

— Да, — говорит Любовь Абрамовна и тяжело садится на диван.

— Западная Германия вызывает. Говорите...

— Фира!.. Фирочка!!! — слабенько кричит Любовь Абрамовна. — Германия!..

Вытирая руки кухонным полотенцем, в комнату влетает Фирочка. Перехватывает телефонную трубку у матери, прижимает к себе Любовь Абрамовну, чтобы та не упала с дивана на пол, и кричит в трубку:

— Я слушаю! Слушаю!.. Слушаю!!!

И вдруг неожиданно — совсем тихо:

— Сынулечка... Маленький мой. Лешечка, родненький!.. Деточка... Сыночек мой любимый...

* * *

И все вокруг меркнет...

А вместо Фирочкиного голоса в наше сознание врываются шум идущего поезда, далекие гудки встречных составов, грохот вагонных колес...

И мы снова оказываемся в Сегодняшнем...

... КУПЕ АНГЕЛА И В.В.

— В этом телефонном разговоре Фирочка рассказала своему старшему сыну Алексею Самошникову — всё! И о судилище над его младшим братом Толиком-Натанчиком, и о скоропостижной смерти любимого дедушки, и о самоубийстве дяди Вани Лепехина, который в нем души не чаял... — грустно проговорил Ангел. — Рассказала про Лидочку Петрову — верную девочку Толика, про их поездки на «дни свиданий» в детскую колонию строгого режима...