Тайна Найтингейла - Филлис Джеймс

— Не за чем было, и не заходил. Ни для того, чтобы отравить Фаллон, ни по какой другой причине.

— И никого не видели в парке?

— После полуночи, да еще во время такой бури? Нет, не видел.

Далглиш переменил тему вопросов.

— Вы, конечно, видели, как умерла Пирс. Как я понимаю, не было никакой возможности спасти ее?

— Должен сказать — никакой. Я предпринял очень энергичные меры, но трудно что-либо сделать, когда не знаешь, с чем имеешь дело.

— Но вы поняли, что это был яд?

— Да. Довольно быстро. Но не знал, какой именно. Да, в общем, это ничего не изменило бы. Вы же видели результаты вскрытия. И сами знаете, что это вещество сделало с ней.

— В тот день, когда она умерла, вы находились в Найтингейле начиная с восьми часов утра? — спросил Далглиш.

— Вы прекрасно знаете, что это так, если, как я надеюсь, потрудились прочесть мои первые показания. Я пришел в самом начале девятого. Мой контракт с этой больницей заключен на шесть раз в неделю по полдня — условно; я бываю здесь весь день по понедельникам, четвергам и пятницам; но нередко меня вызывают для срочных операций, особенно к платным пациентам; и время от времени я оперирую по субботам с утра, если много больных на очереди. В воскресенье вечером, уже после одиннадцати, меня вызвали на срочную операцию по поводу аппендицита у одного из моих платных пациентов, и мне было удобнее остаться на ночь в общежитии для врачей.

— Которое где находится?

— В этом уродливом новом здании, что возле амбулаторного отделения. Они там подают завтрак в совершенно немыслимое время — в семь тридцать.

— Да, конечно, вы пришли рановато. Наглядный урок должен был начаться только в девять.

— Я был здесь не столько ради наглядного урока, инспектор. Как я понимаю, вы и правда довольно несведущи в работе больницы? Старший хирург-консультант обычно не присутствует на занятиях в медучилище, если только сам не читает лекции. Я присутствовал там 12 января лишь потому, что ожидался приезд инспектора ГСМ, а я являюсь вице-председателем комитета по подготовке медсестер. Поэтому для меня приветствовать мисс Бил здесь — просто долг вежливости. А пришел рано, потому что хотел поработать с конспектами по клинике, которые я оставил в кабинете сестры Ролф после предыдущей лекции. Я также хотел поговорить с главной сестрой до начала инспекции и вовремя быть на месте, чтобы встретить мисс Бил. Я поднялся в квартиру главной сестры в восемь тридцать пять, она как раз кончала завтракать. И если вы думаете, что я мог отравить молоко в промежуток времени от восьми до восьми тридцати пяти, то вы совершенно правы. Но дело в том, что я этого не сделал.

Он взглянул на часы.

— А теперь, если у вас больше нет ко мне вопросов, я должен идти обедать. У меня после обеда очередной прием амбулаторных больных, время поджимает. Если необходимо, я, наверно, смогу уделить вам еще несколько минут перед уходом, но надеюсь, что этого не понадобится. Я уже подписал показания по поводу смерти Пирс, и мне нечего в них изменить или добавить. Фаллон я вчера не видел. Даже не знал, что ее выписали из лазарета. Она носила не моего ребенка, но даже если бы моего, я не настолько глуп, чтоб убивать ее. Между прочим, то, что я рассказал вам о наших отношениях, надеюсь, останется между нами. — Он многозначительно посмотрел на сержанта Мастерсона. — Мне-то самому все равно, получит это огласку или нет. Но ведь девочка мертва. И мы могли бы постараться защитить ее репутацию.

Далглишу трудно было поверить, что мистера Кортни-Бриггза интересовала чья-либо репутация кроме своей собственной. Тем не менее он скрепя сердце дал необходимые заверения. И с облегчением посмотрел вслед уходящему хирургу. Себялюбивый мерзавец. Так было приятно немного позабавиться и вывести его из себя. Но вот убийца ли? Высокомерие, хладнокровие, самомнение — все, что свойственно убийцам. Более того, у него была возможность совершить убийство. А мотив? Не хитрил ли он, с готовностью признавшись в своих отношениях с Джозефин Фаллон? Конечно, он не мог надеяться надолго сохранить это в тайне: больница едва ли то заведение, где можно вовсе не бояться слухов. Может, он пытался опередить события, торопясь представить Далглишу собственную версию их отношений, прежде чем неизбежные сплетни достигнут его ушей? Или это было откровенное самолюбование, сексуальное тщеславие мужчины, который не скрывает ни одного подвига, свидетельствующего о его привлекательности и мужской силе?

Собирая свои бумаги, Далглиш почувствовал, что проголодался. Рабочий день начался рано, а утро что-то подзатянулось. Пора было забыть на время про Стивена Кортни-Бриггза и подумать вместе с Мастерсоном об обеде.

Глава пятая

Разговор за столом

I

Старшие сестры и учащиеся, жившие в Доме Найтингейла, только завтракали и полдничали в столовой училища. А на обед и на ужин они ходили в больничную столовую самообслуживания, где, согласно учрежденным правилам, полагалось есть всем сотрудникам, кроме врачей-консультантов, и где от большого скопления народу всегда было шумно. Еда была неизменно питательной, добротно приготовленной и настолько разнообразной, насколько это можно было совместить с необходимостью удовлетворить различные вкусы нескольких сотен человек, стараясь не оскорблять их религиозные чувства и при этом уложиться в бюджет, выделяемый заведующему пищеблоком. Правила, по которым составлялось меню, были неизменны. В операционные дни хирурга-уролога никогда не подавались печень и почки, а из меню сестер исключались те блюда, которые они только что раздавали больным.

Система самообслуживания была введена в больнице Джона Карпендара, несмотря на сильное сопротивление всех категорий сотрудников. Восемь лет тому назад для всех имелись свои отдельные столовые: для старших сестер, для младшего персонала, для администрации, для специалистов вспомогательного звена и столовая-буфет для привратников и мастеровых. Это устраивало всех, так как при этом сохранялось подобающее различие между категориями сотрудников и люди имели возможность поесть в относительной тишине и в компании с тем, с кем они предпочитали проводить свой обеденный перерыв. Теперь же только старшие сотрудники имели право на уединение и покой в своей собственной столовой. Эта привилегия, ревностно охраняемая, была предметом постоянных нападок со стороны ревизоров из министерства, государственных консультантов по общественному питанию и экспертов-хронометристов, которые, вооружившись статистическими данными расходов, без труда доказали нерентабельность подобной системы. Но все же победили врачи. Их самым сильным аргументом была необходимость обсуждать состояние своих пациентов без посторонних ушей. Намек на то, что они не прекращают работу даже за обеденным столом, был встречен с известной долей скептицизма, но его было трудно опровергнуть. Необходимость соблюдения врачебной тайны относилась к той сфере отношений между врачом и пациентом, которую врачи ловко использовали в своих интересах. И даже ревизоры из министерства финансов пасовали перед мистической силой этого аргумента. Более того, врачи опирались на поддержку главной сестры. Мисс Тейлор дала понять, что считает в высшей степени разумным, чтобы старшие сотрудники продолжали пользоваться отдельной столовой. А влияние мисс Тейлор на председателя административного комитета больницы было столь давним и очевидным, что почти перестало вызывать пересуды. Сэр Маркус Коуэн был богатым и представительным вдовцом, и теперь вызывало удивление только то, что они с главной сестрой не поженились. Причиной этого, по общему мнению, было либо то, что сэр Маркус, признанный лидер еврейской общины в стране, не захотел жениться на женщине других религиозных убеждений, либо то, что мисс Тейлор, преданная своему призванию, решила вовсе не выходить замуж.

Но влияние мисс Тейлор на председателя и, таким образом, на весь административный комитет больницы было поистине безмерным. Что, как известно, особенно раздражало мистера Кортни-Бриггза, потому что в значительной степени уменьшало его собственное влияние, Однако в вопросе о столовой для врачей-консультантов мнение мисс Тейлор совпало с его интересами и потому оказалось решающим.

Хотя остальных сотрудников и заставили сидеть вместе, их не могли заставить подружиться. Иерархия все еще явственно ощущалась. Решетчатыми перегородками и жардиньерками огромная столовая была разделена на небольшие отсеки, в каждом из которых была воссоздана атмосфера отдельной столовой.

Сестра Ролф взяла себе камбалу с жареной картошкой, отнесла свой поднос к столику, за которым последние восемь лет сидела вместе с Брамфетт и Гиринг, и оглянулась вокруг на обитателей этого странного мира. В ближайшем к двери отсеке сидели, оживленно и громко разговаривая, лаборанты в своих замызганных халатах. Рядом с ними сидел старый Флеминг, фармацевт амбулаторного отделения, и желтыми от никотина пальцами катал хлебные шарики, похожие на пилюли. За соседним столиком — четыре стенографистки в голубых рабочих халатах. Мисс Райт, старший секретарь, работавшая в больнице уже двадцать лет, незаметно старалась есть побыстрее, стремясь вернуться к своей машинке. За ближайшей перегородкой расположилась группка специалистов вспомогательной службы — мисс Баньон, главный рентгенолог, миссис Недерн, начальник отдела медико-социальных проблем, и два физиотерапевта: они старательно оберегали свой статус, сохраняя вид спокойной, неторопливой деловитости, полнейшего безразличия к тому, что едят, и выбрав себе столик по возможности подальше от стола младших канцелярских работников.