Катары - Роже Каратини

«Нашего святейшего отца во Христе и блаженного Иннокентия, милостью Божией римского папу, его смиренные и преданные служители архиепископы, епископы и прочие прелаты, съехавшиеся на Лаворский собор ради деда святой веры, приветствуют с любовью и пожеланиями долгой жизни.

[...]

В наших краях еретическая зараза была посеяна в стародавние времена, а в наши дни распространилась так сильно, что христианское богослужение подвергается здесь посрамлению и насмешке. Еретики и наемники поочередно нападают на духовенство и на церковное имущество, а народ, как и его предводитель, предавшийся нечестивым чувствам, уклонился с пути истинной веры.

Благодаря святым крестоносным войскам, кои вы так мудро направили сюда для того, чтобы истребить эту мерзкую заразу, благодаря их благочестивому предводителю, неустрашимому поборнику Христа и непобедимому воину в боях во имя Господне, Церковь, уже пришедшая в плачевный упадок, начала приподнимать голову. И теперь, когда всякого рода препятствия и заблуждения большей частью устранены, этот край, который так долго угнетали ярые приверженцы ложного учения, возвращается достойным похвалы образом к истинной вере.

Однако еще существуют очаги этой заразы: Тулуза и некоторые другие города, где, подобно нечистотам, сброшенным в клоаку, собрались последние остатки ереси. Главарь еретиков, граф Тулузский, который с давних времен, о чем мы часто вам говорили, был пособником и защитником еретиков, использует оставшиеся у него войска для того, чтобы сражаться против Церкви и помогать, чем может, «верным» против врагов их веры. С тех пор как он вернулся от Вашего Святейшества, имея при себе буллы, в которых вы проявили к нему снисходительность, далеко превосходящую то, чего он заслуживает, несомненным стало, что демон вселился в его сердце. [...] Он собрал войска для того, чтобы бороться с самою Церковью [...], он встал на сторону всех тех, кого признает вашими врагами и врагами Церкви Божией. [...] Что же до еретиков и наемников, которых он много раз обещал оставить, он с еще большим усердием расточает им свои милости и приближает их к своей особе. [...] Против Божия войска он призвал Савари де Молеона, сенешаля английской армии, и с ним имел дерзость начать осаду Кастельнодари, где находился Монфор, этот поборник Христа. [...] Он послал гонцов к королю Марокко попросить его о помощи, дабы разорить не только нашу страну, но весь христианский мир. [...] Все эти злодейства не только не утолили его ярости, но он еще сильнее разошелся; что ни день, он делается хуже, чем был накануне, он причиняет Церкви Божией все то зло, какое способен причинить, когда лично, когда через своего сына, когда через своих сообщников, графов Фуа и Комменжа, а также Гастона Беарнского, людей развращенных и погрязших в пороках; недавно они обратились к королю Арагонскому, с чьей помощью, должно быть, намереваются злоупотребить вашим милосердием и нанести ущерб Церкви: они позвали его в Тулузу, чтобы вступить в переговоры с нами, по распоряжению вашего легата и ваших посланцев собравшимися в Лаворе. То, что он высказал нам и что мы сочли правильным ему ответить, вы полностью узнаете из посланных вам копий, скрепленных печатью». [Письмо заканчивается длинным параграфом, в котором прелаты заклинают папу «подрубить корень дерева ереси, навсегда его уничтожив».]

(АИ, 392-397)

Одновременно с этим арагонский король, со своей стороны, написал два письма: одно — папе, в котором ловко изложил свою личную точку зрения, другое — Симону де Монфору, в котором предлагал ему встретиться в окрестностях Нарбонна. «Благородный граф», несмотря на то что был вассалом короля Педро II, ответил своему сюзерену довольно грубо[98], что охотно явился бы на встречу, которую тот ему предлагает, но, опасаясь (и не напрасно!) угодить в ловушку, воздержится от того, чтобы самому совершить эту поездку, и посылает одного из своих рыцарей. Он поступил правильно, поскольку близ Нарбонна графа ждал вовсе не его сюзерен, король Арагонский, но «толпа еретиков и наемников, как арагонских, так и тулузских» (АИ, 412), которые легко справились бы с небольшой свитой, если бы «благородный граф» откликнулся на приглашение. Итак, в том состязании по перетягиванию каната, которое началось между арагонским королем и Монфором, последний определенно выиграл очко.

В следующие несколько дней положение сделалось еще более напряженным. Арагонский король совершил еще одну попытку, отправив графу де Монфору письма, в которых открыто бросал ему вызов, угрожая начать войну в его владениях. Монфор не спешил этот вызов принять: несмотря на то что в его собственные пределы то и дело вторгались отряды каталонцев, пришедших из арагонского королевства, несмотря на опустошения, которые производили наемники, безнаказанно возвращавшиеся туда отдохнуть между двумя набегами, граф не стремился преследовать их на арагонской земле. Тем не менее он ответил королю Арагонскому, послав ему в свою очередь письмо с вызовом: он передал его с необыкновенно драчливым гонцом, рыцарем Ламбером де Лиму.

Итак, гонец предстал перед Педро II в феврале 1212 года и передал ему «по порядку и с величайшим тщанием», как пишет Пьер де Во-де-Серне, текст послания, которое было в некотором роде последним словом в этом споре. Граф де Монфор сообщал в нем королю Арагонскому: 1 ) что он никогда не уклонялся от исполнения своих обязанностей по отношению к сюзерену; 2) что, если король недоволен и хочет высказаться насчет земель и замков, конфискованных у еретиков крестоносцами по распоряжению папы, он, Монфор, готов передать дело на рассмотрение папской курии в Риме или суду папского легата, архиепископа Нарбоннского, дабы во всем оправдаться; 3) что отныне он считает себя свободным от всяких вассальных обязанностей по отношению к сюзерену и готов сражаться с ним, как сражался со всеми прочими врагами Церкви.

Письмо, адресованное «благородным графом» королю Педро II Арагонскому, фактически представляло собой объявление войны в форме ультиматума. Когда послание было дочитано до конца, пылкий монарх впал в неистовую ярость, и приближенные разделили его гнев: Ламбера де Лиму вывели из зала, где проходила королевская аудиенция, приставили к нему надежную стражу, и арагонский король принялся решать со своими советниками, как быть дальше.

Некоторые из присутствовавших сеньоров придерживались того мнения, что следует пригласить Монфора в Нарбонн, чтобы он лично, вслух сообщил о своих намерениях, а в случае, если «благородный граф» откажется воспользоваться этим приглашением, приговорить его посланца к смертной казни. На следующий день Ламбер де Лиму вновь предстал перед королем Арагонским и в точности повторил те слова, что были произнесены им накануне; более того, он предложил сразиться на поединке, если при дворе короля Педро II найдется рыцарь, способный утверждать, будто граф де Монфор несправедливо оскорбил государя. После такого решительного высказывания в зале для королевских аудиенций поднялся оглушительный шум; все ополчились на злополучного рыцаря; однако по просьбе нескольких арагонских сеньоров, хорошо его знавших и относившихся к нему сочувственно, его целым и невредимым отпустили к графу де Монфору.

С этого дня Педро II Арагонский утратил осторожность и открыто провозгласил себя врагом «благородного графа». Впрочем, тот благоразумно никогда и не собирался появляться в Нарбонне. Приведя в исполнения свои угрозы, он объявил, что отныне считает себя свободным от какого-либо долга по отношению к королю и готов сражаться с ним точно так же, как сражается со всеми врагами Церкви в соответствии с миссией, возложенной на него четырьмя годами ранее папой Иннокентием III и при исполнении коей он дотоле не знал ни единой неудачи.

Итак, стало ясно, что крестовый поход «сам собой напрашивается» и что цели у предводителей крестоносцев разные. Одни стремились утвердить свое могущество и, воспользовавшись обстоятельствами, расширить свои владения: в особенности это относится к Симону де Монфору, у которого до того, как он взял Безье, не было ни клочка земли в южной Франции, а теперь ему принадлежала большая часть земель между Одом, Агу и Гаронной; другие, коренные правители Лангедока, подобно троим графам, Тулузскому, Комменжу и Фуа, стремились вернуть себе утраченные земли или отстоять те, которые у них остались; кроме того, почти у всех были основания не доверять арагонскому королю, который зарился на многое и готов был сделаться таким же королем южной Франции, каким в северной был Филипп Август.

В то же время ряды северных крестоносцев разрастались. В феврале 1213 года Луи (Людовик)[99], старший сын французского короля Филиппа Августа, решил в свой черед взять крест, а за ним, увлеченные его примером, толпой двинулись французские рыцари. Это событие было значительным, поскольку до тех пор Филипп Август неизменно отказывал в содействии папе Иннокентию III[100]. Тем не менее французские рыцари не спешили вступить на землю Окситании, и это промедление было на руку арагонскому королю. Он, как нам известно, взял под свое покровительство Тулузу и поселившихся там еретиков; королю предстояло защищать этот город от войск Монфора, и ему совершенно не хотелось, чтобы в дело вмешались французские бароны. Мало-помалу конфликт разгорался и становился неразрешимым. Тем не менее в начале 1213 года он еще не достиг той стадии, когда отступление стало невозможным, и каждый пока стоял на своих позициях.