Сладкие слова соблазна - Ханна Хауэлл

— Сегодня ты вел себя тихо, — заметила Плезанс, ставя поднос на стол у кровати.

Она помогла Тирлоху сесть в подушках, увидев, что ему трудно сделать это самостоятельно.

— Плохо себя чувствуешь?

— Да, слабость какая-то.

Поставив поднос ему на колени, она нахмурилась, потом пригляделась к его волосам.

— У тебя мокрые волосы.

Он сделал невинные глаза.

— В самом деле?

— Да. Ты что, мылся?

Она выпрямилась и подбоченилась.

— Если это можно назвать мытьем. У меня ведь ничего нет, кроме губки и тазика с холодной водой. — Он начал есть. — От меня разило.

Вместо того чтобы посочувствовать и одобрить похвальное стремление к чистоте, Плезанс возмутилась:

— Так сильно, что ты не побоялся заболеть пневмонией? Ну вот, видишь, теперь у тебя слабость.

— Это пройдет.

Она уселась в кресло.

— Мойра благополучно уехала?

Пока Плезанс описывала отъезд Мойры, Тирлох внимательно за ней наблюдал. Его притворная слабость обезоружила ее: она утратила свою обычную настороженность. Отлично! Значит, он сумеет притянуть ее к себе и поцеловать.

Тирлох вдруг ощутил легкое чувство вины и нахмурился. Ему казалось, что он уже избавился от всех угрызений совести с помощью логических рассуждений. Впрочем, плевать! Его так сильно влечет к Плезанс, что слабые терзания души не удержат его от поступка, который никак не назовешь благородным. Она тоже его хочет. Это ясно как божий день. Потому она и борется с ним так отчаянно, что испытывает искушение поддаться. Если бы она просто и искренне сказала «нет», этого было бы вполне достаточно.

Он же не насильник, в конце концов! Однако Плезанс чересчур старательно избегает его прикосновений.

А когда он все же до нее дотрагивался, она обычно не сразу давала ему отпор. Вспоминая эти моменты, Тирлох испытывал острые приливы желания и почти ощущал вкус ее поцелуев. На этот раз она от него не убежит! И он сполна насладится ее сладостью.

— Вкусно, — сказал он, расслабленно откидываясь на подушки. — Хорошо, что мне не пришлось слишком долго сидеть на одних бульонах и кашах.

— Бульоны и каши очень полезны.

— Да, они могут убить больного. От них умер мой отец.

— Глупости! Нельзя умереть от бульонов и каш.

— Мой отец получил огнестрельное ранение. Рану обработали, а потом целую неделю кормили его одними бульонами и кашами. В результате он умер.

— Как ты можешь шутить такими вещами? Кто стрелял в твоего отца?

— Английские солдаты. Он встретил на охоте небольшой отряд сассенахов, произошла стычка. Отец плохо говорил по-английски, и солдаты приняли его за француза. Его приятель, который охотился вместе с ним, привез его домой умирать. Ты права, — добавил Тирлох, — такими вещами не шутят, но я просто повторил слова этого человека.

— Значит, ты потерял здесь обоих родителей? И все равно любишь эту землю?

— Их убила не земля. Мои родители любили эти края, и похоронены они тоже здесь. Теперь это земля О'Дунов.

Плезанс встала, взяла поднос и поставила его на прикроватный столик, потом повернулась, чтобы помочь ему поудобнее улечься на ночь, и тут на удивление сильная рука схватила ее за талию. Тирлох притянул ее ближе и повалил в свои объятия. Она тихо вскрикнула, но возмутиться не успела: он закрыл ей рот поцелуем.

Когда его язык пришел в движение, все связные мысли разом вылетели из ее головы. Она тщетно взывала к собственному рассудку — рассудок молчал. Эта внезапная атака на чувства, которой Плезанс и боялась и которую втайне желала, совершенно ее обезоружила. Она не успела собрать силы для отпора, и каждая новая ласка пробивала очередную брешь в стенах ее оборонительной крепости. «Он заранее все спланировал!» — поняла она, но даже это зажгло в ее душе лишь слабую искру негодования.

— Ты только притворялся больным, — укорила она Тирлоха, когда он наконец оторвался от ее губ и начал покрывать ее шею нежными пылкими поцелуями, от которых перехватывало дыхание. — На самом деле ты совершенно здоров.

— О нет, я болен.

Он ловко перевернул ее, и она оказалась под ним.

— Вовсе нет, ты здоров!

Он поцеловал ложбинку возле ее уха, и она задрожала.

— Нет, болен. Болен тобой и своим желанием.

Она вздрогнула, услышав тихий стук, с которым упали на пол ее туфли (когда он успел их снять?), и слабо толкнула его в грудь, но Тирлох не обратил на это внимания и накрыл ее одеялом.

— Нет, Тирлох О'Дун! Я сказала…

— Ты слишком много говоришь, Плезанс Данстан.

Он опять поцеловал ее в губы. Ее руки перестали его отталкивать и медленно обвились вокруг его шеи. Плезанс мысленно обругала Тирлоха за нахальство, потом блаженно вздохнула и ответила на его поцелуй. Тирлох распалился еще больше. Он отчаянно боролся с дурманом страсти, который исподволь обволакивал его разум. Ему надо было сохранить ясность мысли и убедиться в том, что его желание взаимно.

Когда он ее раздевал, Плезанс сделала всего одну попытку его остановить, но Тирлох был настойчив. Он сдерживал ее сопротивление поцелуями, и она не находила в себе сил для борьбы. Только когда на ней остались сорочка и чулки, он немного помедлил, а потом принялся медленно развязывать шнуровку на тонком льняном белье. Она смотрела на него снизу, зачарованная его темными от страсти глазами и напряженным лицом. До какой же степени она его возбудила!

— Зачем ты играешь со мной в эти игры? — прошептала она.

— Я не играю ни в какие игры, Плезанс. Я совершенно искренен. — Расшнуровав сорочку, он судорожно вдохнул, увидев ее обнажившиеся упругие груди. — Ты даже не представляешь, как долго я об этом мечтал!

Он обхватил груди руками, наслаждаясь их восхитительной полнотой. Затвердевшие соски уперлись в его ладони.

— Ты хочешь меня, — сказал он, почувствовав, как она дрожит.

Это прозвучало как утверждение, поэтому Плезанс промолчала. Он спускал сорочку все ниже, а она, к своему удивлению, даже не пыталась его остановить. Вместо того чтобы бороться с ним, она лежала неподвижно и позволяла ему себя разглядывать, в это время разглядывая его самого.

Раны от медвежьих когтей превратились в сморщенные красные шрамы, пересекавшие крепкий торс, однако, на взгляд Плезанс, они отнюдь не портили его красоты. Он был стройным, но широкоплечим; мышцы, игравшие под смуглой кожей, явственно говорили о его силе. Узкая дорожка темных волос начиналась от пупка и тянулась к паху, сгущаясь вокруг выступающего мужского достоинства, которое он даже не пытался прикрыть. Длинные мускулистые ноги с редкой порослью волос имели красивую форму. Она догадывалась об этом, когда он был в брюках, а сейчас убедилась в своей правоте. Ему не было необходимости улучшать их очертания с помощью набивных вкладышей и прочих ухищрений, как делали некоторые мужчины.