Ирод Великий - Юлия Андреева

Забавно, посты появились сравнительно недавно, что говорило о том, что в отсутствие Ирода здесь было, кому следить за порядком. Это радовало.

Не помня себя от восторга, что «Черная жрица» жива и ждет своего избранника, я подгонял коня, влекомый темным зовом своей любви, и…

Вопреки ожиданию, я не застал правителя Иосифа, который в это время охотился где-то в горах. Помывшись и перекусив с дороги, я бродил по дворцу, пытаясь отыскать или вновь ощутить темное присутствие Абаль, чтобы переговорить с ней до возвращения правителя или его сестры. Но, о чудо, если я почувствовал зов «Черной жрицы» на подступах к Идумее, здесь ее силы словно пропитывала прежде бесчувственные камни. Теперь они виделись мне ожившими ее теплом. Моя Абаль была где-то рядом, она каждый день ходила по этим ступеням, смотрела на рисунки цветов на стенах, трогала посуду, ткацкие станки, на дорогую мебель и ткани, делая их живыми и точно светящимися ее силой. Она была совсем близко, но я не мог отыскать ее.

Наконец, поняв, что я только попусту теряю время, я начал расспрашивать об Абаль местных слуг, но те только пожимали плечами, не понимая, о ком я говорю. возможно Ирод или кто-нибудь из его семьи изменил ей имя. Но как тогда?

И тут я увидел Абаль, или точнее то, что от нее осталось. Посреди скотного двора на перевернутой бочке сидела постаревшая, похожая на толстую нелепую птицу женщина в длинной до пола черной накидке. Странная женщина раскачивалась из стороны в сторону баюкая еще не рожденных детей. На последнем месяце, Абаль слушала свою утробу, начисто утратив ощущение реальности и не реагируя ни на что. Да, она была безумна. Безумна или одержима злыми духами, которые выпили ее душу, нагрузив тело ненужным ей бременем.

Раздираемый на части жалостью и брезгливым желанием разрубить безумную Абаль на две части, прекратив, таким образом, ее бесполезное существование, я смотрел на ту, которую еще вчера надеялся назвать своей супругой.

Я уже был совсем близко, моя рука привычно скользнула на рукоять меча, как вдруг кто-то положил мне руку на плечо и я понял, что безудержно плачу.

Сотник Гиппий, прибывший в Идумею вместе со мной, куда-то тащил меня, не обращая внимания, на мои попытки вытереть слезы. Скорее всего, он их и не заметил.

– Не подходи к этой бабе, – шепнул мне на ухо Гапиий, но я уже и сам понял, что моей Абаль больше нет.

Оказалось, что меня примет сестра Ирода Саломея. Что же, не стоит забывать и о долге.

Историю моей несостоявшейся возлюбленной я узнал за кувшинчиком кислого вина, который добросердечный Гиппий поставил передо мной, едва мы с ним достигли помещений слуг, где можно было посидеть в прохладе и относительном покое. Старая, вытертая сигма, явно прежде украшавшая господские комнаты, ныне служила сидением, для менее благородных задниц. Уродливый деревянный стол о четырех ногах, а так же многочисленные полки, на которых местные служанки держали разного рода посуду, деревянная статуэтка неведомой мне большегрудой богини, черной от постоянных прикосновений к ней заскорузлых рук рабов и вечно влажных ладоней прачек и стряпух, вот и все бедное убранство людской. Впрочем, мне было не до окружающих красот или их отсутствия, я просто пил, почти не ощущая вкуса, заталкивая в рот лепешки, и заставляя себя сидеть здесь, а не бежать на скотный двор, для совершения последней милости – удара милосердия, которого была без сомнения достойна несчастная Абаль.

Произошло же следующее. Как я уже говорил, Дикая Роза Абаль была предназначена самой судьбой в супруги настоящему «Черному пауку», которому она родила бы детей способных продолжить темное дело их отца. Нет, Абаль, впрочем также как и моя мать, не когда не были идеалом женской красоты и обаяния, просто такими делали их наши глаза – глаза могущих видеть, глаза «Черных пауков», что же до остальных… изнасиловавшие Абаль «перекресочники» не могли в силу своей ограниченности и изначальной непосвященности узнать в грязной, избитой девочке «темную жрицу», но они чувствовали исходящий от нее зов, ее силу, не так как «пауки», по-своему. Грубо, по-дикарски. Они ощущали мощную силу притяжения, и неслись к ней увлекаемые водоворотом непонятной им магии. Они не ведали, как следует воспринимать Абаль, ошибочно полагая, будто вожделеют ее, в то время, как должны были ей поклоняться. Но вместо уважения к женщине могущей подарить миру черного мага, «паука» или вора всех времен и народов, они видели в ней мясо, свежее, кровоточащее мясо, которого сколько не съешь, а все хочется. Если бы мы не ринулись в тот злополучный день спасать угнанных разбойниками людей, она справилась бы со всеми ними, заставив их поубивать друг дружку за права обладания ею.

Да, «темные жрицы» во все времена являлись воплощением тайной силы, на которую были падки все, кто хотя бы раз преступал закон божеский или человеческий. Оптио убивший мою мать, польстился на ее прелести исключительно в силу того, что и сам был не чист душой. Ирод же… в тот момент Ирод не делал ничего незаконного, он просто спас людей. Возможно, девица приглянулась ему миловидным личиком, или стало интересно, отчего это из-за обычной деревенской дурочки погибла такая масса лихого люда? В общем, он выкупил у меня Абаль, но потом вдруг понял, что, сделав ее своей на одну ночь, уже не может оторваться от нее. Должно быть, бедняжка попробовала и на нем свою колдовскую власть, что и было распознано правителем, после чего тот принял единственное возможное в таких случаях решение, разорвал сделавшимися жесткими альковные объятия, и отдал чаровницу солдатам.

С тех пор, как мне поведал словоохотливый Гиппий, мужчины были ее пищей и водой. Она жила, не ведая имен своих новых мужей, рожала, тут же снова зачинала, опять рожала или сбрасывала плод. Полагаю, что больше всего на свете, пока еще рассудок не покинул ее, Абаль мечтала покончить с этой жизнью, но очень скоро она утратила ум, и жила… подчиняясь все еще клокочущей в ней темной силе, не позволяющей сдаваться, до последнего предела страдания.

Сказав, что мне нужно отлить, я вернулся на скотный двор, где все так же баюкала своё не рожденное дитя сумасшедшая Абаль, припрятанный за поясом нож скользнул было в ладонь, но я решил, что это слишком уж явно, и как еще отнесется брат Ирода Иосиф к тому, что я вдруг среди бела дня зарежу в его доме рабыню. В общем, не желая быть пойманным, я достал чернильницу, за фальшивой стенкой которой был припрятан яд, и подошел к Абаль.

До чего же она изменилась, всклокоченные некогда черные волосы были наполовину седыми, пустые глаза не выражали ни скорби, ни радости. Она просто не видела и не воспринимала меня.

– Абаль, – негромко позвал я свою бывшую рабыню, но она продолжала раскачиваться из стороны в сторону.

– Абаль! – Я приблизился к ней, готовый запрокинуть ей голову и влить яд в горло.

– Бу! – Абаль сложила губы в трубочку, смотря на меня исподлобья. – Бу! – она сложила пальцы рогатиной и пришептывая что-то наставила ее на меня. – Идет каллаха старая, шкура гулялая, несет беду бедучую, грозу гремучую, луна черная обожженная, рогами боднет, жизнь украдет. – Абаль засмеялась щербатым ртом с черными пеньками вместо зубов, и снова выставила против меня свою рогатину. – Идет каллиха старая, шкура гулялая. Топи-топи идет она, в черной мути бредет она, навстречу суженому, навстречу богом данному, чертом подаренному. Идет каллиха старая, шкура гулялая на свою беду, на наточенную пику. Баю-баюшки, посидела на ноже, пора и честь знать. Кишки мотать, долг отдавать. Черная луна, для меня одна, говорит любимый, слазь с моего ножа… идет каллиха старая, шкура гулялая.

Не в силах больше слушать, я схватил Абаль за шею, она бессильно повалилась на спину, неуклюже задирая к самому подбородку подол, и разводя ноги, выставив передо мной черный мохнатый лобок, с красной точно рана от ножа щелью.

Рот наполнился противной слюной, я хотел было поднять Абаль, но вдруг сам рухнул на нее, так что она сдавленно захрипела. Огромный похожий на живой шар живот Абаль был мягким и одновременно твердым. Поняв, что я вот-вот выдавлю ее ребенка, я попытался подняться, но Дикая Роза с неожиданной силой обхватила меня руками и ногами, так что мы вместе повалились на землю и покатились по ней среди птичьего сухого дерьма, перьев и комьев грязи.

Брошенная мною некогда на произвол судьбы и низверженная Иродом на самое дно жрица любви жаждала испить моей силы и моей крови. И это правильно, я был должен ей. Ей – той, что была предназначена мне в жены-невесты, той, что должна была стать матерью моих детей, а сделалась солдатской подстилкой, потаскухой, шкурой. Какое-то время мы молча боролись. Ее руки и вначале сильные и цепкие, с каждым ударом сердца словно наполнялись пугающей силой, изо рта капала слюна, ее ноги давили мне ребра, так что было нечем дышать. В какой-то момент, оказавшись сверху, я схватил одержимую за уши и со всей силой ударил ее несколько раз затылком о землю. Железная хватка ослабла, Абаль моргнула, и вдруг посмотрела на меня своими обычными, всепонимающими глазами.