Поэмы 1918-1947. Жалобная песнь Супермена - Владимир Владимирович Набоков

в дешевых комиксах, и не полностью заполняет пространство другой ее части» (перевод мой).

В техническом отношении стихотворение, состоящее из 46 строк и написанное традиционными героическими двустишиями, предвосхищает поэму Джона Шей-да «Бледный огонь» из одноименного романа (1962) Набокова. Причем, как и в стихах о Супермене, в поэме Шейда, что показал Б. Бойд («“Бледный огонь” Владимира Набокова. Волшебство художественного открытия»), скрытой и ведущей темой оказывается судьба ребенка. Помимо своих любопытных особенностей — свежего замысла, необычной формы, развивающей прием внутреннего монолога, используемый в комиксах для сообщения читателю о намерениях героя, — публикуемое стихотворение оказывается настоящим подарком для исследователя. Это, по‐видимому, единственное произведение Набокова, источник которого не только устанавливается с безусловной точностью, но и нисколько не скрывается самим автором. Фабула («поток сознания» и ламентации Супермена), место действия (Метрополис), персонажи (Кларк Кент и Лоис Лейн), детали (очки, бронзовая статуя) и даже хорошо поддающиеся версификации слова восхищенной Лоис взяты с обложки шестнадцатого выпуска «Супермена». Стихи Набокова представляют собой сатирическую и поэтическую интерпретацию изображенной на обложке сценки, дополненную размышлениями Супермена о катастрофических последствиях его любовной связи с Лоис (не подозревающей, кем именно является ее сослуживец по «Дейли Плэнет»). Саму идею написать стихи от имени Супермена, то есть сделать его поэтом, Набоков мог почерпнуть из истории о мистере Синистере в том же выпуске комиксов. Находясь с Лоис в типографии, Кент требует напечатать сенсационный материал, и его речь комичным образом становится подозрительно ритмичной: «We’ve heard your warnings, here’s the answer: we’ll print that story despite you, mister!» («Нам ваши опасения известны, и вот ответ: сюжет мы этот тиснем, — хотите, мистер, вы того иль нет!»), на что Лоис немедленно обращает внимание: «Why, Clark — you’re a poet!» («Ну и ну, Кларк, да ты поэт!»). Из сопоставления обложки со стихами Набокова следует, что слова Супермена «Ох, мне наскучило слоняться здесь без дела» относятся к его городским блужданиям в образе обычного человека, облаченного в приличный костюм и шляпу; что Набоков точно подметил главную деталь в облике репортера Кента, отсутствующую у Супермена, — Кент носит очки, причем вовсе не ради маскировки, а чтобы, как воображает Набоков, бросая страстные взгляды на Лоис, не видеть ее внутренностей, пульсирующих легких и печени (в одной из историй шестнадцатого выпуска Супермен, используя свое суперзрение, видит сквозь стены укрывшихся злодеев). Позднее в «Лолите» Гумберт Гумберт будет мечтать «приложить жадные губы к молодой маточке, неизвестному сердцу, перламутровой печени, морскому винограду легких» своей юной зазнобы, как если бы он, подобно Супермену, видел ее насквозь. Наконец, заключительная реплика Лоис, проходящей мимо статуи Супермена, — «Oh, Clark… / Isn’t he wonderful!?!» («О, Кларк… / Разве он не чудесен!?!») — слово в слово взята с той же обложки, вплоть до воспроизведения эмоционального ряда знаков препинания. И в точности как изображено на ней, Кларк у Набокова продолжает прямо смотреть перед собой, не поворачивая головы в сторону сияющей в идиотическом торжестве бронзовой статуи, воздвигнутой благодарными горожанами в память о подвигах супергероя. Даже такая деталь, как желтое небо, на фоне которого Кларк и Лоис прогуливаются в парке, не ускользнула от внимания Набокова, незадачливый герой которого, размышляя о своей неполноценности, говорит так: «где я бы ни летал, / в красном плаще, синих рейтузах, по желтому небу, / я не чувствую никакого трепета…» Рифмованный перевод наполненных до краев набоковских стихов — всегда «плач об утерянных сокровищах». Сам Набоков отдавал предпочтение бедным, но честным дословным переводам стихов, без рифм, а порой и без соблюдения метрики, и таким скромным полупрозаическим переложением я сперва и хотел ограничиться, принимаясь за «Человека Будущего». По ходу работы я все же взял несколько аккордов на пробу, после чего решил доиграть эту мелодию до конца — к подстрочному переводу я прилагаю рифмованный, озаглавленный иначе: «Жалобная песнь Супермена». В русском переводе трудно выдержать гнетуще-монотонный строй оригинала, гипнотический basso ostinato героя, поддерживаемый тремя рядами длинных перечислений (наружности и оборотневых атрибутов Супермена; разрушительных последствий его страсти; этапов бурного взросления его сына), и сохранить при этом политические намеки и литературные отсылки. А они возникают уже в самом названии стихотворения: слово «lament» означает не только «горестное стенание», но и «жалобную песнь» — старинный элегический жанр лирико-драматической импровизации в стихах, связанный с похоронами, свадьбами, неурожаем и разными бедствиями.

Копию машинописного текста набоковского стихотворения с рукописными исправлениями (подписанный оригинал был послан редактору Пирсу) я обнаружил в обширном архиве Эдмунда Уилсона в библиотеке редких книг и рукописей Бейнеке Йельского университета (Edmund Wilson Papers. Box 170, folder 4246). Вложенные Набоковым в письмо от 16 июня 1942 года, стихи были помещены в отдельную папку вместе с другими его поэтическими и прозаическими сочинениями и журнальными вырезками, которые слались «дорогому Банни» в разные годы. В этой папке «Человек Будущего» пролежал без малого восемьдесят лет и уцелел, как и положено Супермену, чтобы, наконец, увидеть свет в оригинале и в нашем русском переводе.

Первая публикация: Andrei Babikov. Superman Returns. An Unpublished Poem by Vladimir Nabokov // The Times Literary Supplement. 2021. March 5. P. 15.

Выражаю сердечную признательность Ольге Ворониной, приславшей мне копии неопубликованных писем Набокова и Пирса, Брайану Бойду, Стивену Блэквеллу и Станиславу Швабрину за обсуждение настоящей работы, а также Джеймсу Пуллену, представляющему интересы «The Wylie Agency», за любезное разрешение опубликовать это стихотворение Набокова.

The Man of To-Morrow’s Lament

I have to wear these glasses — otherwise,

when I caress her with my super-eyes,

her lungs and liver are too plainly seen

throbbing, like deep-sea creatures, in between

dim bones. Oh, I am sick of loitering here,

a banished trunk (like my namesake in “Lear”),

but when I switch to tights, still less I prize

my splendid torso, my tremendous thighs,

the dark-blue for<e>lock on my narrow brow,

the heavy jaw; for I shall tell you now

my fatal limitation… not the pact

between the worlds of Fantasy and Fact

which makes me shun such an attractive spot

as Berchtesgaden, say; and also not

that little business of my draft; but worse:

a tragic misadjustment and a curse.

I’m young and bursting with prodigious sap,

and I’m in love like any healthy chap —

and I must throttle my dynamic heart

for marriage would