Последняя тайна Консорциума. Том 4 - Михаил Винников

чайные церемонии и изредка встречала гостей на респепшене. Остальное время читала книжки, смотрела фильмы, в игры компьютерные играла.

- А её там не... кхм? - начала Иоланта.

- Так, - Виктор поставил кружку на стол. - Давайте договоримся. Мы здесь люди взрослые. А я вообще следователя изображать пытаюсь. Так что мы не угадываем, кто и что имеет в виду, никаких покашливаний и закатывания глаз. Говорим как есть. Возражения?

- Я в том смысле, - замялась Иоланта. - В эту кошечку бешеные деньги вложены. Она сто процентов хороша в постели. Иначе зачем изобретали?

- Всякие фетишисты-ботаники могут изобретать просто из любви к искусству, - фыркнула Юми. - Она же мечта просто. Еще в горничную нарядить, и будет целая армия толстосумов, готовых отдать кучу денег за такое чудо. Даже если это не очень законно.

Виктор отпил кофе, обвел взглядом девушек и продолжил:

- Давайте эту тему закроем. Да, у неё были любовники. Несколько.

- Да я слышала, - проворчала Юми.

- Но ей это не нравилось, - продолжал Виктор. - И тогда она выбрала самого статусного из тех, кто хорошо с ней обращался, и поссорила его с остальными.

- Умничка, - улыбнулась Иоланта. - Замечательная, умная кошечка...

- Это к истории, где зам начальника лаборатории из-за неё с кем-то подрался? - спросила Юми. - Я слушала, но не уловила, что это из-за кошки.

- А она об этом явно и не говорила, - подмигнул Виктор. - Но я уверен - её работа.

- Я немножко другого опасалась, - сказала Юми, глядя в кружку. - Сколько ей лет, по-вашему?

- Где-то за двадцать, явно, - ответила Иоланта.

- Студентки третьего курса не стареют никогда, - улыбнулся Виктор и отпил кофе.

- А сколько было, когда до неё дорвались эти фетишисты от науки?

- Ну, тут есть... странность, - вздохнул Виктор. - Я понял о чем ты. Но наша кошечка... не помнит себя в детстве. Вообще. Она всегда была такая, какая сейчас.

- Ну она что-то говорила про то, что болела и лежала в постели, - вспомнила Юми.

- Это и есть её самые старые воспоминания.

- То есть я невнимательно слушала?

- То есть ты стояла с офигевшими глазами и думала о своём, - Виктор отхлебнул кофе. - А что делала наша кошечка, когда лежала прикованной к постели? Смотрела фильмы. Читала книги, когда научилась читать. Играла в компьютерные игры. Причем ей подсовывали в основном "визуальные новеллы" со всяким неоднозначным моральным выбором. И постоянно люди к ней приходили, разговаривали...

Иоланта догадалась первой.

- То есть, - сказала она. - Кошку создали сразу во взрослом теле?

- Получается что так, - кивнул Виктор. - И потом, пока она лежала, под капельницами и аппаратами, скорее всего, ей формировали личность. Учили. Воспитывали.

- Как-то странно это, - задумалась Юми. - Если какой-то генной инженерией сделали "человека с кошачьими ушками и хвостом", то, по идее, на этом различия заканчиваются. А развиваться она будет так же, как люди. В инкубаторе, естественно, но эта технология уже давно известна, их еще до колонизации изобрели. А делать сразу взрослое тело бесполезно - человеческий мозг все равно должен развиваться. Детей воспитывают, учат всему, и это занимает кучу времени. Не думаю, что можно это сильно ускорить.

- И ты хочешь спросить, зачем они сами создали себе сложности? - кивнул Виктор.

- Мне тоже интересно, - добавила Иоланта.

- А я пока не готов ответить, - вздохнул Виктор и отпил кофе. - Мысль есть, и я её думаю. Но доказать ничего не могу, поэтому молчу.

- Профдеформация? - фыркнула Юми.

- Вроде того. Как разберусь - вы все узнаете.

***

Было у Вольфрама одно воспоминание. Знаковое. Он до сих пор не решил, как относиться к этому дню. С одной стороны, он сильно усложнил себе жизнь. С другой - возможно, это был его первый взрослый поступок. Для разменявшего не первую сотню лет - как-то поздновато. В любом случае, он ненавидел вспоминать этот день.

В городе стояла золотая осень. Ветер нес по улице яркие листья всех оттенков, от желтого до огненно-красного, сквозь редкие облака светило солнце, и было почти по-летнему тепло. Только прохладный ветер ближе к вечеру напоминал, что зима уже неизбежна. Но город, казалось, был рад любому времени года. Просторный, с широкими аллеями и домами не выше пяти этажей, он строился колонистами с нуля, по хорошему плану, в чистом поле. В те трудные, легендарные годы, когда люди только прибыли в новый мир, они верили, что на новом месте можно сразу сделать как надо - и города, и промышленность, и общество.

В тот день Вольфрама вызвали на заседание Комиссии. Специально уточнили, что одного. Это было странно. Обычно отдел - все кто не в командировках - приходил толпой. Те, кто не докладывал, просто сидели на местах для зрителей. Но сейчас был особый случай, и Вольфрам, увы, знал почему. Он посадил машину перед пирамидой Центральной Библиотеки и пошел пешком по осенним аллеям, в обход главного корпуса, к небольшой ротонде - круглому зданию с куполом, спрятанному в дальнем конце библиотечного парка. Сюда уже всех подряд не пускали. Охраны не было видно, но Вольфрам прекрасно знал, где она, кто там и сколько их.

"Что-то сегодня многолюдно", - подумал он.

Членов Комиссии и орду их помощников он в расчет не брал.

На массивных двустворчатых дверях висела табличка - "Заседание Комиссии по рекламациям, закрытый процесс". И всё, никого на входе. Обычно этого и не требовалось - посторонние здесь не ходят. И знают, что значит табличка. Так что первый пост охраны был за дверями. Двое в балаклавах, в бронежилетах и с дробовиками. И клерки с подносами, тоже двое. Оба сразу устремились к Вольфраму. Он, не замедляя шаг, прошел между ними, на ходу выхватил из-под плаща два пистолета и грохнул на подносы. Кто-то, кажется, даже "поблагодарил за сотрудничество", но Вольфрам не слушал. И не останавливаясь, вошел в главный зал ротонды.

Светлый полированный камень, много света, скамьи по кругу в несколько ярусов, и высокая трибуна, за которой сидит Комиссия. Смотреть приходилось снизу вверх, на трехметровую высоту. Докладчику не полагалось даже стула или конторки - стой посередине и чувствуй себя лицом подчиненным. Конечно, процедура не всегда была такой - прошлые поколения не так сильно любили церемонии.

Вольфрам