Новый Мир ( № 9 2005) - Новый Мир Новый Мир

— Туда! Туда! Я хочу туда!

И ты не сопротивляешься. Остаешься в кольце рук. Словно демонстрирующих. Показывающих. Вот что может выйти. Получится. Новый объем в одну твою талию. Удвоение, Михаил. Михаил Маратович Петров.

Почему? Кто ведет тебя от единства желаний к противоположности действий? Бездействия. Это точнее. От предвкушения воли к ожиданию счастья. Сам. Только сам. Идиот.

— Какая высокая вода в этом году, — сказала Ленка, глядя вниз. На широкую реку. Со своим огромным пузом она стояла у перил, как настоящий профессор за кафедрой. Вот тебе и иллюстрация. Старший преподаватель Петрова Елена Анатольевна, что тебя делает таковой? Подтверждает место и время? Действие, равное противодействию. И хорошо.

— Папа, а правда, остров похож на кораблик, — говорит Татка. — Эти острые камешки... да, коса... это же нос, а эти деревья как домик... да, рубка. Скажи?

Первый и главный человек, у которого нужно, следует попросить прощения. Обязательно. Взять на руки и нести вдоль всей торжественной чугунной дуги набережной. От “Русской избы” до “Труженицы реки”. И что-то на ухо шептать.

“Конечно, остров похож на пароход. Все правильно. Дредноут. Без пушек. Которые перековали в трубы. Честно. Вон там, слева. Заметила? На этом и на том берегу. Огромные. Две катапульты для полетов на Луну. Правда. Разгона и отрыва. Сто пятьдесят и двести метров пустоты в футляре”.

Это был второй заход в Москву. Полтора года. Пропустил все. Последние месяцы большого пуза, Таткино рождение, пеленки, бутылочки, купанье. Сдал Ленкиной сестре и матери. А сам пластался там. Пахал. На углу Профсоюзной и Кржижановского. Легкие деньги девяносто седьмого. Большие.

Но теперь фиг. Ни пяди, ни грамма. Все будет Мишкино. И свет, и тепло. По полной программе. Никого не подпустит. И не надейтесь, и не просите.

— Если мальчик, то Рома, а если девочка — Света.

— Светлана Михайловна. Гуд. Я согласен. Договорились.

Зато разговор с Коротковым — бодание воздуха. Словно завуч и второгодник. Набор рычагов без точки приложения.

— Неужели ты сделаешь эту глупость? В самом деле откажешься?

— Да и вообще, почему глупость? Наоборот. Андреич мне пообещал и повышение, и две штуки деревянных к окладу.

Лучше так. Проще и легче. Шутка делает неуязвимым. Обручем и прутиком. Чернильницей-непроливайкой.

— Петров, ты рехнулся. Съехал с колес. Так поступают только женщины.

“Чисто женский поступок? Интересный взгляд на природу вещей. Почему бы и нет? Если это — значит, повесить на себя хомут. Вернее, решить, что эта ноша навсегда. Твоя. И нечего просить другую. Легче не будет и лучше. Важен не воз и даже не возница, а смысл самих усилий. Работы. Который находишь, открываешь только в себе. Только в своих. Надо же. На четвертом десятке. В Татке и в Ленке. Буквально”.

— Ты спалил свой шанс! Сгорел.

Может быть. Естественный процесс. Окисление. Как осеннее переодевание березы — там, между скал на другой стороне реки. Смена зеленого желтым. Но вкус на губах совсем иной. Сладкий, такой же, как у Ленки. Наверное.

По вечерам она любила покурить, закрывшись в кухне. Одна. Мишке, чтоб захотелось дыма, нужно сначала выпить. Хоть чуть-чуть. Немного. Восьмого марта, например. Или это было седьмое? Накануне. Конечно. Точно. Вечеринка на работе. Тогда казалось, последняя. Прощальная. Быстрая и необременительная. Три раза чокнуться.

— Дорогие наши дамы! Я бы сказал — девушки-красавицы, прекрасная половина коллектива, позвольте от лица всех мужчин компании и от себя лично, как любящего руководителя...

По дороге домой купил четыре “Невского”, блок “R 1” и пять тюльпанов. Заехал в “Променад” и сразу же по Кирова на Николая Островского. Один светофор. Всего лишь.

Свой первый стакан выпил жадно и даже не заметил, что Ленка лишь только пригубила. Блок в целлофане лежал на подоконнике.

— Откроем подарочек? Поделишься?

— Забирай все.

— Что, надо было “Слим” или “Сатин”?

— Нет, Миша. “Беби-микс”. Впрок. Про запас.

От изумления стал пиво лить прямо на стол. Не понял. Дурачок.

— Господи, ты немец у меня какой-то. Честное слово. Просто Дин Рид. Разрешаешь себе только правильный, единственно верный ход мыслей.

За окном, на той стороне сквера, желтые и красные буквы подсвечивали слово “поздравляем”. Над входом в магазин “Для вас”.

С тех пор он и собирает приметы. Михаил Петров. Словно сам себе не верит. Все время оглядывается.

За спиной духовой оркестр наяривал “Амурские волны”. Татка испачкала мороженым и нос, и даже мочку уха. Тень от недостроенной башенки летнего кинотеатра упала на воду. Легла, как счастливая кость этого вечера. Шесть окошек ровно. Квадратура круга. Получилось.

Мишка взял жену под руку, а дочку за руку. И они медленно пошли. Вдоль реки. Каждую субботу одна и та же задача. Дойти до воды. По лестничным маршам парадных спусков Ленке ходить тяжело. Вверх и вниз по ступенькам. Зато очень приятно по пологой ленте извоза. Колобком. К радуге перекатов.

— Он тоже слушает плеск.

— Почему ты так решила?

— Потому, что не шевелится.

— Здорово.

Он. Рома или Света. Сегодня обязательно снова послушает воду. Музыку жизни. Непременно. Потому, что мир полон хороших примет.

На скамеечке под липами сидит пенсионерка в синей бейсболке “Пепси-кола”. Еще одна рыжая. Прекрасно. Пара. Хна-канифоль. Симметрия. У ног бабуси — домашние напольные весы.

“Узнай свой вес за один рупь”.

Рупь — четыре буквы. Круглое число. Замечательно.

Сорока на чугунном столбике ограды смотрит на восток. Огромная, как морской компас. Там, далеко за новым мостом, слева и впереди по азимуту зари, березовый склон светился золотом в лучах заката. Идеальный шар.

— Через пару недель, — сказал Мишка, — все листья опадут. И журавлинская гора станет седой. Белые стволы и серые ветки. Осень произведет холм из лейтенантов сразу в генералы. К параду, к фейерверку. Правда?

— Какая мерзость, — пробормотала Ленка и остановилась.

— Нет, почему, красиво.

— Я не о том. У меня воды пошли. Я мокрая. Схватки.

Сто метров не дошли. Недотянули. Двести. Чуть-чуть.

Красный лобешник луны неожиданно показался над верхушками бора. Прямо за Ленкиной спиной. На той стороне реки. В небо лезла, поднималась огромная красная дура. Ни раньше и ни позже. Мурло.

“Опоздала, — с неожиданным спокойствием подумал Петров. — Опоздала, голубушка. На сто метров просчиталась. Все просчитались. А мы успели. В эту самую сотню вложились. Вот так”.

— Ты очень красивая, — сказал Миша жене, чтобы не оборачивалась. Да. Смотрела на него. Только на него. Исключительно. Сказал — и вытащил сотовый телефон.

“Скорая” приехала очень быстро. Через восемь минут. И больше всех машине обрадовалась Татка. Два конца, два кольца, а посередине гвоздик.

Девочка с косичками.

 

КРИСТАЛЛИЗАЦИЯ

— Михаил Маратович? Петров!

Отвратительным тоном “алло, гараж”. Эй, там, на шхуне!

— Михаил Маратович, такое ощущение, что вопросы работы технической службы меньше всего волнуют как раз ее руководителя. Вы почему отмалчиваетесь?

Потому, что не здесь. Время вдруг остановилось. Около часа тому назад. Стекло и лед. Тело словно вморожено в черно-белое поле, квадрат фотографического снимка. Вертикальный срез ужаса.

Декабрь. Метель. Восемь тридцать. И уже очевидно, что ты опоздал.

Как долго прогревается окоченевшая за ночь “девятина”. Успеваешь все. Три раза проиграть сегодняшний разговор и два раза вчерашний.

— Если так, то можешь не возвращаться!

Крик измученной женщины. Второй ребенок. Девочка Света.

Как Мишка радовался. Дурачок. Даже смешно. Отпускают на неделю раньше обещанного срока. Маму и дочь.

— Ленка сказала, что всех выписывают, все отделение, чохом, — весело сообщил теще. — Завтра будут дома.

— Это еще почему — всех и чохом?

— Не знаю, к празднику, наверное.

— Какому еще такому празднику?

— Дню медицинского работника, Татьяна Сергеевна! Забыли?

Баран. Из чистой самоварной меди. Ничего она не забыла. Теща. Бывший участковый терапевт из шахтерского городка. Гвоздик. Малыш молчал только один день. Октябрьский, прозрачный, последний. Когда много-много неба в больничном парке, лишившемся листьев. И замерзшей серебряной пыли на увядшей траве. Удивительная ясность и чистота. Словно в машине нет стекол. И только Ленка в зеркальце заднего вида. С маленьким человечком на коленях. Одеяльце. Розовая ленточка.