Новый Мир ( № 9 2005) - Новый Мир Новый Мир

И в помине.

 

                           *      *

                               *

Грошика, медного грошика

Недоставало душе.

Прожито, все уже прожито,

В опорожненном ковше —

Только слезинка заветная,

Долгой любови исток.

Где ж моя денежка медная?

Что ли опять на восток

Катит сиротской дорогою

В сторону щедрой зимы —

Меж алтарем и треногою,

Мимо сумы и тюрьмы.

                           *      *

                               *

В пимах, в полушубке раскрытом

И простоволос

Я выйду к ветлам и ракитам

На зимний откос.

Столпы вертикального снега,

Как души сквозя,

Восстанут от неба до неба,

А глуше — нельзя...

Ни тише, ни выше, ни ближе.

Но можно — светлей.

Скрываются белые крыши

В распахе полей.

Восходит как ббы по ступеням

В белесый зенит

Безмолвия снежного пенье.

И сердце — звенит.

Пуховые две рукавицы —

Подобье ковша.

И родина, словно синица,

Лежит не дыша...

Химия

Солоух Сергей родился в 1959 году. Окончил Кузбасский политехнический институт. Автор книг “Шизгара” (1993), “Клуб одиноких сердец унтера Пришибеева” (1996), “Самая мерзкая часть тела” (2003) и др. Печатался в журналах “Октябрь”, “Знамя”, “Волга”. В “Новом мире” публикуется впервые. Живет в Кемерове.

ОКИСЛЕНИЕ

Мама и Тата.

Две девочки. Шести и тридцати шести лет. Стоят у чугунной ограды и смотрят на реку. Миша видит жену и дочь. Словно сквозь офицерскую линейку осени. Многоугольники кленовых листьев и эллипсы акаций. На каждой ветке цоколь и лампочка. Синица или воробей. Гирлянда.

Птицы над головой — это хорошая примета. Безусловно.

А цель сегодня — дойти до воды. До перекатов Искитимки. Спуститься к тому месту, где маленькая речка впадает в большую. Журчит, переливается, живет.

В дорогу Петров покупает мороженое. У него за спиной, за серыми стволами тополей, на круглой площади играет духовой оркестр. Середина октября. А городской сад все еще работает. Двадцать два градуса. Удивительная, необыкновенно теплая осень. Прикуп из другой климатической зоны. Дама, король и туз. Всех акварельных, масляных — березовых, рябиновых — мастей.

И это тоже счастливый знак. Примета. Еще одна.

— У вас рубля не будет? — спрашивает буфетчица. Рыжая, в красной футболке “Кока-кола”. Целые числа. Тяжелый металл в обмен на легкую бумагу.

— Будет, — отвечает Миша. Наугад. Не глядя. И точно. В кармашке для серебра — пара монеток. Пятерочка и рубль.

Все сходится. Все правильно. Так и должно быть.

И ни одной мысли о завтрашнем дне. Только обрывки фраз. Деревья без корней.

— Михаил Маратович, я вас лично прошу связаться с Геннадием Алексеевичем и решить этот вопрос...

Каждый понедельник начинается с планерки. В девять тридцать. Ровно. У Рогова в кабинете.

— Проблема, по моему мнению, не стоит выеденного яйца...

Когда она чужая. Кто-то придет и снимет ее с шеи. Сам на свою собственную повесит колокольчик. Удобно? Чрезвычайно. К сороковнику от этой сбруи звон в ушах. Коровья головная боль. От вечного перемалывания сухостоя в молоко. Однообразная и неизбывная, как белизна конторы. Офиса, пардон. Там, на Кутузова. Где все гипсокартон. Европа. Невидимые стыки крашеных обоев и идеальное рассеяние ламп дневного света. Везде достанут.

— Михаил Маратович, вы не на выезде?

— Нет.

— Зайдите, пожалуйста, к Рогову. Прямо сейчас. Виктор Андреевич ждет.

Мальчишкой Миша дороги не выбирал. Ходил прямо по траве. Ножничками. Шуршал. Брил, на пробор расчесывал. Под этими самыми деревьями, между этих самых кустов. Не оглядываясь. Напрямик. А сейчас только по асфальтовой дорожке. Зато с парой пакетиков в руке. И в каждом маленький секрет. Внутри. Сто граммов сливочного рожка.

Цена несвободы — шесть рублей пятьдесят копеек. Счастливая, воскресная. Будничный горб дороже. Много дороже. Зато это первый год за последние пять, когда он не тянет. Не давит. По крайней мере в праздник. И по выходным. На этой стороне жизни. Он стал осознанной необходимостью. Так, кажется, учили. Осознанной — значит, расписанной и подытоженной. Только такую можно свернуть конвертиком, придавить ежедневником и забыть. Хотя бы до утра.

Тень сменяется светом. Миша выходит на набережную. К крутому обрыву. К чугунной ограде. Отец семейства.

— Привет.

Первой оборачивается Татка. Она маленькая и легкая — минимальное сопротивление среды.

— Мама, папа купил твои любимые.

А Ленка плавна и нетороплива. Сыр в масле.

— Себе не захотел?

— Нет. Мне лучше потом. Где-нибудь. “Невского”.

— И покурить. — Улыбка на Ленкином лице большая и хорошая.

— Ага, — кивает Петров. И оба смеются. Потому, что ей нельзя. Ни того, ни другого. И уже давно. С марта месяца. Когда они перестали ждать каждый своего. Чего-то. Разного. Миша и Лена. Муж и жена. Снова стали частью общего. Целого. Самым простым и естественным образом.

— Доктор сказала, что мне надо гулять по часу ежедневно.

— И здорово. Будем ходить, взявшись за руки, как дети. И Татка впереди.

— Представляю себе.

А в феврале избавление казалось неминуемым. Больше пяти лет на одном месте никогда не работал. Жизнь мерил словно в детстве, кусками от съезда к съезду. Метался от одной целины к другой. Словно прыгун от попытки к попытке. Красивый новый чистый лист. Вместо роговской непредсказуемости и прожектерства — двухлетний контракт. Объединенные энергетические сети России. Система “Корус”. Двести километров одного только оптического волокна. В броне грозоотводного троса. Альтернатива.

— Это шанс! — повторял Коротков. Словно тупица. Зубрила.

Шанс. Не слушать Рогова.

— Я думаю, мы будем этим заниматься, несмотря на возражения руководства технической службы. Это вопрос нашего будущего, выживания, если хотите, а Михаил Маратович изыщет вариант решения, несмотря ни на что, с честью выйдет из положения, как он это нам не раз демонстрировал, я в этом просто убежден...

От пафоса воротит. Мутит даже больше, чем от необходимости выживать вместе с Роговым. Тянуть эту лямку. Бессмыслица. Непонятно только, почему. Почему всегда кажется... казалось, что он где-то есть. Смысл. Вообще. Вне тебя самого. В чьей-то правой руке или в левой. Думаешь, веришь и ждешь. Просишь всякий раз эту перемену. Детские мурашки, паровозный холодок утренника. Легкий озноб, словно в предчувствии запоя. Свободы и неизбежности. Не стыдно?

— Полторы тысячи баксов, — сказал Миша Лене, — это без премиальных, за каждый этап внедрения.

Потому, что так проще всего. Доступно и ясно. Решение не мальчика, но мужа. Смешно. Объявил.

— Нет, ты определенно что-то напутал, — ответила Ленка. — Эти телефоны и электроны — совсем не твоя опера. Ты же цыган. Гойко Митич. Тебе надо было стать машинистом. Больше ничего. Главное — раз в неделю уходить в рейс. В туман и дым.

— Ну это зря. Ведь я не один. Вы же приедете. Обязательно. Такие деньги. Если продать нашу квартиру, конечно, можно купить что-то там. Запросто. В том же Подмосковье. Рядом. В Лыткарино. Где лес и озера в старых карьерах. Помнишь?

— Когда?

— Через годик, может быть. Через два.

Они никогда не ругались. Просто замолкали и не разговаривали. И это странно. Знать, что рядом с тобой в темноте ночи лежит человек. Не спит и молчит. Параллельные прямые. Геометрия семейной жизни. Лед Лобачевского.

Какое счастье, что есть еще химия. Жизнь. Все виды слияния и растворения. Независимые от сознания и воли атомы. Молекулы. Веса и валентности. Теплообмен Менделеева.

Сначала кончики пальцев. Под одеялом. Водораздел запястья. Переход линии жизни в вену, артерию. Прямой в ломаную. Потом губы. Еще медленнее. Соединение А и Б через обратную эволюцию Я, Ю, Э. От окружности к точке. И взрыв. Обвальное превращение прохладного и шершавого в горячее и гладкое. Берега в океан. Движения в звук. Звука в свет. Молнию. Радугу!