Первая вокруг света - Кристина Хойновская-Лискевич

Витони жили высоко в горах, где царила тишина. Гостем моих хозяев был еще один поляк — местный священник, оказавшийся кладезем знаний об острове и его жителях. От него я узнала, что Папеэте означает «ковш воды» и что коренные жители очень добродушны, но чрезвычайно злятся, когда коверкают их родной язык (он знал таитянский). Обещал познакомить меня с хорошим и недорогим зубным врачом — услуга такого рода здесь стоила безумно дорого.

Со следующего дня моим энергичным экскурсоводом и заботливым опекуном стала Леонка. Дом Плачеков был также расположен высоко в горах. На пороге меня встретила очаровательная хозяйка и … шестеро ребятишек. Леонка, одетая в полинезийский наряд, с цветком за ухом словно сошла с рекламной открытки. В самом деле, она была коренной полинезийкой, но экзотичным был только ее внешний вид. Очень образованная, деликатная, прекрасно владевшая французским, она вела дом по-европейски и воспитывала своих детей, как в образцовом пансионе. Знала Европу, была даже в Польше, в семье мужа. Отлично водила машину.

Каждое утро Леонка появлялась на яхте с завтраком, а вечером забирала меня к себе на ужин. Специально для меня готовила национальные кушанья. Вечером мы выезжали в свет: она считала, что я должна отдыхать, т. е. все здесь увидеть и попробовать. Мы смотрели таитянские танцы, слушали таитянскую музыку, объехали весь остров, останавливаясь во всех местах, достойных внимания. Леонка очень сожалела, что я буду на Таити недолго. Краткому сроку моего пребывания на острове очень удивились и в портовой конторе, куда я явилась на досмотр: все яхты обычно простаивали тут месяцами. Портовые и таможенные власти я подкупила безошибочным произношением таитянских названий и слов — урок священника. Сам начальник яхтенной гавани стал возить на велосипеде лично мне почту, остальные яхтсмены топали за письмами в контору.

Яхтсменов было великое множество, несмотря на то, что стоянка и обслуживание обходились дорого. Слева от меня стояла, очевидно, уже несколько лет, великолепная яхта «Мейлис», которая принадлежала французам, жившим в Папеэте. Яхтой занимались два парня из Австралии — зарабатывали на обратную дорогу. Она отчаянно протекала, но была так хороша, что владелец всеми силами и средствами пытался сохранить ей жизнь.

В Папеэте находились преимущественно американские яхты, что было естественно: от западного побережья США до Таити сравнительно близко, причем в обе стороны на части пути дует попутный ветер. Благодаря активности американской прессы многие экипажи знали обо мне и «Мазурке», и я, помимо праздников, устраиваемых Леонкой, часто участвовала в торжественных ужинах на яхтах.

«Мазурку» каждое утро посещала семилетняя «дама» с соседней яхты. Она забегала ко мне по пути в школу, говорила «здравствуйте» и оставляла очередной презент — размякшую в маленькой лапке конфету или цветную бумажку. Потом с товарищем с другой яхты мчалась в школу. Их родители считали, что здесь они освоят французский язык лучше, чем в американской школе.

Постепенно прибывали мои знакомые по Тихому океану: довольный, как всегда, экипаж «Йеллоу Перил», Тони, «Сайонара». Ян познакомил меня с пожилым паном в очках, австралийским яхтсменом-одиночкой, который только что закончил кругосветное плавание. Собирался посетить еще Новую Зеландию, а затем вернуться домой. Со знанием дела он осмотрел «Мазурку», поскольку сам проектировал и строил свой «Рондо». Так восхищался «Кауркой», что я стала опасаться, как бы у нее не закружилась голова от всеобщего восторга. Спросил, есть ли у меня трудности. Наконец-то у меня их не было, но я вовремя вспомнила, что немного текут горелки плиты. На самом же деле одна не работала совсем, а из второй керосин бежал струйкой, но не могла же я жаловаться на такую совершенную яхту, надеялась до Австралии продержаться. Спокойный, малоразговорчивый пан зажег плиту, все понял и превратился в энергичного шефа ремонтной бригады. Яну поручил демонтировать плиту и отнести в кокпит, мне — приготовить инструменты и побольше старых газет. Сам исчез и через минуту вернулся с поношенной сумкой. Достал две запасные горелки, поставил их, что-то подкрутил, проверил — они горели отлично. Пан упаковал сумку и сказал:

— Это замечательные плиты, только через каждую пару тысяч миль у них перегорают горелки и они начинают течь. Нужно ставить новые. За пять лет плавания я сменил десять штук. Этих тебе хватит до Австралии, я, наверно, прочитаю в газетах, как ты туда доплывешь.

В Папеэте на маленьком шлюпе «Нова» прибыл еще один австралийский одиночка также после кругосветного рейса — Дэвид. Наши пути уже пересекались в Кристобале, следующую встречу назначили в Сиднее.

Наступило время покинуть солнечный Папеэте. На этот раз я почти не делала покупок — отпугивали непомерно высокие цены. Только овощи и фрукты можно было приобрести без скрежета зубов. Впрочем, основных продуктов у меня было достаточно. Более крупные покупки я откладывала до Фиджи — бывалые люди утверждали, что в Суве все дешево.

Магазины предлагали все, что душа пожелает. Но, кроме цен, удивляло обслуживание. Китайские продавцы, особенно продавщицы, были крайне нелюбезны. Кто-то пытался объяснить это особой ситуацией, в которой находилось на Таити китайское меньшинство: господствующее в финансовом отношении, оно будто бы было ущемлено политически. Но мне, как клиентке, хотелось, чтобы за собственные деньги меня прилично и вежливо обслуживали.

Попрощаться со мной прибыла семья Плачеков в полном составе. Леонка подарила мне цветы тиаре. Отдав швартовы и вырвав якорь, я бросила цветы в воду за кормой. Может быть, таитянский Тики пустит меня еще раз на острова Полинезии?

Потерянный день

По прогнозам лоцманской карты на октябрь в районе Тихого океана между островами Общества и Фиджи ожидались умеренные ветры, с небольшим процентом сильных и переменных. Переменные ветры схватили меня сразу же после выхода из Папеэте. Но я надеялась, что погодные условия изменятся, когда миную узкий пролив между Муреа и Таити.

Действительно, через 12 часов дунуло прямо в нос и сразу со скоростью 40 узлов. Небо заволокли тучи, видимость ухудшилась из-за проливного дождя. Я быстро спустила грот, потом решила заменить большой кливер меньшим. Но это оказалось почти невыполнимой задачей — перестали повиноваться карабины. Я вытаскивала парус за парусом, но на каждом из них хотя бы несколько карабинов не раскрывалось, причем все были целые, крепко пришиты и тщательно смазаны. Это меня не очень бы огорчало, если бы не подветренное соседство: справа по борту был Муреа, за ним — Хуахине и Раиатеа, а еще дальше по курсу — каменная точка в океане — Маиао. Я не могла лечь в дрейф, чтобы проверять бесконечно, какие из сотен пришитых карабинов еще исправны. Молниеносно, как и ветер, появились высокие волны, которые перекатывались через палубу выше лееров. Яхта металась, меня кидало по палубе с подветренной стороны на наветренную, я таскала мешки с парусами, пока наконец не напала на стаксель, все карабины которого раскрылись с помощью пассатижей и клещей.