Ключи от понедельника - Валерий Таширов

тишина.

— Ты полагаешь, что это серьёзно? — нарушил молчание Беро. — Сколько можно обращать внимание на фальшивые наветы? Столько сил уходит на все эти доносы и интриги…

— Подозреваю, любимый брат мой, что в этом случае опасения не лишены почвы. Это не пустая пьяная болтовня черни, а весьма интеллектуальная беседа знати. Конечно, особо просветлённые умы выступают с критикой церкви. Их ретивость скорее пустое желание выделиться. К сожалению, плевела ереси неистребимы. Они, как черви, точат лоно церкви, и мы всеми силами стараемся выдавить скверну. До сих пор у нас это получалось. Но сейчас горстка заговорщиков тайно встречается в богом забытом трактире на краю города и ведёт разговоры о конкретных действиях. Конечно, намерения сделать мир лучше похвальны, но чаще всего они сопряжены с войнами и смертоубийством. Мне кажется, что верховному инквизитору Лиона пора поднять со стула свой зад и заняться, наконец, настоящим делом, а не гонять по всему городу чёрных кошек.

— Пожалуй, ты прав. Для того, чтобы уладить совершенно безнадёжное дело, разбираться в средствах не приходится. Придётся выпускать псов Господних. Доминиканцы весьма сведущи в таких делах. Думаю, они докопаются до истины. Распорядись, чтобы отец Марсини немедля явился ко мне в часовню Бурбонов.

Бертран с почтением поцеловал руку брата и вышел. Выполнив поручение Беро, он решил сам наведаться в таверну господина Буасье. Переодевшись простым монахом ордена францисканцев, викарий отправился вдоль реки. Дорога не заняла много времени. Даже не пришлось воспользоваться траболами, коих в этом городе было невероятное множество. Одному богу известно, как не заблудиться в этих маленьких, грязных переулках, пропитанных нечистотами. Путь вдоль Соны был весьма приятен и не сопряжён с трудностями. Единственное, что удручало, — грязь, постоянная и вездесущая в это время года. Берег был пустынен. Солнце клонилось к горизонту. Улица Лож выходила прямо к реке, по мостовой вприпрыжку неслась стая бродячих собак. Не обращая внимание на путника, они с громким лаем проскочили мимо и скрылись за углом. Вот и таверна. Найти её не составило труда. Благодаря выгодному местоположению мимо неё просто невозможно было пройти. Бертран зашёл внутрь.

После свежего речного бриза в нос ударил едкий запах чеснока и алкоголя. Огромный камин дымил у стены, отпуская часть дыма прямо в помещение. Рядом стояли медные котлы разных форм и размеров. Добротные столы и стулья расставлены в полном представлении хозяина о порядке. Пол был устлан тонким слоем соломы. Посетителей оказалось немного. Бертран сразу оценил, что всё спокойно. Несколько оборванцев цедили дешёвое вино из кружек. За одним из столов компания играла в карты. «С этим злом бесполезно бороться, — подумал викарий и уселся за ближайший стол. — Храмовники, будь они неладны, распространили эту чуму по всему миру. Эти бесовские картинки угнетают разум и возбуждают самые низменные чувства человеческие». Его раздумья прервала подошедшая Изабелла. Она не узнала его в этом одеянии. К тому же лицо скрывал капюшон.

— Чего желаете, святой отец? — спросила она почти детским голосом.

— Поесть, — сухо бросил Бертран.

Есть он, конечно, не хотел, но нужно было как-то обосновать свой визит.

Девушка отошла и начала что-то готовить. Викарий украдкой наблюдал за ней из-под капюшона. Вот она подошла к камину и с шумом начала его раздувать. Огонь, едва дремавший в его чреве, нехотя начал просыпаться, озаряя сначала стены очага, а потом с большим рвением заплясал, освещая пол и медную утварь. Изабелла продолжала подкидывать дрова, подбадривая задорный танец тепла и света. Девушка раскраснелась от жара и одним движением сорвала с головы платок, чтобы утереть капельки пота. Её спину и плечи окутали густые волосы, которые Бертран уже видел в подвале собора. Но сейчас живое рыжее пламя вспыхнуло так, что на какое-то мгновение священник забыл обо всём, что его держало на земле. Мир мог рухнуть в эти минуты и начаться заново, но он бы не заметил перемены. Сердце, ещё недавно мерно отстукивавшее положенный ему срок, заколотилось так, будто решило сократить его жизнь втрое. Все его существо, ещё недавно умевшее извлекать из времени то, что в нём заложено, неожиданно застыло в томлении, легкомысленно пропуская мимо сознания уходящие секунды бытия.

Между тем Изабелла отошла от камина и в предвкушении любимого дела начала раскладывать на столе продукты, перед тем убрав в сторону огромный чан. Освободив поле для решающей битвы, она стала резать овощи, отправляя их в медный котёл с таким изяществом и воодушевлением, словно создавала невероятное произведение искусства, смысл которого был известен и понятен только ей. От удовольствия на её лице выступил румянец. Грудь, стянутая тугой шнуровкой, покачивалась в такт движениям тела.

Бертран, как заворожённый, смотрел на девушку, не в силах отвести взгляд. Что-то большое и сильное сдавило его грудь. На лбу выступила испарина. В те минуты он завидовал ангелу, хранившему её: всегда находиться рядом с этими глазами, губами, следовать взглядом за каждым изгибом тела, слышать каждую нотку голоса. Не в этом ли подлинное благо — любить, что видишь, и наивысшее счастье — иметь, что любишь? Долгие годы он шлифовал характер, отвергая соблазны, научился терпению, преодолевая невзгоды, оставил в прошлом всё, что ему было дорого, стремился искупить даже факт своего существования. А сейчас всё, что некогда было важным, уходило из реальности, повергая его мир, где всё стояло на своих местах, в пучину хаоса и смятения.

Бертран вздрогнул. Оцепенение слетело. Проснувшийся разум вернул его в действительность. Он вскочил и, не говоря ни слова, стремглав бросился к выходу. Путь домой не занял много времени: он почти бежал. «Это грех, грех! Меня ждёт кара господня! Нужно усердно молиться всю ночь, чтобы очистить душу!» — твердил он, как сумасшедший. А может, это и было сумасшествие? Кто знает, на какие поступки способен человек, в чьём сердце поселилась любовь?

Вся ночь прошла в молитвах, которые шли не от сердца. Скорее разум Бертрана требовал прощения, но не душа. Он не мог сосредоточиться на своих чувствах. Это повергало его в панику. В борьбе с собой викарий даже забыл о брате и той опасности, которая ему грозит. Только под утро обрывки мыслей начали собираться в единое целое. Он вышел из дома и пошёл на исповедь к архиепископу.

— Простите меня святой отец, ибо я согрешил…

Беро выслушал сбивчивую речь Бертрана и сказал:

— Брат мой. Воистину грешны мысли твои, ибо ничто в жизни не может быть истолковано в пользу любви к женщине. Кому, как не тебе, знать, что именно женщина стала первейшим орудием дьявола, виновницей первородного греха и до