Ключи от понедельника - Валерий Таширов

ощущение единения с Богом.

Стоя рядом с пресвитерием, Бертран наслаждался видом храмины и людьми, пришедшими разделить с ним это чудо. Как вдруг почти в самом конце проповеди из-за боковых колонн мелькнула тень. Она быстро скользнула к ногам Бертрана и опустилась на колени, низко склонив голову, покрытую полупрозрачной накидкой.

— Святой отец! — хватая руку священника, заговорила женщина. — Смиренно молю выслушать меня, ибо кроме вас мне некому открыться, а дело, по которому я посмела вас побеспокоить, не требует промедления.

Генеральный викарий медлил с ответом. Он был ошеломлён столь дерзким поступком прихожанки. Вести себя таким образом во время службы — это святотатство даже для мужчин, а тут женщина, чьё имя — символ грехопадения!

— Дочь моя, — как можно сдержаннее проговорил Бертран, увлекая незнакомку в сторону от алтаря. — Допустимо ли отрицать тот неоспоримый факт, что всё мирское ничтожно в сравнении с церковным укладом, ибо это закон Божий? Христос пришёл в этот мир не повелевать а подчиняться. И нам, истинным верующим, следует смиренно исполнять святые каноны, так как церковь наделена правом хранения божественных истин…

— Архиепископу грозит опасность! — не давая закончить нравоучение, выпалила девушка.

Священник вздрогнул. Подобные предостережения звучали всё чаще среди прихожан, но чтобы вот так, посреди службы? Он взял девушку за локоть и повёл за алтарную преграду, вниз по винтовым ступеням, в крипту. Тут, в подвале храма, Бертран зажёг светильники и приказал девушке сесть на скамью. Сам сел за стол и спросил:

— Как тебя зовут?

Девушка скинула покрывало, и по её плечам, как водопад, хлынули густые рыжие волосы. Худое, почти детское лицо расцвечивалось едва заметным румянцем, а глаза, полные тревоги, вспыхивали в такт танцующему пламени светильников. Было видно, что она волнуется и всё происходящее скорее пугает, чем придаёт уверенности в правоте её поступка. Но чувство долга не давало страху вырваться наружу. Викарий оценил отвагу девушки, и сердце его потеплело.

— Меня зовут Изабелла Буасье, — наконец выдавила из себя незнакомка. — Я дочь трактирщика Пьера Буасье. У него таверна на улице Лож, на этом берегу Соны. Сегодня я, как всегда, встала ещё до рассвета, чтобы помочь отцу по хозяйству. Он очень поздно ложится. Сами понимаете, таверна работает почти всю ночь. Иногда мне приходится вставать столь рано, что некоторые посетители ещё не успели допить своё вино.

— Дочь моя, — раздражённо прервал её Бертран, понимая, что этот разговор может затянуться, а это не входило в его планы, поскольку речь шла о брате Беро — архиепископе Лиона. — Вы оторвали меня от службы, осмысленно и горячо убеждая в неотложности и важности дела. Прошу избавить меня от излишних подробностей вашей жизни. Мы не на исповеди.

Изабелла в знак смирения низко склонила голову и сказала:

— Почти всё утро таверна была пуста, а во втором часу пополудни вошли несколько мужчин. Все они были хорошо одеты и производили впечатление знатных особ. Знаете, к нам редко заходят люди благородного происхождения. В основном рыбаки, гончары, лодочники или просто пьянчужки…

Девушка осеклась, встретившись с тяжёлым взглядом викария, вздохнула и продолжила:

— Я им прислуживала. Они заказали вина и поросёнка. А откуда у нас поросёнок? Отец пошёл на площадь его покупать. Мне пришлось всё делать самой. Стол, за которым они сидели, был рядом с кухней, и я слышала всё!

Изабелла торжествующе подняла глаза и приняла гордую осанку. С неё вмиг слетели страх и нерешительность, осталась только гордость за себя и, наверное, за Францию. Бертран ничего не сказал, а только вопросительно поднял бровь. Он понял, что бесы, теснящиеся в этой маленькой головке и постоянно дерущиеся за место на языке, неистребимы. У него даже поднялось настроение.

— Хорошо, — сказал священник, не скрывая улыбки. — Сколько их было?

Девушка подняла голову, как бы ища ответ на потолке, и, шевеля губами, начала загибать пальцы.

— Пять, — уверенно сказала она и заёрзала на стуле в предвкушении главного вопроса.

— Хорошо, — повторил Бертран. — О чём они говорили?

— Они говорили много разных странных слов, — с жаром начала Изабелла. — Много плохого о церкви говорили. Называли разные имена.

— Ты запомнила хоть одно? — с надеждой спросил викарий.

— Да, одно имя запомнила. Смешное такое — Фома. Аквинский, кажется.

«Тьфу ты! — разочарованно подумал Бертран. — Ещё бы Платона вспомнили. А может, и вспоминали. Хотя нет, это тоже смешное имя, она бы точно запомнила. И всё же ясно, что это не простые горожане, а весьма умные люди — знать. Этих-то больше всего следует опасаться. Образованный человек в наше тёмное время опасней тысячи копий».

— С чего ты взяла, что архиепископу угрожает опасность?

— Они говорили, архиепископ представляет папскую власть в Лионе. С его смертью Рим поймёт, что город не хочет жить по его законам. Они говорили, что Римская церковь — блудница, и ей никто не должен подчиняться А ещё они говорили, — девушка наклонилась ближе к викарию и понизила голос до шёпота, — Инквизиция сама находится в руках дьявола.

Похоже, Изабелла напугалась этих слов, сказанных вслух. Она вздрогнула и затихла.

— Ты можешь их описать?

Девушка пожала плечами.

— Обычные. Нестарые.

— А если увидишь, узнаешь?

— Может быть, — неуверенно прошептала девушка.

Бертран направился к выходу. По дороге он сделал знак Изабелле следовать за ним. Они поднялись наверх и вышли к алтарю. Служба уже закончилась. По собору разносился лёгкий шелест одежд и негромкий гул расходящейся толпы.

— То, что ты мне рассказала сегодня, очень важно. Святая церковь поощряет богоугодные дела. Я отпускаю тебе грехи, — перекрестив девушку, произнёс Бертран. — Сейчас тебе надлежит идти домой. Если кто-то из тех людей появится в таверне твоего отца, сообщи мне. И да! О нашем разговоре никому ни слова.

— Хорошо, — опустив глаза, сказала девушка и, поцеловав руку викарию, растворилась в толпе.

Как только Изабелла скрылась из виду, он отправился в сакристию. Архиепископ был там: он разоблачался, закончив литургию. Снимать парадные одеяния ему помогали два каноника. Беро увидел вошедшего Бертрана.

— Брат мой, у тебя не хватило сил достоять службу до конца? — сказал он с явной иронией в голосе.

Бертран не хотел начинать разговор в присутствии посторонних.

— Ваша Светлость, мне показалось, что пахнет дымом из подвала. Пришлось спуститься туда и всё проверить.

— Тогда это меняет дело, — сказал тот, делая знак, чтобы их оставили одних.

— Что случилось, Бертран? — спросил Беро, когда они остались одни.

— Я так и знал, что ты не поверишь в эту историю с пожаром.

Он рассказал брату, что произошло. Архиепископ слушал молча, лишь изредка наклонялся, опираясь локтем о колено. Когда рассказ был окончен, в сакристии воцарилась