Искры на воде (сборник) - Архипов Вячеслав

Захаров с Кузьминым из соседней деревни. Все поселенцы знакомы друг с другом ещё по старому месту, но и дорога почти сроднила их. Бабы только поначалу ворчали, но потом привыкли жить артелью.

—

Здорово, сосед, — громко сказал Антип. — Вот и снежком нас окрестило на новом месте.

—

Доброго здоровья, Антип. Тоже вышел кости размять?

—

Хошь не хошь, а надо, куда деваться? Ты чего такой смурной? Ай заболел?

—

Нет, вспомнилась деревня наша. Ты-то вспоминаешь?

—

Чего её вспоминать, доброго мало было.

—

Само вспоминается, другой раз так сожмёт, что мочи нет.

— 

Гони кручину прочь, сожрёт. А чтоб легче было, спроси свою бабу: хочет она назад или нет, моя — так ни в какую. Хоть и не говори. У меня были ещё в дороге, когда шли, сомнения, а вот теперь не хочу никуда. Глянь-ка: всё справно, теперь сам своей судьбой рули. Я на следующее лето поставлю кузню, буду грусть-печаль молотком отгонять, а ты хотел мельницу сделать. Будет лето, ищи место — и за работу. Помощь нужна будет, подсоблю, глядишь, и прирастём к месту.

—

Прав ты, Антип, умом я тоже понимаю, но находит иногда.

—

Я чего хотел сказать: нам надо новоселье справить, а иначе добра не будет. Самогону нагоним и всей деревней отметим. Надо праздники делать, а то скиснем.

— 

Я не против, Егора Петровича позовём, Комова — как-никак, а люди неплохие оказались.

—

Само собой, надо спасибо сказать. У тебя дома тепло? Печка не дымит? — вдруг сменил тему Антип.

— 

Тепло. Ещё и холодов не было, печка топится, Мария хвалит, когда хлеб стряпает.

—

Маленькую поставил печь?

—

Поставил. Протапливал раз.

—

Ладно, Бог не выдаст, свинья не съест. Перезимуем как-нибудь, а на другую зиму веселее будет. — Антип закончил убирать снег и направился домой.

— 

Антип, тебя Егор Петрович звал на крестины? — крикнул вдогонку Трифон.

— 

Он всех звал, — ответил сосед.

—

Пойдёшь?

—

Что значит — пойдёшь? — остановился Антип. — Разве ты не пойдёшь?

—

Пойду. Я пойду.

— 

Чего это ты захандрил, сосед? Не пойму тебя. Много тебе встречалось таких людей в жизни? Он тебе уважение показывает, а ты какую-то ерунду несёшь.

—

Да не по себе как-то. — Трифон тоже пошёл домой.

—

Ты и не думай ничего, не придёшь, знать я тебя не знаю и здороваться не буду.

— 

Ладно. Сказал, приду, чего ещё говорить?

Крестины прошли шумно. Были все камышлеевцы и Комовы из Туманшета, и выпито было изрядно. Фрол Погодин хорошо ладил с гармошкой: люди пели и плясали, словно стряхивали всю усталость за прошлые годы. Женщины возились с малым Фёдором, выискивая сходство с отцом и матерью. Говорили о своём, радуясь новой жизни, давали советы молодой матери. Все были, словно одна семья.

—

Петрович, дай я тебя расцелую, — говорил подвыпивший Антип. — Уважаю и люблю! По-человечески делал дело, без обмана, зови, если что, я за тебя кому хошь растолкую правду.

Каждый из новосёлов говорил добрые слова, которые были не только ради такого случая, а шли от сердца.

Разошлись уже ближе к полуночи. Ещё долго слышны были нестройные песни новосёлов, медленно поднимающихся в деревню. Уже и собаки залаяли в деревне.

—

Надо же, настоящая деревня. И песни тебе, и собаки лают, — сказал подвыпивший Егор.

На душе было светло и спокойно от хорошо сделанного дела, от уважения людей, которых ещё полгода назад не знал, даже не подозревал об их существовании. И, конечно, оттого, что у него родился сын, наследник! Оттого, что у него самая лучшая жена, с которой ему, Егору, легко и хорошо, оттого, что всё идёт своим чередом ровно, без всяких потрясений, оттого, что дело у него налажено и приносит неплохой доход. Миллионщиком не станешь, конечно, но всё в доме есть, и на чёрный день отложено.

Через месяц прибыла комиссия. Вместе с Ручкиным приехали ещё два человека. Появились они к вечеру, когда уже темнело. Егор вышел во двор на лай собак. В ворота, которые не закрывались ни зимой, ни летом, вкатилась кошёвка, запряжённая ладным жеребцом. Хозяин сбежал с крыльца, подхватил за узду коня.

—

Доброго здоровья, Егор Петрович, — раздался знакомый голос Ручкина. — Встречай гостей.

—

Здравствуйте, здравствуйте! Добро пожаловать! Как добрались в наши Палестины?

—

Ох, и далеко же вы забрались. Ехали, ехали, едва доехали, мои сотоварищи совсем замёрзли.

—

Так чего сидите, прошу в дом, там натоплено, тепло, у хозяйки и приветить чем найдётся. Давайте, а я пока жеребца пристрою, он тоже притомился.

Егор отдал повод работнику, жившему при доме с тех пор, как родился сын. Помощь Насте нужна всегда: печку натопить, воды с реки принести. Егор взял в работники одинокого мужика неопределённого возраста, но в делах расторопного. Никола, так звали работника, взял повод и ждал, пока приехавшие вылезут из кошёвки и заберут свои сумки.

—

Ну, здоров ещё раз. — Ручкин обнял Егора. — Видели твою деревню, правда, так, мимоходом, но стоят дома, из труб дым столбом. Порадовал, Петрович, ой, порадовал! Ладно, все дела завтра, а сейчас веди греться.

Гости вошли в дом. Когда они разделись, Егор усадил их поближе к разогретой печи.

—

Здравствуй, хозяюшка, — сказал Илья Ильич, обнял Настю, как старую знакомую. — Похорошела-то как! Ну, где наследник, показывай.

Посмотрев на ребёнка, сучившего ногами и пускавшего пузыри, он достал из кармана серебряный крестик на цепочке, маленькую ложечку, тоже из серебра, и блюдце с кружечкой. Всё было серебряное. А матери Ручкин подарил золотые серёжки с ярко- зелёными камнями.

—

Спасибо, — сказала Настя и покраснела.

—

Это вам с Егором Петровичем спасибо, благие дела делаете. Вместе с Ручкиным прибыли ещё два человека.

Хапов выглядел угрюмым, обиженным, на лице не было и намёка на улыбку. Он сидел с отрешённым видом, словно отсутствовал. Господин Свистунов Сергей Сергеич был полной его противоположностью. Он вертел головой, разглядывая убранство в доме. Маленькие чёрные глаза, казалось, насквозь пронизывали не только человека, но и всё вокруг. Ручкин, весельчак и балагур, умевший от души посмеяться и пошутить, сел напротив хозяина и сразу завёл разговор, нарушая молчание. Знакомство с семьёй Камышлеевых позволяло вести себя запросто с ними, а своих спутников он ровно и не замечал, знать, привык к их виду. Застолье не получалось: Хапов и Свистунов ели и пили молча, а Ручкин и не пытался что-то изменить. Егор подумал, что в комиссии нет ладу меж собой, и молчал. В доме зависло какое-то напряжение.

—

Егор Петрович, о делах поговорим завтра, посмотрим дела ваши, чего вы тут наворотили. А сейчас мы бы отдохнули уже. Завтра день трудный.

—

Настя, постели гостям, почивать будут, — сказал Егор жене.

—

Мне, если можно, на печи, — улыбнулся Ручкин, — спина не гнётся.

Он незаметно подмигнул хозяину и вышел на двор, Егор пошёл за ним. Они прошли во времянку.

—

Егор Петрович, позвал я тебя, чтобы предупредить: не будь слишком откровенным с моими спутниками, зловредные и подлые они. Кроме своего кармана, ничего не видят. Будут спрашивать чего, думай, что говорить, хотя у тебя дел наворочено, можно показать труды свои. Рад, что в тебе не ошибся, друг ты мой. В других местах дома не достроены, люди ютятся в землянках, деньги разворованы. А вы с комовым молодцы: всё в дело пустили.

—

Скажи по секрету, у Комова тоже все люди в домах зиму встретили?

—

Насколько я знаю — все. Кто-то лучше обустроился, кто — похуже, но все под крышей и с печкой в обнимку.

—

Вот именно, с печкой в обнимку, а это самое главное. Дрова-то есть?

—

Дрова вокруг растут, не ленись, заготавливай. На этот год вершинник сухой заготовили на дрова. На следующую зиму уже сами пусть заботятся.