План D накануне - Ноам Веневетинов

знал взлёты и падения, богатство и нищету, бывал и в иезуитском плену, и во владении торгаша из Мюлуза, и пансионатом для девушек. Семьдесят лет назад монастырь перешёл в руки цистерианцев. Предыдущий настоятель собрал больше роскошную, чем толковую библиотеку, в рядах которой, возможно, но маловероятно, и скрывалась искомая всеми книга. Кругом высились нефы, трансепты, часовни, процессионные кресты, аркбутаны, нервюры, аттики, контрфорсы, скриптории, аркады, апсиды, капители и каменные скамьи. Монахов насчитывалось около ста, ещё какие-то священники (а монахи что, не священники? — всё соображал он), да к ним некие светские братья. Всего более двухсот молящихся. Одним больше, одним меньше.

Раздобыв рясу с островерхим капюшоном и с сожалением выкинув котелок — был план переместить его на живот, что почти в любом ином месте могло бы прийтись ко двору, но только не здесь, — он затесался в их ряды и первое время таскался за толпой на молитву, на работы и редко в трапезную, запоминал путанность нагромождений, вызнавал, что мог, в первую очередь распорядок, ждал прибытия Л.К. и Прохорова. В отличие от него им не требовалось скрываться и силиться по интерпретации смысла уразуметь не то немецкий, не то французский. Вскоре он пришёл к выводу, что более всего здесь изрекают на латыни, да и то лишь избранные, но в основном, конечно, молчат.

Первую ночь, ещё не зная, что день здесь заканчивался в восемь вечера, а подъём трубили в два пополуночи, Г. провёл в пивном погребе позади громадных бочек. Забылся на холодном галлальном полу возрастом в восемьсот лет под перебор крысиных лап и осторожные menschliche Schritte [46]. Боялся, как бы не проспать заутреню или нечто вроде того, хотя спать любил, заодно заметил, что во всех изысканиях, сколько он их провёл за жизнь, со сном всегда возникали трудности.

В последний раз он добро спал в Ханау, ночью, следующей за днём, когда встретил Альмандину, но тогда ещё не сопоставив, как её сюда занесло. Он дошёл с ней до некоей глыбы, как он впоследствии узнал, до замка Штайнхайм. Та наконец обратила внимание, после доброго часа совместной прогулки на русском вперемежку с немецким спросила, не боится ли он получить пулю из eine Waffe, die keinen Fehler kennt [47]?

Стоял, задрав лицо, придерживая рукой шляпу минуту или около того, любовался, потом резко посмотрел в одну сторону, в другую, приметив метнувшегося за угол агента с усами и бакенбардами, а он своим пассажем вовсе не хотел кого-то смущать или выявлять. Сучий Лукиан Прохоров, но он тогда и этого не знал. После, в эльзасской общине, уже да. И Прохорова, и Л.К., и Доротею Виманн, и Клеменса Брентано, и фон Арнимов — Беттину и Ахима, и ещё много щелкопёров, в основном паразитирующих на братьях. Вся шайка-лейка была у него как на ладони, хоть и скончалась сорок лет назад.

Она вышла из дома ранним утром, ещё затемно. После смерти мужа у неё осталось семеро детей, так, в принципе, начиналось большинство известных ей сюжетов. Вот только валуны не превращались в мясо, сколько их ни кипяти; алхимия, возможно, и прокралась в старые саги наравне с парадоксальным сочетанием форм и снами о мифах, но вот в реальной жизни ещё только утверждалась; в настоящее время уже почти у любого человека Венера ассоциировалась с медью, Луна — с серебром, сера — с ртутью, да даже лежащие в кипятке Kopfsteine [48] выглядели и, безусловно, являлись беспримесно философскими. Поэтому, пусть встречу ей назначили и странным образом и идти к месту предстояло столь долго, что к возвращению роса на кочанах в её огороде сменится дважды, она согласилась. Так нагло её давно не водили за нос, пожалуй, со времён отцовского трактира, когда один чужестранец поведал по секрету, что все легендарные филиды до сих пор живут на тайном острове в Ирландском море и уже почти разработали нечто более универсальное, чем парарифма, изосиллабизм и ассонанс вместе взятые. В общем говоря, подмешали ту же алхимию к функциям языка. На встрече пообещали, разумеется, деньги, но деньги в обмен на что-то небанальное, небанальное, словно целая минута без gewaltsamer Tod [49] в пределах всей Земли, словно парящая задница, читающая проповедь гугенотам. Чётко определённое вознаграждение за то, что она выслушает очередной сюжет и тут же предоставит свою экспертизу — случалось ли ей до сих пор слышать нечто подобное?!

Она пошла по неочевидному пути, хотя имелось много более коротких через луг или лес. В голове бесконечно повторяла одну и ту же историю, добиваясь точности Wort für Wort [50]. Сюжет о фальшивой карте, при составлении которой мастер намеренно добавлял несуществующую улицу, а другой картограф, по глотку в заказах, не желая моделировать räumliche Anordnung [51] как учили, копировал её, и копировал следующий, следующий, и чем больше раз она повторялась, тем отчётливее улица возникала в указанном месте натурально.

В предместье Касселя с обеих сторон дороги и так же вглубь тянулись длинные одноэтажные клетки с вертикальными и горизонтальными прутьями, отчего столь хорошо просматривался здешний экзистенциализм. Люди точили башмаки из брусков, мешали половниками в котлах, наказывали детей, сколачивали мебель, стояли на горохе коленями в углах, крепко держась за прутья, прижимались к натопленным горнам, гладили собак, колотили их тут же, шили одеяла из лоскутов, сморкались в подолы дезабилье и власяниц, настраивали цистры, занимались любовью с жёнами, их головы были втиснуты между прутьев и торчали на улице, латали битые ржавчиной шпицрутены, рубили головы курам, подстригали брови и в ушах, рвали поросль в подвешенных к трапециям кадках, бродили и искали друг друга между сушащихся трубок белья, вымахивали наползший из печей дым, другая сумасшедшая смастерила mechanische Flügel [52], надела и теперь исступленно махала ими, не догадываясь, что за ней из клетки через дорогу наблюдает малый в конкистадорской тарелке без забрала; крутили лабиринты из верёвок, смолили факелы, замеряли рост детей, выгоняли из дома скотину, обрывали выпестованные в alchemistisches Geschirr [53] лавровые листки для похлёбки и ран, точили ножи и кинжалы, смеялись, считали друг другу оставшиеся зубы, приседали без устали в ростовщических конторах, мочились с хоров во внутренние дворы, выплёскивали на улицу помои, ближе к замку начали попадаться двух- и трёхэтажные, где внизу кухмистерская, во втором этаже торчащие наружу припасы, в мансарде снимают углы студиозусы, редко, но бывает — коммивояжёры и связные разбойников, в подвалах, очерченных разрытыми котлованами, бакалейные лавки и золотарские перевалочные пункты, на перекрестьях улиц сносимые ветрами околоточные и распорядители движения держались за прутья утюгов, чтоб ветер не утащил их