Воскресение в Третьем Риме - Владимир Микушевич

И еще один гость частенько бывал у княжон Горицветовых, чуть ли не жил у них, так как случалось, что ему негде было переночевать, и тогда ему стелили на диванчике в смежной комнате, а тете с племянницей приходилось делить одну постель за печкой. Этого гостя звали Федор Аристархович Фавстов, и вся мочаловская интеллигенция (так после большевистского переворота стали назьюать бывших), как могла, пеклась о нем. У него было два прозвища: царь Федор Иоаннович и Живой Труп. Бабушка Екатерина Павловна вежливо называла его в третьем лице иногда и в его присутствии «Федя Протасов», но и с ее губ, может быть, чаще, чем следовало, срывалось: «Живой Труп», на что Федор Аристархович никогда не обижался, а если и обижался, то не показывал виду. Вообще говоря, такое прозвище шло к нему. Он был не такого высокого роста, как, по семейным преданиям, некоторые другие из Фавстовых, хотя и про него никто не говорил мне, что он среднего роста. Волосы у него были темно-русые (как говорят, светлый шатен), и отличался он болезненной худобой, что объяснялось не какой-нибудь хронической болезнью, а недостаточным питанием. Долгое время Федор Аристархович мыкался без всякого жилья, снимая угол или койку, когда что удастся, если были хоть какие-нибудь деньги; если же денег не было, то он гостил у тех или иных знакомых. Устроиться на работу мешала ему самая манера держаться (сразу было видно, что он молодой, но бывший), настораживало его отчество (Аристархович) и худшие подозрения подтверждались, как только он заполнял анкету. Но профессию он сумел приобрести, и увольняли его подчас не без сожаления, исключительно по соображениям классовой бдительности. Федор Аристархович был квалифицированнейшим корректором, а в эпоху, когда происходила ликвидация грамотности, как выразился один профессор, и не кто иной, как академик Щерба, говорил, что орфографическая реформа, упростив якобы правописание, подорвала его престиж и обрекла целые поколения на безграмотность, профессия корректора ценилась, как никогда, и корректорская работа перепадала Федору Аристарховичу даже там, где его не решались брать в штат, как, например, все в том же картофельном институте. «Хватит с нас одной княжны», – вздыхал заместитель по научной работе. При этом дело было даже не только в непролетарском происхождении, а также и в том, о чем бывшие напоминали друг другу шепотом: отец Федора Аристарховича Аристарх Иванович Фавстов был расстрелян большевиками.

Конечно, в кругу, к которому принадлежал Аристарх Иванович, расстрел не был редкостью, однако сам круг был настолько узок, что даже внешние наблюдатели о таких расстрелах помнили долго, быть может, потому что знать об этих расстрелах уже значило подвергать себя опасности. Хотя род Фавстовых слыл типичным захудалым и даже выморочным родом, Фавстовы либо принадлежали к придворной знати, либо сохраняли отношения с ней иногда вопреки собственной воле.

Вотчина Фавстовых осталась более или менее в области семейных преданий. На протяжении последних трех столетий все Фавстовы так или иначе служили. Мой дед Аристарх Иванович смолоду состоял на дипломатической службе. Он специализировался в области Скандинавии, незаурядный знаток ее истории, геральдики, языков. Долгое время он служил секретарем посольства в Копенгагене, затем был отозван с повышением в Петербург. Возможно, его карьера развивалась бы куда успешнее, если бы не пристрастие моего деда к ученым занятиям. Говорили, что он с удовольствием предпочел бы профессуру своему довольно высокому посту в министерстве с дальнейшими видами на будущее. Интерес к древнегерманским сказаниям сочетался у моего деда с неподдельной любовью к музыке Вагнера, которого он защищал от яростных, остроумных, но несправедливых нападок Фридриха Ницше (впрочем, это не мешало деду восхищаться и самим Фридрихом Ницше). Аристарх Иванович доказывал, что музыка Вагнера гораздо ближе к древнегерманским источникам, чем в последнее время под влиянием Ницше принято полагать. В тетрадях деда встречались любопытные разработки, прослеживающие отдаленное, но несомненное родство вагнеровских лейтмотивов с аллитерационным стихом «Старшей Эдды». В «Прорицаниях Вельвы» дед прочитывал любопытнейшие параллели с последними и будущими событиями, например с некоторыми обстоятельствами мировой войны, которая еще не начиналась. Странные аналогии, говорят, обнаруживались и с теорией вечного льда, принадлежащей Гербигеру, и чуть ли не с проблематичными высказываниями Адольфа Гитлера. Вероятно, дед обнародовал кое-что из своих нордических штудий, что вряд ли возможно удостоверить: весь архив деда был изъят при последнем обыске и то ли уничтожен, то ли строжайшим образом засекречен. Более или менее твердо я знаю только одно: исследования деда в области нордического мифа, истории и музыки сблизили его с Платоном Демьяновичем Чудотворцевым, причем настолько, что речь могла идти даже о дружбе. Впрочем, в ученом мире ходили только смутные слухи о трудах влиятельного чиновника, числящегося по Министерству иностранных дел. Когда фундаментальный труд Аристарха Ивановича впервые вышел в свет, пусть ничтожным тиражом, труд этот положил конец служебной карьере деда, хотя ему к тому времени исполнился едва пятьдесят один год. К 1913 году, когда должен был праздноваться трехсотлетний юбилей династии Романовых, Аристарх Иванович Фавстов опубликовал довольно объемистую книгу под названием «Империя Рюриковичей», в которой обстоятельно и убедительно прослеживал путь Рюрика (судя по всему, его настоящее имя Хререк) на Русь из Дании, где молодой воин бывал при дворе короля Карла Лысого. Насколько мне известно, дед впервые процитировал по этому поводу известные строки Вольфрама фон Эшенбаха, из его романа «Парсифаль». (Дед цитировал их в оригинале, а я отваживаюсь предложить мой стихотворный перевод:

Я расскажу тебе теперь,А ты, племянник, мне поверьЧто движет рыцарями Храма,Которые не имут срама.Знатнейших отпрысков растят,Подолгу те у них гостят,И если столь земля грешна,Что государя лишена,Дарован будет государь,Граалью, как бывало встарь.)

Дед полагал, что слово «Грааль» женского рода, и я следую в этом его трактовке. Таким знатнейшим отпрыском Аристарх Иванович считал Рюрика, дарованного Граалью грешной земле (она же велика и обильна, а порядка в ней нет). Это все могло бы быть очень мило и романтически трогательно, если бы не крайне радикальный окончательный вывод: легитимный государь Русской земли может происходить лишь из династии Рюриковичей, никакие соборы не правомочны менять порядок престолонаследования, а стало быть, Романовы являются, в сущности, династией узурпаторов. Аристарх Иванович тщательно прослеживал все бедствия, постигшие Россию от нелегитимного правления, вспоминал убийства, неоднократно постигавшие царей и царевичей из рода Романовых (Алексей, Павел, Александр II). Кстати, в таинственном царствовании Павла Аристарх Иванович усматривал некое провиденциальное исключение или даже возможность выйти из порочного круга узурпации, но эта глава не вошла в книгу и едва ли сохранилась. А главное, в заключительной главе своей книги Аристарх Иванович туманно, но недвусмысленно предостерегал Романовых от кровавой катастрофы и даже от возможного поголовного истребления династии, впадая, правда, в тон своих любимых нордических саг. Разумеется, такая книга не могла не произвести скандала в придворных кругах. Нашлись бдительные, услужливые доброхоты, не замедлившие положить книгу на стол перед царем и царицей. Реакция обоих была болезненной, но различной. Очевидно, Николай Александрович был глубоко обижен, задет, по-настоящему ранен книгой, но при этом и мистически встревожен. По-видимому, он предпочел бы затаить боль и не принимать никаких дальнейших мер. На этих мерах настояла Александра Федоровна, не скрывавшая своего гнева, быть может, в связи со слухами о том, что она была тайной вдохновительницей книги и подготавливала исподволь отречение своего супруга от престола в пользу сына сразу же после юбилейных торжеств. Аристарху Ивановичу было предложено от высочайшего имени незамедлительно подать в отставку, что он и выполнил беспрекословно. Но, оказывается, это вовсе не означало непоправимого разрыва с двором. В судьбу отставного дипломата Фавстова решительно вмешалась высокая покровительница, не кто иная, как сама вдовствующая императрица Мария Федоровна, урожденная датская принцесса Дагмара. Аристарх Иванович давно принадлежал к ее интимному кружку говорили, что и в Петербург из Копенгагена был отозван по ее настоянию, так как она соскучилась по общению с ним. Предполагалось, что ей доставляет удовольствие безукоризненный датский язык Аристарха Ивановича, напоминающий вдовствующей государыне родину Между прочим, она выдала замуж за Аристарха Ивановича свою фрейлину Оленьку (Хельгу), и от нее родился единственный сын Аристарха Ивановича мой отец Федор Аристархович. Мария Федоровна не просто слушала, как Аристарх Иванович по-датски пересказывает древние саги, она нередко устраивала у себя в гостиной для самого узкого круга чтения его исторических трудов, хотя приближенные дамы мало что понимали в этих чтениях и откровенно скучали. Внимательно прочитав «Империю Рюриковичей», Мария Федоровна неоднократно беседовала с Аристархом Ивановичем наедине, допытываясь, кто же истинный наследник русского престола, дарованный Граалью, и как будто Аристарх Иванович был с нею откровеннее, чем с другими. После вынужденной отставки Аристарха Ивановича вдовствующая императрица не только не прекратила своего общения с ним, но, напротив, стала принимать его чаще. По ее настоянию сын Аристарха Ивановича Федор был переведен из Училища правоведения в Пажеский корпус, что, возможно, его и погубило впоследствии, а сам Аристарх Иванович получил пенсию по высшему разряду за особые заслуги и смог всецело предаться своим ученым занятиям.