С точки зрения Тролля - Эллен Датлоу

Донгогглз проснулся с первыми лучами рассвета, пробивающимися сквозь утренний туман. Он быстро оделся: впервые ему хотелось поскорее расправиться с делами. Он глянул на еще спящую жену, закутавшуюся в покрывало. Надел шляпу, выскользнул из входной двери и спустился вниз по лестнице.

На площадке внизу он остановился, чувствуя, как его рот наполняется металлическим кровяным привкусом. Молли Коротышка ждала его, прислонившись к перилам и сжимая пальцами золотое ожерелье. С душераздирающим криком Донгогглз бросился к ней и сжал ее шею своими огромными руками. Он поднял ее в воздух и широко открыл свою пасть. Его толстый красный язык мелькнул между клыками. Он проглотил бы ее за один присест, и ему бы больше никогда не пришлось видеть ее хитрое, недовольное лицо. Теперь уже ничего не имело значения.

Молли кричала, царапала толстые пальцы, сжимавшие ее шею, отчаянно лягалась, но все было напрасно. Он поднес ее прямо к своему лицу, чтобы увидеть ужас в ее глазах. Но в ее глазах не было страха, а только зависть, жадность и, что хуже всего, триумф.

В ту же минуту из их квартиры наверху до него донесся вой Ирен. А с улицы — режущий ухо свист полицейских. Крик Молли перешел в хриплый смех. Донгогглз отбросил ее, понимая наконец, что она сделала. Она не только поменяла ожерелья, обманом заставив его причинить вред собственным дочерям, но и вызвала полицию. Нельзя было терять ни секунды. Он бросился вверх по лестнице к Ирен.

— А теперь убирайся. Убирайся в Испанию, если ты оттуда. От меня ты ничего не получишь! — хрипела ему вслед Молли. — У тебя нет права здесь жить. — Она преследовала его. — У тебя нет бумаг, нет бумаг… Ты — чудовище, ты — вор, и теперь тебя заберут в тюрьму. Ты попался, старый болван.

Донгогглз остановился, вслушиваясь в угрозы Молли. Во все звуки, наполняющее это утро, — лай собак, вой сирен, рыдания его жены. Он вбежал в их квартиру, отбрасывая в сторону шляпу, отличное твидовое пальто и строгую рубашку с воротником. Он нашел Ирен в спальне их дочерей — она сдирала простыни с постели, словно надеясь найти девочек, как если бы они прятались.

— Мои дочки пропали. Они пропали, — всхлипывала она.

— Я отведу тебя к ним, — прорычал Донгогглз. — Пойдем, Ирен, нам надо идти.

Он протянул ей руку тыльной стороной вниз, и длинные черные когти блеснули в кровавых лучах восходящего солнца.

Она помедлила, замерла, словно олень, боящийся двинуться с места.

— Давай, — повторил он мягче, стараясь не напугать ее еще больше. — Наши дочери ждут.

И тогда она шагнула к нему. Он взял ее за руку и без малейшего усилия перекинул через плечо. Она ногами обхватила его за бедра, руками за толстую шею. Полицейские взбирались по лестнице, собаки выли и рвались с поводка. С Ирен за спиной Донгогглз бросился из окна верхнего этажа, он падал, падал и падал на мостовую. Он приземлился на четвереньки и почувствовал, как мостовая под ним пошла трещинами. Высунувшиеся из окон соседки поспешили спрятаться в своих норах, крича или рыдая. Мужчины принялись кидать в него камнями. Ирен за его спиной всхлипывала и все крепче прижималась к нему. Донгогглз бросился на полицейских, раскидывая их в стороны ударами своей могучей руки. Он впечатывал их в стены или перекидывал через ограды, украшенные остроконечными пиками. Расправившись с ними, Донгогглз наклонил голову и побежал вниз по узким улицам, прочь от плача и криков, прочь от рева сирен и лая собак и конечно же прочь от насмешливого смеха Молли Коротышки.

Он бежал из города к фермам в низине; его гнала вперед мысль о том, что случилось с его дочерьми. Не будет ему покоя, пока он не окажется далеко в лесу и не найдет руины своего замка. Его дочери были там, без сомнения, они уже очнулись и поняли, что находятся в мешке. И даже если им удастся из него выбраться, они окажутся одни в темноте подземной часовни, единственного уцелевшего чертога в замке. Такой должна была быть судьба Молли, ведь он поклялся не убивать людей, пока они жили в городе — но не обещал не оставлять там, где их могут съесть дикие чудовища или они не умрут от голода. Но теперь для Донгогглза была невыносима сама мысль о том, что его дочери проснутся и окажутся один на один со своим страхом, окруженные ужасными скелетами незнакомых им предков.

«Скоро…» — думал он, унося на своей спине уснувшую Ирен. «Скоро…» — шептал он, пробиваясь сквозь туман, клубившийся меж деревьев на опушке леса. «Скоро…» — и ветви приветствовали его, возвращающегося домой. «Скоро…» — он найдет своих дочерей, и они больше никогда не покинут лес.

* * *

Мидори Снайдер — автор романа для юношества «Сад Ханны» и трилогии в жанре фэнтези, в которую входят «Новолуние», «Цитадель Садара» и «Огонь Бедана». Она живет в Висконсине и любит работать над своими текстами в библиотеках.

Мидори рассказывает: «Когда я была маленькой, Молли казалась мне настоящей героиней, по сравнению с великаном. Я восхищалась ее храбростью, тем, как она обманула его, и не один, а целых три раза. Но, становясь старше, я все больше думала о том, честно ли это было. Да, великаны могли питаться человечиной. Но великан был занят своим делом, когда Молли забралась к нему в дом. Молли его обкрадывает, обманывает — и он бьет свою жену и душит дочерей, — а потом обводит вокруг пальца — и он бросается вслед за ней. Так что, кто здесь настоящее чудовище? Завидовала ли Молли дочерям великана из-за того, что родители любили их? Была ли она жадной или просто считала его чудовищем, не заслуживающим такого богатства? Ненавидела ли она великана и его жену за то, что они отличались от других людей, которых она знала?

Я думала обо всем этом и пыталась понять, как бы великан рассказал эту историю, если бы у него была такая возможность».

НИЛ ГЕЙМАН

О вежливости

Вы знаете, меня не пригласили на крестины.И выПовторяете: «Забудь».Но именно такие маленькие знаки внимания — залог того, что в мире все идетТак, как идет.Гонцы принесли моим двенадцати сестрам письма с королевской печатью. А яДумала, что мой гонец заплутал.

Мне редко присылают приглашения. И путники боятся заходить ко мне.И даже если пытаются, я часто отвечаю: «Меня нет дома,Идите прочь».Мне жаль, что нынешнее поколенье столь не воспитанно:Они едят с открытым ртом, они перебивают.Манеры — это всего лишь формальность. Но если мы о них забываем,Мы тут же все теряем. Без них мы звери.Скучные и бесполезные.Молодежь надо учить, как торговать, как рубить топором,Как прясть. Им стоит знать свое место. Сидеть там тихо, как мышки.

Моя самая младшая сестра всегда опаздывает, всегда появляется, когда полдела сделано. А яБоготворю пунктуальность.Я говорила ей: ничего хорошего не выйдет из опозданий. Я говорила ей,Когда мы с ней еще разговаривали, когда она еще слушала меня.Она смеялась над моими словами.И можно было бы поспорить:Без приглашения даже мне приходить не стоит.

Но урок должен быть преподан. Просто так ни один человекНичему не научится.У людей головы всегда в облаках, они такие странные и глупые.Они могут уколоть палец и сунуть его в рот, пытаясь остановить кровь.Хорошие манеры заключаются в том, чтобы быть молчаливым, как могила,Неподвижным, быть розой без шипов. Или белыми лилиями.Людям есть еще чему учиться.

Конечно же мои сестры опоздали. Точность — это вежливость королей,Как и память о том, что нужно приглашать на крестиныВсех возможных крестных матерей.Они сказали, что считали меня мертвой. Возможно, я действительно мертва. Я не помню.Быть спокойной и молчаливой — вот что значит быть по-настоящему вежливой.

Я бы сделала ее будущее образцом строгости и вежливости.Мне бы хватило восемнадцати лет. Более чем.После восемнадцати жизнь наполняется разной суетой. Любовь и дела сердечныеСложно назвать строгими.Крестины — это шум, и гам, и суета.Они ничем не лучше свадеб. Приглашения разлетаются, как птицы. И мы спорим о том,Что дарить и где кому сидеть.

Они бы лучше пригласили меня на похороны.

* * *

Нил Гейман пишет книги, сюжеты для комиксов, сценарии для фильмов и песни. Он живет то на одном берегу Атлантического океана, то на другом. Он — обладатель множества наград, а еще… кошек и большого белого пса.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});