Измена. Я только твоя. Лирическое начало (СИ) - Мари Соль

Работники сцены взяли́сь убирать. А я всё лежала на мягком матрасе. И плакала. Этот звук, словно манна небесная, лился потоками громких оваций, проникал, вынуждая меня замирать. Это был мой дебют! Оглушительный, невероятный. И знаешь? Как много я после играла. Огромное множество раз слыша: «Браво!» и «Бис!». Но только в тот день, лёжа на маленькой сцене, ощущала себя настоящей звездой.

— Ты живая, Ловыгина? — неизвестно откуда возник режиссёр.

— Даниил Владленович, — всхлипнула я.

— Поднимайся, давай! Разлеглась! Нам ещё кланяться! — он силой меня приподнял.

Я одёрнула чёрное платье. Шаль сползала с плеча, а подводка, скорее всего, потекла. Я смогла различить её пятна на пальцах, когда снова врубили софиты. Вокруг меня собралась наша труппа. Все уже вышли из роли и сцепились ладонями, словно готовясь принять на себя этот шквал.

Занавес снова уехал, и мы оказались лицом к изумлённому залу. Зрители встали. Оглушительный свист перекрыл крики: «Браво!». У меня зазвенело в ушах.

— Актёры современного театра молодёжи, — закадровый бас объявил, — Данара Захарова!

Дана умело отвесила низкий поклон. Ей долго хлопали, с рядов потянулись цветы.

— Кирилл Исаев, Эдуард Сорокин, Антонина Малахина, Пётр Тапчинский, — озвучивал голос. И каждому было дано получить свой кусочек любви.

Он добрался до главных актёров.

— Антон Волецкевич! — услышав себя, Тоха вышел вперёд, поклонился кричащему залу и развёл руки в стороны, будто желая обнять.

Я затаила дыхание…

— Анна Ловыгина! — мне показалось, что это мираж. Я продолжала стоять, ни живая, ни мертвая, пока остальные участники драмы не «помогли» мне сойти с пятачка.

Стоя у самого края подмостков и глядя на зрительный зал, я не видела лиц. Только руки, поднятые кверху. Словно море, людская толпа восторгалась моим выступлением. Именно мне приносили охапки цветов. Я брала, улыбалась взволнованным людям, искала тебя среди них.

Вдруг мужская рука протянула огромный, в прозрачной обложке букет. Ярко-алые розы, их было так много, что я, принимая их, чуть не упала. Мужчина, который вручал их, ни словом, ни взглядом, не дал осознать свой восторг. От его равнодушия дрожь пробежала по телу! Но я благодарно кивнула. Взяла. И, встав в полный рост, попыталась увидеть тебя и ребят… Увидела маму, бабулю, махнула рукой.

Тут меня сзади одёрнул Сперанский. Актёры собрались в цепочку вокруг.

— Режиссёр, заслуженный артист России, лауреат международных фестивалей и конкурсов, Даниил Сперанский!

Зрители слаженно хлопали, кричали всем нам:

— Мо-ло-дцы!

А я всё смотрела туда, на ваш ряд. Ни тебя, ни ребят. Только руки и лица чужих, незнакомых людей.

«Ты ушёл», — промелькнула больная догадка. И овации стихли в моём подсознании. Я сжимала букеты, стараясь не плакать. Стараясь дожить до того, как опустится занавес. И как только случилось, я тут же хотела сбежать…

— Ловыгина? — крикнул Сперанский.

— Да, Даниил Владленович, — ответила я.

Он приблизился, сжал мои плечи:

— Поздравляю тебя! Молодец!

— С-пасибо, — я опустила глаза, уткнулась лицом в ярко-алые шапки бутонов.

Парни резво метнулись в гримёрку, мы с девчонками тоже пошли. Уже в коридоре я вдруг различила знакомые фразы:

— Тихо, ты!

— Да нормально держи! Ты бухой?

Подойдя, я увидела нечто. В тусклом свете подсобки стоял весь наш «личный состав». Женька и Саня держали большой транспарант, на котором была нарисована я и написано «Анька Forever». Ника и Лёлька запрыгали, точно кузнечики. А ты… Ты протянул мне букет! Тот самый, с ромашками, где между зелёных стеблей затерялись анютины глазки.

Я прослезилась. Сгрузила букеты девчонкам. Коллеги по цеху, Данара и Тоня стояли и молча смотрели на наш неземной поцелуй.

— Нет, ну ты видишь? Я уже пять лет в театре, а эта ссыкушка первую роль отыграла, и столько поклонников! — произнесла Антонина.

Дана сказала с прищуром:

— Сама удивляюсь! И что они все в ней нашли?

Они говорили с улыбкой, беззлобно. Но я всё равно не ответила им. Я обнимала тебя…

— Ты не злишься?

— За что? — ты обхватил мои влажные щёки.

— Ну, за тот поцелуй, — я покосилась на сцену.

Ты усмехнулся:

— Конечно, злюсь! Я потом накажу тебя.

— Точно?

Мы вновь принялись целоваться:

— Эй, ну харе! — послышалось Женькино.

— А можно автограф? — Лёлька метнулась к актрисам, а Ника, державшая мой ярко-алый букет, увлечённо считала бутоны.

Вдруг она вынула карточку:

— Ань! Тут типа открытки. Наверно, тебе, — уже приоткрыла её, только я не дала прочитать.

— Поклонники?

— Признания в любви от фанатов? — прозвучали догадки, одна за другой.

— Да ну вас! — язвительно бросила я, удаляясь в гримёрку. И только лишь там, за спасительной ширмой, прочла этот тайный посыл.

«Анна, с дебютом! Пускай это станет началом большого пути. М.».

Он подписался всего одной буквой, но я догадалась, о ком идёт речь.

«Марат», — дописала я мысленно. И снова услышала, как ускоряется ритм. Сколько роз было в этом букете? Сорок пять, я потом сосчитаю. В твоём было девять стыдливых ромашек, пять анютиных глазок и один ярко-жёлтый ирис.

Глава 26. Витя

Я сел с краю, чтобы первым вручить тебе скромный букет. Хотя был уверен, что ты улыбнёшься при виде его. Но Ника меня уболтала вручить его после. Точнее, я уболтал её пересесть! Боялся, что рядом с Лёлькой они не выдержат, станут кричать. И ещё, чего доброго, растянут припрятанный «лозунг».

В их предпочтения театр пока не входил. И они вели себя, как на концерте. Шумели, игрались, как дети. Один я был серьёзен! Я ждал, в отличие ото всех. И ты появилась…

Я забыл, где сижу. Я забыл даже как меня звать. С той минуты, как ты появилась на сцене. Местами я ловил себя на том, что тереблю лежащий на коленях букет. Обрываю его лепестки. Ты играла потрясно! Это была ты и не ты одновременно. Я наблюдал за тобой. Я подглядывал.

«Вот уж точно, дитя порока», — подумал я и представил, как ты лежишь подо мной. И обнимаешь горячими бёдрами…

Я не помню, о чём был спектакль. О жизни, о чём же ещё? О любви, как ты говорила сама.

— Катерина, Кати! Я хочу тебя, слышишь? — сказал твой «партнёр». Именно так ты его называла. И неожиданно с жаром прижался к губам.

Я даже привстал от «восторга». Сглотнул и под гневом сидящего сзади, опустился обратно, «в седло». Ты не брыкалась, не била его по плечам… Ты обнимала его! Прижимала к себе его голову. Я задышал, но глаза не отвёл. Так и смотрел на тебя. На измену.

«Ведь это же сцена, она — не она», — подсказывал разум. Но сердце твердило обратное! Ближе к концу я