Нецензурное убийство - Марчин Вроньский

— Меня интересуют твои столь меткие ассоциации, Юзек, — неспешно продолжил каверзным голосом младший комиссар. — Настучала и счастлива. А ты на кого настучал, что у тебя рожа такая довольная, а?!

— Ку… ва, Зы… а… — задыхался арестант, — ты чего?

— Это я спрашиваю: «Ты чего»! Ты чего, радость моя, настучал Томашчику? Пшёл вон, чума тебя забери, я подозреваемого допрашиваю! — рявкнул он, услышав, что вертухай шуршит под дверью.

— Так точно, пан комиссар! — Глазок с тихим скрежетом закрылся.

— Ни… чего… — выдавил Закшевский.

— Ничего? Как спортсмен спортсмену?

— …сти, ку… ва, задуши…

Мачеевский немного ослабил хватку.

— Гайец мертв, — сказал он. — Его убрали через день после нашей встречи. Если это ты стукнул про него Томашчику…

— Зыга, ты себе по башке стукни! Лучше дубинкой… Чтобы я стучал Томашчику?! — Поэт был не просто в бешенстве — он был оскорблен до глубины души.

— Ладно. — Младший комиссар, отпустив его, встал. — А ты уверен, что у тебя как-то не сорвалась с языка его фамилия? Случайно.

— Я опытный конспиратор, сам ведь знаешь, — сказал с горделивой ноткой Закшевский.

Мачеевский обошел молчанием, что он думает о конспиративных навыках люблинских коммунистов. Слишком много он слышал от отца и дяди о прежней ПСП[48], чтобы заверения редактора «Нашего знамени» могли произвести на него впечатление. Да и сам принимал участие в его шпионских играх на Кравецкой.

— Может, он так тебя укатал, что ты совсем сдурел?

— Сам ты сдурел! — распетушился арестант. — Хоть он меня и допрашивал несколько часов, я все время повторял одно и то же. Сам слышал. Он: «Твоя фамилия?» — а я: «Дзержинский». И дальше в том же духе, пока ему не надоело. Я получше твоего знаю, что либо имеешь обдуманную отмазку и этого держишься, либо все время запираешься. А чтобы о Гайеце? Да ни в жисть! Тогда мне пришлось бы колоться, что со мной был ты, потому что все равно б выяснилось.

— Об этом лучше даже не думай, Юзек. Храни тебя Господь! — посоветовал сладким голосом Зыга. — Итак, заключая научно, не ты?

— Не я. Зуб даю.

Младший комиссар едва заметно улыбнулся. В устах Закшевского эта блатняцкая клятва звучала натуральнее, чем когда ее произносил Зельный. Несмотря на то что, в отличие от прилизанного агента, поэт учился в люблинском университете и какое-то время вращался в снобистских артистических кругах, но в душе он был самый натуральный хулиган. И если уж зарекался «зуб даю», это должно было быть чистой правдой.

— Холера! — буркнул Мачеевский. «А значит, утечка от нас», — мысленно добавил он.

— Чего ты так, Зыга? — Поэт был настолько удивлен, что даже на минуту забыл о своей обиде. — Ну, допустим, нашего Гайеца убрал не Томашчик?

— А это уже, Юзек, не твоя забота. Лучше вообще забудь о встрече с Гайецом. Не затем, чтобы меня покрывать, — это дружеский совет. Ради твоей безопасности. Руку? Насколько я знаю, отель у тебя здесь только на двое суток, а как выйдешь, дам тебе реванш на ринге.

— Руку. — Закшевский протянул ладонь. — Если б ты все же что-то мог сделать… Факт, камера по первому разряду, но скука тут страшная.

— Понятия не имею, но подумаю. Только тогда ты снова станешь моим должником, — добавил он и стал колотить в дверь. — Надзиратель!

В тюремном коридоре раздались шаги вертухая. Тявкнул отворяемый засов.

* * *

Еще из Замка Мачеевский по телефону велел Крафту вызвать в комиссариат Фалневича и Зельного, хотя согласно служебному графику они начинали только с двенадцати. Когда они явились, младший комиссар запер дверь кабинета изнутри.

— Что-то случилось, пан начальник? — спросил обеспокоенный Фалневич.

— Здесь все время что-то случается, — буркнул Зыга. — Здесь не часовня, а следственный отдел. Вилчек, вспомни полностью вчерашний день. Час за часом. С кем говорил, кто тебя видел? Каким образом, в конце-то концов, младший комиссар Томашчик дознался, что мы ведем Гайеца?

Агент перечислил начальника канцелярии на сахарном заводе, дворника, a с помощью записей в блокноте воспроизвел даже весь путь на Пяски и обратно.

— Я ни с кем об этом задании не говорил, пан начальник, Богом клянусь! — бил он себя в грудь. — Вернулся, написал рапорт и сразу отдал его комиссару Крафту.

— Пан начальник, может, мы с Фалневичем прижмем Дудажа? — предложил Зельный.

— А может, я подам официальный запрос Томашчику? — постучал себя по лбу Зыга. — Вы двое поедете со мной на место. Вилчек, какого пса, не хочу вас ничем обидеть, но вы явно допустили где-то ошибку, что-то недоглядели… Что есть, то есть. Ну и?

— Пан комиссар… — вмешался неуверенным голосом Крафт, нервно оглядываясь на агентов. — Помните, я вчера вам по телефону звонил? В Двойку, — напомнил он. — Тогда на минуту заглянул Томашчик. Мог услышать.

Мачеевский вспомнил те слова. Всего несколько фраз, однако в них промелькнули три фамилии: Гайец, Биндер и Ежик. Если кто-то знает, что надо искать, информации более чем… У Зыги уже вертелись на кончике языка сочные ругательства, но он сдержался и не стал собачить заместителя при подчиненных.

— Вилчек, свободен. Зельный и Фалневич, ждите меня здесь. Пан Крафт… Вы мне лучше пока не звоните.

Он выскочил и помчался по коридору в комнату, где разместился Томашчик. Тот сидел за столом и усердно заполнял ровным каллиграфическим почерком казенный бланк. Мачеевский всегда предполагал, что люди, которые слишком красиво пишут, вызывают подозрения. Теперь он в этом уже не сомневался.

— С каких это пор ты, Томашчик, числишься криминалистом? — наехал он на следователя. — Почему выезжаешь на место преступления, а я узнаю об этом только постфактум?

— Я как раз пишу рапорт… — начал тот, нервно поправляя очки.

— И очень хорошо, что пишешь, потому что через полчаса я хочу видеть его на столе. Если тебе не хватает работы со своими политическими, и ты лезешь в нашу, это значит, что ты мне подчиняешься. Не только оперативно! — накричал на него Зыга.

— Но в чем дело? Позвонили мне, я и проехал. И какое место преступления? Парень повесился.

— И ты это установил благодаря своим канцелярским способностям?! — рявкнул младший комиссар.

Два политических агента, находившиеся в соседнем помещении, быстренько ретировались в коридор. Томашчик откашлялся и решительным движением надел наконечник на вечное перо.

— Не я, медик. Все будет в рапорте. — На висках у следователя набухли синие жилки, но на лицо его при этом выползла скользкая улыбочка. — Чем дольше ты будешь мне мешать, тем позже я закончу.

— Полчаса! — повторил Зыга и хлопнул дверью так, что рама задрожала.

* * *

Гайец жил на Влосчанской, прямо рядом с сахарным заводом. Служебное здание снаружи напоминало дворец какого-нибудь лодзинского фабриканта, только уменьшенный, согласно масштабам люблинской промышленности. Внутри дом уже не имел ничего общего с резиденциями, описанными Реймонтом[49]. Зыга, Фалневич и Зельный поднялись по бетонной лестнице на второй этаж. Там было четыре двери; ту, что вела в квартиру жертвы, они узнали сразу по печатям следственного отдела. Младший комиссар вынул из кармана перочинный ножик и начал ее открывать, когда из соседней квартиры выглянула женщина лет пятидесяти.

— Вам чего? — нелюбезно спросила она.

Фалневич заглянул в блокнот.

— Пани Годзицкая? Мы из полиции, следственный отдел.

— Так ведь были уже, и следователь один, и старший сержант из комиссариата…

— Младший комиссар Мачеевский. — Зыга приподнял шляпу. — В ходе расследования возникли некоторые сомнения. Вы позволите задать вам несколько вопросов?

— Ну, а что мне мешает! — Она пожала плечами. — Сам комиссар… Только я стирку затеяла! — предупредила она.

— О, это я вас понимаю, — вступил с киношной улыбкой Зельный. — У нас дома, как мать бралась за большую стирку, то все ходили на цыпочках, даже отец. Работы много, ну как тут можно мешать. Позволите, пани Годзицкая?

Она как загипнотизированная отступила на два шага, жестом приглашая их войти. Зельный с чрезвычайным смирением вытер ботинки, на что женщина улыбнулась уже вполне приветливо. Мачеевский и Фалневич переглянулись и через темную прихожую, пахнущую мылом, прошли в заставленную вещами комнату. Со всех предметов меблировки свисали султаны папоротников. В клетке на окне чирикала канарейка.

— Ваш муж — старший конторский служащий? — Фалневич снова заглянул в блокнот.

— Не заботится этот сахарный завод об опытных работниках, — тут же вздохнул Зельный, не дав хозяйке ответить. — Не слишком ли маленькую квартирку вам выделили?

— Я ж говорила! Много раз мужу говорила. Вот вы, пан начальник, тоже сразу заметили! — обрадовалась Годзицкая. — Садитесь, пожалуйста, прошу вас. — Она поспешно убрала со стульев занавески, ожидающие своей очереди на стирку.