Королева карантина - Кэролайн Пекхам

я хватала его за бедра в попытке направить его в себя. Но он, вероятно, заставил бы меня рухнуть, как Берлинская стена, прежде чем дал бы мне то, что я хотела.

— Романтика — это концепция. Я просто говорю правду так, как я ее воспринимаю, — рассуждал он.

— Вот что делает это романтичным, — продолжала я дразнить его, проводя руками по твердым линиям его мускулистой спины. Он склонился надо мной, из него вырвалось рычание, напомнившее мне о животном в нем, которое заявило на меня права прошлой ночью. Он, наконец, потерял контроль. Полный и бесповоротный контроль. И это было ради меня. Может быть, ему действительно не нужна была его рутина сегодня.

— Так ты теперь собираешься жить на широкую ногу? Вставать в семь минут первого в любое удобное для тебя время, пропускать спортзал и съесть тарелку «Cap’n Crunch» на завтрак? — Я пошутила, но он поморщился, выражение его лица стало напряженным.

Он попытался отстраниться, но я схватила его за руки, отказываясь отпускать, когда чувство вины захлестнуло меня.

Его взгляд переместился куда-то поверх моей головы, когда он вздохнул.

— Я знаю, что со мной трудно, я знаю, что я не такой, как другие люди…

— Я не хотела тебя расстраивать. На самом деле, я хочу понять. Объясни мне это, — серьезно попросила я. — Расскажи мне, на что это похоже.

Сэйнт глубоко вздохнул, глядя на меня и убирая прядь золотистых волос мне за ухо.

— Во мне есть глубокая, жгучая потребность, чтобы все было абсолютно неизменным. Иногда я могу найти единственный момент, который длится несколько секунд, когда я задерживаю дыхание, и все мое существование кажется стоящим. Все спокойно, чисто, идеально. Каждая ошибка в моем прошлом стирается, каждая точка, потускнение и пятно исчезают, пока все, что я вижу, — это чистое, белое море спокойствия. Но я не могу за это держаться. Она выскальзывает у меня из пальцев, как песчинки, кусочек за кусочком, пока мне не остается только пытаться поднять каждую из них с земли. Это… хаос.

— Это звучит как кошмарный сон, — печально выдохнула я, и он кивнул, его большой палец плавно скользнул по выпуклости моего горла.

— С каждой падающей песчинкой я снова сталкиваюсь с каждой неудачей в себе, пока не вспоминаю, каким отвратительно посредственным я являюсь на самом деле. И все же каждый раз я обманываю себя, думая, что смогу снова найти это место совершенства. Что в следующий раз, когда я достигну его, я сохраню его. В следующий раз оно останется здесь навсегда. Я придерживаюсь жестоких стандартов, которые проникают сквозь плоть и кости и требуют, чтобы я стоял на вершине горы как бог. Каждое принятое мной решение анализируется, критикуется, деконструируется, а затем реконструируется заново. И что еще хуже, я желал видеть в тебе эти стандарты, Татум. Я требовал, чтобы ты была совершенной, но мне потребовалось потерять тебя, чтобы понять, насколько мерзким демоном на самом деле является совершенство. И это всегда был мой демон, которого я терпел, никогда не твой. Ты прекрасна, поразительно человечна. И я тоже больше не боюсь быть человеком. Потому что, если я должен придерживаться каких-либо стандартов, моя Сирена, мое сердце, мое гребаное все, то на земле нет более высокого стандарта, чем ты.

— Сэйнт, — выдохнула я, наклоняясь вверх и чувствуя его дыхание на своих губах.

— Я столько лет думал, что счастье — это слово, принадлежащее дуракам и простакам, тем, у кого нет амбиций величия, кто не достигнет ничего, кроме бессмысленных мечтаний, проживая маленькую, не имеющую значения жизнь. Но теперь я вижу, что моя жизнь была маленькой. И что любовь — это не детская мечта, а единственная мечта, которая у меня когда-либо была, которая служит большей цели, чем я сам. Я влюбился в тебя, как те песчинки, которые когда-то так крепко связывали меня, ускользая одна за другой, медленно, с течением времени, а я даже не замечал этого. И почему-то теперь, когда пала последняя, нет хаоса, только покой, полный, гребаный, покой. Так что я позволю им пасть, Татум Риверс. Я позволю им пасть ради тебя.

Я поймала его губы, мое сердце расширилось, наполнившись красотой его слов и той жертвой, которую, я знала, ему пришлось принести, чтобы произнести их. Он держал меня за бедра, наклоняя мое тело так, чтобы он мог заявить на него свои права, и мои пальцы сомкнулись на его плечах, когда я предвкушала полноту его присутствия внутри меня. Он наклонился, чтобы подхватить мое колено под мышку, подтягивая его вверх медленным и обдуманным движением, от которого мое сердце забилось неровно.

— Если вы собираетесь снова трахнуть друг друга, не могли бы вы предупредить меня, потому что я найду какой-нибудь другой диван для сна, — крикнул Монро снизу с ноткой раздражения в голосе.

Сэйнт явно собирался трахнуть меня в любом случае, поэтому я хлопнула его по плечу и твердо посмотрела на него.

— Не будь придурком, — прошипела я, и он ухмыльнулся. Я оттолкнула его, мое сердце болело от желания быть поближе и к другим моим Ночным Стражам, и выражение лица Сэйнта смягчилось, как будто он точно понял, чего я хотела.

Он отстранился от меня, внезапно вскочив на ноги, натягивая боксеры и подходя к краю балкона. Я бросилась за ним, схватив шелковый халат, натянула его и, завязав на месте, подбежала к Сэйнту. Я посмотрела вниз на Монро, лежащего на диване, темная татуировка тигрицы на его широкой груди выглядела почему-то более чудовищной, чем обычно, когда он смотрел на меня в ответ.

— Доброе утро, — позвала я, и Монро улыбнулся мне, прежде чем бросить ревнивый взгляд на Сэйнта.

— Доброе утро, принцесса, — сказал он, проводя рукой по своим растрепанным светлым волосам, и мои пальцы дернулись от желания сделать то же самое. По утрам он выглядел чертовски съедобно, весь заспанный и звериный.

Блейк был на кухне, готовил кофе, и посмотрел на меня с такой тоской в глазах, что у меня защемило сердце. Мне не терпелось пойти к нему, к Монро, к Киану. Черт возьми, мне нужно было, чтобы они все окружали меня. Я не знала, как это объяснить или что они об этом думают. Мысль о том, что я могла любить четырех мужчин, была безумием, и все же это было правдой. Но я не знала, как разделить себя между ними всеми. Я также не знала, всегда ли меня будет достаточно для них таким образом. И я хотела, чтобы все они выбрали это так же,