Последний свидетель - Саймон Толкиен

— Нормально. Повернул все дело так, что Энн вполне могла отправиться на прогулку по пляжу после того, как мы уехали. И по возвращении оставила дверь незапертой.

— Какую дверь?

— Калитку в северной стене. И у нее было время прогуляться и отправиться спать прежде, чем вернулся Томас. Она уже спала, когда он позвонил.

— Что ж, это хорошо, — заметил Питер, стараясь подпустить в голос уверенности, которой на самом деле вовсе не испытывал.

Уже не впервые за все это время Питер вдруг ощутил сомнение. Вернее, легкий намек на него, словно что-то слегка кольнуло в самом дальнем и темном уголке сознания. Он вспомнил Энн, лежавшую на диване в гостиной с искаженным от боли лицом. Что-то не похоже, чтоб она собиралась на прогулку, пусть даже и думала, что, возможно, от свежего воздуха ей полегчает. Впрочем, Питер тут же бездумно отмахнулся от тревожного ощущения. Что здесь не так?

— Ты мне больше не нужен сегодня, Джон, — сказал он шоферу, помогая жене выйти из машины. — Мы с леди Гретой никуда выезжать не собираемся.

— Слушаюсь, сэр, — ответил шофер, притронувшись ребром ладони к кепи с непроницаемым выражением лица. Что у него на уме, Питер не знал. Возможно, Джон уже подыскивает себе новую работу. Скандал в семье человека, занимающего столь высокий пост, это не на пользу даже его слугам.

Уже позже, лежа в постели, Питер старался заснуть, но никак не получалось. Грета лежала, отвернувшись от него, на боку, подогнув колени к животу. Вот уже несколько недель спала она в такой зародышевой позе, и Питер, даже не прикасаясь к ней, ощущал, как вся она напряжена. Изредка Грета выкрикивала какие-то странные слова и имена, и Питер всякий раз поражался, как мало знает он свою жену. Казалось, у нее не было ни близких друзей, ни родственников; только мать-инвалид в Манчестере, которую Грета ездила навещать раз в несколько недель. Именно одиночество Греты в этом мире заставляло Питера относиться к ней более бережно и заботливо, чем к любому другому человеку. А судебный процесс оставлял ощущение, что он ее в чем-то подвел, хотя сам он прекрасно понимал, что был просто не в силах предотвратить его. Настал его черед отблагодарить Грету за все, что она делала для него на протяжении стольких лет. И его просто убивала мысль, что помочь ей по-настоящему он сейчас никак не может.

Он закрыл глаза и вспомнил тот день, когда погибла его жена. Было примерно столько же, сколько сейчас — около одиннадцати вечера, — когда на тумбочке рядом с постелью вдруг зазвонил телефон. Он поднял трубку и, сонно и растерянно моргая, выслушал новость, которая перевернула всю его жизнь. Тот самый телефонный аппарат стоял сейчас на небольшом расстоянии от его вытянутой руки, белел в темноте, молчаливый и безучастный.

— Вы меня не знаете, сэр. Это сержант детектив Хернс из полиции Ипсвича. Боюсь, у меня для вас плохие новости. Ваша жена…

Питер до сих пор в точности помнил каждое слово сержанта Хернса. Словно то, что он говорил тогда, записалось в мозгу, как на магнитофоне. И тон, каким были произнесены эти слова, тоже помнил. Бесцеремонный, напористый, позже этот полицейский с таким же упорством и бесцеремонностью закинул и затянул петлю на шее Греты, хотя без Томаса у него ничего не получилось бы. «Ничего не случилось бы, если б не Томас», — с горечью подумал отец.

Сперва он просто не поверил Хернсу. В тот момент Питеру показалось, что страшная эта новость не имеет никакого отношения к реальности. В комнате, где он стоял в безупречно отглаженной свежей пижаме, не было ни намека на насилие. Не было криков, доносившихся с улицы. Все было нормально, тихо, спокойно, и, однако же, в ста тридцати милях отсюда произошло нечто чудовищное. Иначе не было бы этого звонка, если б не произошло. Он набрал номер телефона в доме «Четырех ветров», ответил какой-то полицейский. Еще один полицейский. Питер опустил трубку и почувствовал, как его охватывает паника. Возникло это неприятное ощущение в груди, потом оно распространилось на все тело, начали неметь ноги, и все это по мере того, как чудовищная новость укоренялась в сознании. Сколько он ни отмахивался от нее, сколько ни старался сохранять спокойствие.

Питер тяжело опустился на край кровати. Он не плакал, но все тело сотрясала противная дрожь. И вот, пока он пытался побороть эту дрожь, в голову вдруг пришла мысль. Он подумал о Грете. Он нуждался в ее помощи, он просто не мог быть сейчас один. Он схватил телефонную трубку и набрал номер.

— Ждите ответа. Линия занята. Абонент в курсе, что вы ему звоните, — повторял в трубке механический голос. Он произнес эти слова два, три, четыре раза. Питер положил трубку на рычаг. И тут же плечи у него затряслись снова. А две минуты спустя она ему перезвонила.

Все происходило словно в тумане. Он не помнил, как одевался, не помнил, что именно говорил Грете о своем состоянии. Он только помнил, что телефон у нее был занят, и не в первый раз подивился тому, с кем это она может говорить в столь поздний час.

Она подъехала на «Рэнджровере» к его дому, настояла на том, что сама поведет машину. Похоже, они даже не обсуждали, стоит ей туда ехать или нет. Как бы само собой подразумевалось, что она поедет.

В последний момент он вдруг вышел из машины и направился в дом. А когда вышел, в руках у него была ополовиненная бутылка виски. Она почти опустела, когда примерно без четверти два они проезжали по пустынным улицам Кармута. Городок казался вымершим, но в окнах полицейского участка горел свет.

У въезда в имение «Четырех ветров» стоял полицейский в униформе и с фонариком. Зачем понадобился ему этот фонарик, Питер так и не понял. Весь дом был ярко освещен, Питер даже заметил, что слева от северной калитки и над лужайкой установлены прожекторы. Там расхаживали какие-то мужчины в белых комбинезонах.

Все это он увидел еще издали, через прутья решетки в воротах, где им с Гретой велели подождать. Они сидели молча, не сводя глаз с дома и шести старых тисов, что высились перед ним, как стражи. «Плохими они оказались стражами», — с горечью подумал Питер.

Прошло минуты две, и он вышел из машины переговорить с полицейским.

— Простите, сэр. Но у меня приказ: никого не пропускать. Я сообщил детективу Хернсу о вашем прибытии. Он скоро выйдет.

Питер был слишком измучен, чтоб спорить и гневаться. И потом перед ним стоял совсем еще молодой человек, он просто исполнял свою работу.

— Где моя жена? Вы можете мне сказать? — спросил он полицейского голосом, каким говорил с подчиненными на службе. Голосом человека, умеющего командовать и добиваться своего.

— Ее уже увезли, сэр. Отправили в Роустон. Если желаете, можете увидеть ее завтра. Я позвоню и распоряжусь. — Это из темноты, из-за ворот, послышался голос сержанта Хернса. А затем появился и он сам. Одет в дешевенький костюм, который к тому же был ему маловат. Питер заметил, как нависает брюшко над ремнем брюк, заметил также и темные пятна пота под мышками на рубашке из полиэстера. Питер пожал пухлую руку детектива и ощутил пот на своей ладони. Сразу же испытал сильнейшее желание вытереть руку о брючину, но сдержался.

— Сожалею, что пришлось познакомиться при столь прискорбных обстоятельствах, — пробурчал детектив тихим, но настойчивым голосом, который так действовал на нервы Питеру. У него накопилось немало вопросов к нему, они так и распирали его, но сержант Хернс не дал ему возможности и рта раскрыть.

Они вернулись к «Рэнджроверу», стоявшему с распахнутой передней дверцей, и Питер понял, что Хернс уловил запах спиртного у него изо рта, увидел валявшуюся на полу пустую бутылку из-под виски. Этот человек все видел, замечал, подмечал, собирал впечатления, обобщал их и хранил в каком-то грязном уголке сознания. Чтоб затем, вернувшись в участок или к себе, в аккуратный маленький домик где-нибудь на окраине Ипсвича, проанализировать их.

— Здравствуйте, я детектив сержант Хернс, полиция Ипсвича, — отбарабанил он и протянул потную ладошку над пустым пассажирским сиденьем туда, где находилась Грета, едва не задев при этом ее левую грудь.

Она пожала ему руку, просто выбора не было, а он не разжимал рукопожатия до тех пор, пока она не назвала свое имя и не объяснила, кем доводится Питеру. Секунду-другую он подозрительно разглядывал ее, приподняв кустистые брови, словно дивился, к чему это министру обороны понадобилось привозить столь привлекательную личную секретаршу в дом, где убили его жену. Затем одарил ее мрачной улыбкой, продемонстрировав при этом два длинных желтых зуба, и обернулся к сэру Питеру.

— Уверен, вы хотите видеть сына. Он там, через дорогу, в доме у мистера и миссис Марш. Они были так добры к нему. Это к ним он побежал, чтоб вызвать полицию после того… — тут Хернс помедлил, подыскивая нужные слова, — как те мужчины скрылись. Боюсь, мальчику пришлось нелегко. Он прятался, когда они убивали леди Энн. Крайне неприятное испытание.