Тихая жена - А. Харрисон

Тодд думает позвонить ей еще раз, но вместо этого набирает Гарри.

– Ты какого хрена отправил Джоди письмо? Я собирался сначала предупредить ее сам. Мы же это обсудили.

– Это, наверное, Дафни. Я с ней поговорю.

– Да, правильно, вали все на ассистентку, – возмущается Тодд. – В итоге Джоди теперь официально в гневе и решила там окопаться. Гарри, блин, тебе что, кажется, у меня без этого мало проблем?

– Тодд, у меня для тебя новости. Она бы расстроилась, как бы ни узнала об этом.

– Да как знать, Гарри!

– Только не теряй из виду основные цели, а. Главное – сделать это, а времени не так много.

Гарри, пожалуй, прав в том, что не важно, как именно Джоди об этом узнала, но ордер на выселение – неоправданно жестоко. И он теперь выглядит некрасиво. Бессердечным. Хладнокровным. Но теперь уже дело сделано, может, оно и к лучшему, поскольку Тодд действительно хочет, чтобы Джоди съехала. Наташа спрашивает об этом ежедневно, а также о том, что он будет делать, если она не уйдет добровольно. Меньше всего ему нужна какая-нибудь ужасная сцена. Например, Джоди запрется, судебный исполнитель выломает дверь, выставит ее из дома. Она его никогда не простит.

Возможно, ей просто нужно какое-то время, чтобы привыкнуть. Уж как минимум Джоди практична. Дать ей неделю-другую, и она снимет себе уютную квартирку, обустроится и будет там как дома. Не в центре, конечно, с учетом ее дохода. Придется переехать в пригород, в Скоки или Иванстон, по крайней мере, пока не нарастит практику и не начнет принимать клиентов с утра до вечера. Более серьезное отношение к работе пойдет ей на пользу, да и более серьезное отношение к самой себе. Может, она даже найдет себе настоящее место, начнет применять свое образование на деле. В деловом мире она бы преуспела и зарабатывала бы хорошо.

Что бы из всего этого ни вышло, Тодд надеется, что Джоди будет позволять ему навещать ее, может, даже, из этого что-то выйдет. Иногда, если дать себе волю, он по ней ужасно скучает, по ее готовке, по здравомыслию, по легкости и комфорту их совместной жизни. Может, ностальгия связана со временем года. Осень бывает очень красивой, но и мрачной – эти длинные тени, порывистый ветер, летящие листья, надвигающиеся морозы. Наташу критиковать он не хочет, но сейчас дома совсем не так, как раньше, и бардак – меньшая из проблем. Кажется, что хаос – ее стихия: то соседи приведут ребенка, то кто-то придет на ужин, телик орет, даже когда она занимается. А когда появится малыш, будет только хуже.

Тодд включил в машине обогреватель, направив поток воздуха на лобовое стекло, чтобы не потело, по радио идет выпуск новостей. Голос у диктора богатый и вкрадчивый и успокаивает в противовес тексту – о случившихся за день бедах. Лишь немногим больше пяти, а темнеет уже стремительно. Если живешь в пригороде, короткий световой день дается труднее, это в городе собственный свет, яркий мираж всех цветов радуги. Из космоса он, наверное, похож на сияющий купол, силовое поле громадного города, где живет Тодд. Он всю свою жизнь ездит по этим улицам и знает каждый метр асфальта, каждый перекресток города. В молодости он любил воображать, что все это принадлежит ему, весь город – улицы, здания, электростанции, водоочистные сооружения, даже канализация – вся инфраструктура. И даже сейчас, когда он идет по улице или входит в «Блэки» или «Краун Плаза», Тодд чувствует себя хозяином.

А как он любит ездить на машине, слушая музыку и осматривая районы, наблюдая за уличной жизнью. В своей тачке ты все равно что и в собственном мире, и в большом одновременно. Еще Тодду нравится по пути что-нибудь жевать, обычно в бардачке у него лежат лакричные полоски или соленый арахис. Он вынужден признать, что не сильно отличается от отца, который любил зарыться в подвале с бутылкой и приемником. Сидишь на своем троне, как петух на жердочке (у старика это было разваливающееся кресло «Лей-Зи-Бой»), и чувствуешь себя пупом земли, как король, блин. Иногда, сидя в машине, Тодд даже ощущает себя так же, как его отец, начинает его понимать. Например, как он кивал сам себе, едва заметно и без повода. Тодд тоже так иногда делает – кивает воздушным потокам, приливам и отливам в потоке машин.

19. Она

Джоди сидит в офисе Барбары Фелпс, бакалавра искусств и права, адвоката, рекомендованного ее подругой Элен. Барбара – миниатюрная старушка, ей, наверное, уже хорошо за семьдесят, крашенные хной волосы, нарисованные карандашом брови, тоненькие запястья. Старомодный костюм мешком висит на ее тщедушном тельце, но спина идеально прямая. Элен сказала, что Барбара получила диплом, когда подобный уровень образования для женщин был еще редкостью, и всю свою профессиональную жизнь посвятила тому, чтобы обращать несчастных и зависимых жен в свободных бывших жен – этакий союз процветающих разведенных женщин.

Кабинет Барбары, расположенный на верхнем этаже офисного здания в Лупе, обставлен неприветливой мебелью немецкого дизайна «Баухауз» и увешан полотнами в стиле абстрактного экспрессионизма, своей ценой свидетельствующими о силе женщин, с которыми она работала. Она усадила Джоди на стул «Василий» и задала какие-то базовые вопросы. Теперь, обмахиваясь принесенным ей ордером на выселение, Барбара спокойно объясняет, что глупо было отказываться от замужества с Тоддом, когда он предлагал, потому что в данный момент у Джоди прав на эту квартиру не больше, чем у уличной кошки.

– Без свидетельства о браке вы не имеете прав ни на какое его имущество. Так что, дорогая моя, вы всецело зависите от его милости. Ни один судья не решит дело в вашу пользу. С гражданским браком в нашем штате не считаются.

Джоди кажется, что Барбара не очень ее поняла.

– Я живу с ним как жена уже двадцать лет, – возражает она. – Мы все создавали вместе. Он не может заставить меня съехать. Если я откажусь, что он сделает?

Барбара качает головой.

– Юридически права проживать там у вас нет. Если вы предпочтете игнорировать слово закона, в итоге вам же будет хуже. Вероятнее всего, окажетесь на улице с тем комплектом одежды, в котором вас застанут. И соседи все увидят. Я бы этого не рекомендовала.

– Но ведь это я обустроила ему дом, – говорит Джоди. – Я готовила, убирала, заботилась о нем. Он не может меня вышвырнуть только потому, что теперь это стало неудобно.

– Может. И, судя по всему, он это сделает.

Джоди пытается как-то все для себя уяснить. Но это и кажется бессмысленным, и не соответствует ее представлениям о справедливости. Но что хочет сказать Барбара, ей понятно.

– Ладно, – соглашается она, – это его квартира.

– Да, – говорит Барбара, – это его квартира.

– Но он должен меня содержать, – продолжает Джоди.

– Почему? – спрашивает Барбара.

– Потому что он всегда это делал. Мы об этом договаривались.

– Напротив. По закону штата Иллинойс никакое содержание вам не полагается. Но если посмотреть в целом, ваше положение не так уж и ужасно. На словах он разрешил вам взять вещи, которые захотите. Если он говорил это искренне, то вы избежите глупого дележа имущества и не потеряете совсем уж все. Следовательно, вы сохраняете и достоинство, и имущество.

Джоди обдумывает услышанное по пути домой: ей так не кажется. Как же ей удастся сохранить достоинство, если она позволит ему вышвырнуть ее, с вещами или нет – неважно? Все они против нее: Тодд, Гарри, даже эта Барбара Фелпс, а ведь она должна быть на ее стороне. Может, их поведение и законно, но совершенно негуманно.

Вернувшись домой, она снимает пальто и обувь и ложится на диван. Спать днем не в ее привычке, но сейчас Джоди чувствует себя как камень, брошенный в грязную воду и идущий ко дну. Когда она снова открывает глаза, небо за окном уже бесцветно, а комната погружена в полутьму. Она встает, снимает юбочный костюм от Валентино и кормит собаку ужином. Глядя, как пес ест, Джоди думает, что хорошо бы ей хотя бы половину его аппетита. Она неуверенно останавливается перед холодильником и изучает его содержимое. В итоге достает из морозилки водку, плескает немного жидкости в стакан с широким дном, добавляет каплю тоника. Одна Джоди пьет редко, но сегодня случай особый, такое требуется в некотором смысле отпраздновать. Она всегда была из тех, у кого все под контролем, все хорошо, а сегодня ее низвергли, и оказалось, что для этого хватило лишь небольшого толчка; настолько непрочным было ее положение. Два десятка лет Джоди верила, что ее жизнь обеспечена, а оказывается, она все это время висела на волоске. Можно сказать, что, съехавшись с Тоддом, она жила иллюзиями – иначе не назовешь. Жила, исходя из ложных предпосылок, может, выдавала желаемое за действительное. Женщины, какой она себя видела, никогда и не существовало.

Выпив, Джоди наливает еще, только на этот раз без тоника. Тридцать дней. Все, что ей дали. За тридцать дней она должна самоудалиться из настоящего времени, как заноза из живой плоти. Вот до чего дошло. Ее низвели до статуса инородного тела в ее же личной жизни.