Сводные - Матильда Старр

у Кевина от биржевых новостей загорались глаза, словно он следил за перипетиями интереснейшего детектива.

– Поехали, Изабель. Я не могу оставаться здесь ни минуты! Такси уже ждёт.

Конечно, я могла бы встать в позу и сказать, что никуда я отсюда не уеду. Да только как бы мы тут с Элвином не решали, чей это дом, чьи комнаты, чьё тут вообще всё – на самом-то деле оба мы знали: это дом Кевина. И если отсюда уезжает моя мать, то у меня нет ни одной, даже самой малюсенькой причины тут оставаться.

– Я соберу вещи, – спокойно сказала я.

Метнулась в свою комнату, побросала в сумку самое необходимое, включая зарядку от телефона, и спустилась. Поцеловала Элвина в щёку, шепнув: «Спишемся». Сейчас мне было необходимо оставаться с мамой. И не только потому, что она нуждалась в поддержке. Плачущая мама – это не то зрелище, которое я вот так просто могла вынести. Но ещё и потому, что рядом с ней должен быть кто-то трезвомыслящий. Может быть, всё не так плохо, и мама с Кевином ещё могут помириться. В конце концов, она ведь и правда была с ним счастлива. Не могло же всё сломаться в один день.

Мы сели в такси, мама вытерла остатки слёз платочком. Плакать при постороннем мужчине, пусть даже это водитель, она никогда бы себе не позволила.

– Ты должна с ним расстаться, – безаппеляционно заявила мама. – Да, он, конечно, симпатичный парень, но явно гуляка – в отца. Он разобьёт тебе сердце. Так что имей в виду, я запрещаю вам видеться.

Запрещает? Она серьёзно?

Я не рассмеялась вслух только из уважения к маминому разбитому сердцу. Когда она немного успокоится, сама поймёт, какую чушь ляпнула. Уже давно она ничего мне не запрещала. Во-первых, ей было не до того: она устраивала личную жизнь. А во-вторых, это занятие давно было признано в нашей семье бессмысленным: я обходила любые запреты.

– За-пре-ща-ю, – повторила она по слогам, словно будучи повторённым, это слово могло обрести хоть какой-то смысл.

Элвин… Ехидный, психованный, недовольный красавчик-мажор, самый популярный парень в школе. И надежный, ласковый, понимающий, близкий, родной. Самый лучший. Мой!

Мой!

Меня тянуло к нему так, что хотелось выпрыгнуть из дурацкого такси и пешком помчаться обратно. Чтобы быть рядом с ним, вдыхать его запах, запах чистой мужской кожи и горьковатого терпкого парфюма. Чтобы тонуть в синих-синих глазах, и обмирать от восторга, видя, как они темнеют… из-за меня. Чтобы целоваться перед телевизором, не особо понимая, что по нему показывают, потому что нет ничего важнее в тот момент, чем его руки, его губы, его дыхание и хриплый шепот, от которого все сладко сворачивается внутри, растекается лихорадочным жаром, а из груди рвется томный стон. И хочется чего-то большего, необыкновенного, что может дать только он, он, и больше никто на свете. Того, что уже случилось этой ночью. И случится еще, потому что иначе нельзя, невозможно, немыслимо. И этого мне точно никто не сможет запретить.

Глава 20

– Наконец-то мы дома! – преувеличенно бодро воскликнула мама.

Я вышла из такси и огляделась. Ничего не дрогнуло внутри. А ведь я так рвалась сюда первое время жизни в столице. А теперь… Маленький дом, покатая крыша, небольшие окна, два этажа, внизу гостиная с кухней, вверху три комнаты. Белый заборчик, площадка для барбекю, – куда ж без нее! – пара чахлых кустов, посаженных мамой в приступе ландшафтно-дизайнерского рвения и брошенных на произвол судьбы сразу, как только приступ закончился. В общем, дом как дом, ничего особенного, один среди кучи точно таких же по обе стороны улицы.

Мама всё порывалась выставить его на продажу, но до этого не доходили руки. Вечеринки, шопинг, приёмы, светская жизнь – разумеется, всё это занимало массу времени. А дом, ну куда он денется?

– Боже, вот всё-таки есть у меня интуиция! Как подумаю, что было бы сейчас, если бы дом продали? Куда бы мы вернулись? – пропыхтела мама, вкатывая по ступенькам крыльца свой чемодан.

Я усмехнулась про себя. Мама никогда не была практичной, но всегда хотела казаться такой.

К примеру, купив совершенно невероятное количество рыбы по акции, «практичная» мама ужасно гордилась собой – ровно до того момента, когда поняла, что столько рыбы просто не войдёт в наш маленький морозильник. Я помню, как мы неделю питались рыбным супом, рыбным филе и даже на гарнир было тоже что-то из рыбы. Часть удалось раздать соседям, а часть просто испортилась.

Так и с этим домом: уверена, она просто забыла о нём. А теперь оказалось, что это так кстати и у нее «интуиция».

На самом деле, конечно же, некстати. Если бы дом успели продать, мама осталась бы у Кевина ещё на несколько дней «пока что-нибудь не решится», а там, возможно, они и помирились бы. Я, хоть убей, никак не могла поверить в историю про Кевина и официантку.

Я перешагнула через порог и застыла. Зависла на пару секунд. Я не узнавала наш дом.

Внутри было тихо, чуть сыро и чисто: за небольшие деньги соседка присматривала за порядком. Вот только гостиная словно сжалась, усохла. Она казалась ужасно маленькой. И лестница наверх. И кухня… Да все казалось ужасно маленьким и тесным после огромного особняка, в котором мы провели последние месяцы. Маленьким, тесным, сиротливым и странно чужим.

А все потому, что дом – это там где тебе хорошо. А все остальное – просто стены и точка на карте.

– Я схожу в супермаркет, – весело объявила мама, – и куплю нам что-нибудь на ужин. А ты пока разложи вещи.

– Может, тебе помочь? – спросила я.

Она явно была не в себе, и отпускать её одну не хотелось.

– Ты считаешь, что я даже с этим не справлюсь? – взвилась вдруг мама на пустом месте.

– Конечно, справишься, – примирительно заговорила я. – Просто предложила помочь.

– Займись своими делами, – огрызнулась она и, хлопнув дверью, ушла за покупками.

Ну и кто из нас тут неуравновешенный подросток? Впрочем, я была даже рада, что осталась одна. Бросила баул с вещами на скрипнувший диван, плюхнулась рядом,