Петля для губернатора - Андрей Воронин

Они поднялись на второй этаж и расположились в кабинете главврача. Прежде чем сесть за стол, Маслов зачем-то прикрыл жалюзи, от чего в кабинете сделалось темновато и сумрачно, и закурил новую сигарету.

– Наливай, – сказал Губанов, падая в кресло. Маслов залез в тумбу стола и со стуком поставил перед ним початую литровую бутыль со спиртом.

– Наливай сам, – сказал он. – Я воздержусь. Губанов хмыкнул и наполнил свою мензурку, которая все еще стояла на том месте, куда он ее поставил полчаса назад. Придвинув к себе графин, он единым духом выплеснул спирт в глубину глотки и залил его потоком воды из горлышка графина. Маслов наблюдал за ним, нервно теребя бороду.

Закончив булькать и пыхтеть, Губанов поставил графин на место и тоже закурил.

– Ну, – сказал он, – спрашивай.

– А я уже спросил, – откликнулся Маслов, сосредоточенно дымя и глядя мимо него. – Но могу повторить вопрос. Итак, повторяю: в чем дело? Что это за тайны мадридского двора? Почему ты заставил меня запереть в палате для буйных человека, остро нуждающегося в медицинской помощи?

– Ты жаловался, что тебе некого лечить, – ответил Губанов. – Пожалуйста, лечи его на здоровье, только не оставляй дверь палаты открытой.

Маслов в сердцах шмякнул кулаком по ладони. Звук получился трескучий, как от хорошей оплеухи.

– Я психотерапевт, – сказал он, – а у этого парня сломаны ребра и почти наверняка сильное сотрясение мозга. О внутренних органах я ничего сказать не могу, поскольку здесь нужен рентген, анализы…

– Плевать я хотел на его внутренние органы, – отрезал Губанов. – Лечи то, что можешь вылечить. Ребра – дерьмо, сами как-нибудь срастутся, а с сотрясением мозга я сам однажды ходил на службу две недели…

– Это заметно, – вставил Маслов.

– Молчи, дурак. В общем, он останется здесь. Если твоей квалификации не хватит, и он откинет копыта, зароем его в землю, а сверху проложим асфальт. Я понятно объясняю?

– Да уж куда понятнее. – Доктор Маслов по-прежнему смотрел в сторону. – А если я вдруг не соглашусь, меня положат под асфальтовый каток рядом с ним? Возможно даже, что ты не станешь дожидаться моей смерти, чтобы сделать это. Я правильно тебя понял?

– Чего? – очень натурально удивился Губанов. – Ты что, Серега? За кого ты меня принимаешь? То есть я понимаю, конечно: кино, пресса, литература.., но мыто с тобой знакомы не первый год! Ты что же, решил, что при малейших разногласиях я тебе стану ногти выдирать?

– А ты не станешь? – спросил Маслов, стараясь придать вопросу иронический тон, но испытывая невольный стыд, поскольку Губанов угадал его мысли.

– Ногти – никогда, – торжественно пообещал Губанов, снова наполняя свою мензурку. – Разве что яйца. Маслов плюнул, отобрал у него бутылку и налил себе.

– Юлишь, майор, – сказал он, разглядывая Губанова сквозь мензурку. – Уходишь от прямого ответа.

– А на кой хрен он тебе сдался, этот прямой ответ? – доверительно поинтересовался Губанов. – Неужели моей просьбы тебе недостаточно?

– Ах, это была просьба! – саркастически воскликнул Маслов. – Тогда конечно. Тогда мне просто некуда деваться. Если женщина просит, и так далее. Так бы сразу и сказал. Я бы не стал соваться в твои дела, если бы ты предупредил, что это именно твои дела, а не дела вообще.

– Ты только ничего себе не сочиняй, – предостерег его Губанов. – Нечего разводить шпиономанию. Просто приведи его в относительный порядок, а дальше я сам разберусь. Как он, кстати?

– Я не специалист, – проворчал Маслов. – Придет в себя – разберемся. Я его перевязал и на всякий случай вкатил дозу успокоительного. Поспит часов до двенадцати, тогда посмотрим, что к чему.

– Знахарь, – сказал Губанов. – Шаман. Ладно, что ты мне хотел сказать про Кацнельсона? Говори, все равно день пропал, Маслов повертел в пальцах полную мензурку, вздохнул и выпил, как воду. Некоторое время он сидел, не дыша. Губанову даже почудилось, что у доктора разом запотели очки, но это, конечно, была иллюзия. Наконец Сергей Петрович шумно перевел дыхание и жадно затянулся сигаретой.

– Понимаешь, – заговорил он, втягивая в себя дым, – ведь этот проект – мое детище. Я был в Австралии и своими глазами видел, как это выглядит в натуре. Ты помнишь самое начало? Ты пришел ко мне и сказал: гони проект, будем строить. Ты повел меня к своему тестю, и он тоже сказал: давай проект, доктор, да побыстрее. Вы не сказали, что у вас земля горит под ногами, но это было ясно и так. В общем, проект я вам достал, и губернатор его утвердил – целиком, без изменений.

– А при чем туг Кацнельсон? – с самым невинным видом спросил Губанов, подавляя раздражение: доктор начал умнеть очень не вовремя. – Что-то я не пойму, к чему ты клонишь.

Маслов в явном замешательстве подергал себя за бороду и снова наполнил обе мензурки. Губанов удивился: он не заметил, когда успел осушить свою. “Контроль, подумал он. – Нельзя терять контроль, иначе из всего этого черт знает что получится”.

– К чему я клоню? – для разгона переспросил Маслов и снова принялся вертеть в пальцах мензурку. – Ты знаешь, Лешка, по-моему, этот твой Кацнельсон ворует. Точнее, уже украл. У меня память знаешь какая? У меня этот медицинский центр до сих пор перед глазами стоит, как живой. Я там каждый уголок облазил, все общупал, обнюхал… Австралийцы, сволочи, смеялись, предлагали на зуб попробовать. То, что строит твой семит, очень похоже на оригинал, но.., не то. Вернее, не совсем то. Как современная копия старинной картины: вместо холста – бортовочка, вместо натуральных красок – дешевая синтетика производства Ленинградской фабрики, вместо грунта вообще какой-нибудь клей…

– Вот не знал, что ты разбираешься в технологии живописи, – простодушно заявил Губанов. Он отлично понимал, о чем идет речь, но старательно оттягивал неизбежное.

– Я не разбираюсь в технологии живописи, – понемногу начиная свирепеть, негромко сказал Маслов. – Я разбираюсь в данном конкретном медицинском центре, и я прямо заявляю: в проект внесены значительные изменения. Для непосвященного они, может быть, и незаметны, но я каждый день натыкаюсь на что-нибудь новенькое. Меня оторопь берет, как прикину, сколько прикарманил этот еврей.

– Что, так много? – округлив глаза, ужаснулся Губанов?

– А может быть, ты ошибся? Я имею в виду, что в Австралию ты ездил уже давненько, мог что-нибудь забыть, перепутать… Памяти, знаешь ли, свойственно приукрашивать приятные воспоминания. И потом, ты видел полностью оборудованный, действующий центр, а тут голые стены в процессе возведения и эти красно-синие чучела, которые косят под турок…

Маслов тяжело помотал головой. Голова у него была забавная – лысая и косматая одновременно.

– Вот тебе – перепутал, – заявил он, выставляя перед собой костлявый кукиш. – Три метра тяжело перепутать с пятью, а украинский линолеум вряд ли сойдет за австралийский дубовый паркет.

– Ну, брат, это ты загнул, – добродушно сказал Губанов. – Тебе еще и паркет из самой Австралии подавай… Это же несущественно! И потом, прорабы всегда приворовывают. Если не дать прорабу украсть, он загрустит и уволится, а другой будет точно таким же, если не хуже. Ты же не станешь утверждать, что Кацнельсон – плохой прораб? Кроме того, если уж ты так хочешь взять его к ногтю, давай поднимем проект, смету.., что там еще бывает? Прямо так возьмем все бумажки в руки, рулетку возьмем, калькулятор, Кацнельсона с собой прихватим и пройдемся по всему зданию, посчитаем… Если окажется, что этот жидяра много украл, вытрясем из него все до копейки, снимем штаны и дадим пинка по голой ж… Лень, конечно, ерундой заниматься, но если ты настаиваешь…

– Ладно, – с подозрительной кротостью сказал Маслов, – пускай Кацнельсон – ангел с крылышками, а я дурак набитый. В конце концов, я действительно ни черта не понимаю во всех этих проектах и сметах. Но ты помнишь, что именно мы строим? Мы строим фешенебельный реабилитационный центр, то есть, говоря по-русски, шикарную клинику для алкашей и наркоманов, у которых денег куры не клюют. А я хожу по зданию и вижу, что высота потолков занижена, материалы используются те, что подешевле… Вот, – он обернулся и сильно постучал пальцем по оконному стеклу. Губанов невольно вздрогнул. – Ты чего вздрагиваешь? – немедленно спросил Маслов. – Ты же видел проект. Там написано: небьющееся стекло в алюминиевых рамах. А здесь обыкновенная каленая “пятерочка” в плохоньком пластике. Да богатый клиент только на окна эти посмотрит и сразу же плюнет и уйдет. Не веришь мне? Вот стул. Давай по стеклу шандарахнем? Что, не хочется?

Он залпом выпил спирт и тяжело замотал головой. Нормальный, в меру пьющий человек от такой дозы давно уже валялся бы под столом, откинув копыта. “Да, – подумал майор, – скифы мы. Да, азиаты мы. С раскосыми и, что характерно, жадными очами. Блок забыл упомянуть про загребущие руки и длинные языки. А может, и не забыл, а просто рифмы не нашел…"