ГКЧП. Был ли шанс? - Геннадий Янаев

— Вы первым, насколько я понимаю, познакомили широкую советскую общественность с проблемой «агентов влияния». Но не все в эту проблему верят. В том числе и потому, что никакой очевидной борьбы с такими агентами не ведется. А возможно ли, на ваш взгляд, бороться с ними вообще — так, чтобы это не выглядело «охотой на ведьм»? Кстати, вы никогда и никого прямо не обвиняли…

— Правильно. Но всем всегда становилось ясно, о ком идет речь. Из уст председателя КГБ прямые обвинения не должны были исходить. Я ведь не суд. Но, тем не менее, ошибок тут не было.

Я думаю, действия, утверждения отдельных лиц, которые идут вразрез с нашими национальными интересами и приносят пользу исключительно другому государству, должны верно оцениваться теми, кто стоит во власти. Люди очень легко познаются по их делам, их позиция в той или иной форме может прослеживаться в средствах массовой информации.

Возьмите Козырева. В 91-м году он с чувством сожаления заявил о том, что, покончив с московским тоталитарным режимом, мы не покончили с тоталитарным режимом в Кабуле. Это было чудовищное заявление. Оно ясно давало понять всем, что Москва может пожертвовать Наджибулой. Так и произошло. Он был зверски убит. И мы лишились искреннего друга. Козырев последовательно занимал проамериканскую позицию. А сейчас преспокойно живет в Америке.

— Как-то в одном из интервью вы зацепили академика Арбатова…

— Помню. Арбатов работал при разных руководителях страны. Им были довольны, относились с уважением. Но после серии его выступлений я понял, что это не тот человек, который может принести пользу нашему государству, который укрепляет наши отношения с Америкой не на паритетных, что называется, началах, а путем сдачи наших позиций. Кстати, он активно выступал против нашей армии.

— О чем он, кстати, подробно рассказал в своей книге «Человек системы»…

— И военные его терпеть не могли. Вот сейчас он может торжествовать: мы стали страной со слабой армией, а НАТО выдвинулось вплотную к нашим границам. Наших позиций это, как вы понимаете, не усилило. К счастью, наше руководство пытается как-то поправить положение. Но это пока первые шаги. Я понимаю министра Иванова, который выражает радость по поводу приобретения для нашей армии 31 современного танка. Но это же батальон. Что он сможет сделать?

— Прогнозировала ли советская разведка в 80-е годы тот всплеск терроризма, который захлестнул сегодня мир?

— Прогнозировала. В 1987 году я выступал на совещании в МИДе. Говорил о том, что терроризм — это проблема, которой нам пренебрегать ни в коем случае нельзя. Уже тогда сказал о появлении примыкающих к террористическому движению некоторых групп, которые могут пойти на использование ядерного оружия. Потому что наступило время, когда создание такого оружия — пусть и в виде так называемой «грязной» бомбы, — с технической точки зрения, не представляет собой невыполнимую задачу для террористов. Какая бы бомба ни была, но ей они смогут шантажировать целые государства и даже регионы. Тогда некоторые участники совещания отнеслись к моему выступлению скептически. Но руководство МИДа, тем не менее, посчитало, что мое заявление заслуживает внимания.

Долгое время терроризм нас непосредственно не затрагивал. И это естественно. Мы не стремились обрести позиции в ущерб тем государствам, выходцами из которых были террористы. Но затем, после распада Советского Союза, эскалации внутренних конфликтов, ситуация стала меняться. Самый показательный пример — Чечня. Это не сугубо внутренний конфликт. У чеченского терроризма международные корни. Аль-Каида против нас пока не идет. Но уже помогает. Я думаю, мы должны проводить очень осторожную, гибкую политику, чтобы не вызвать огонь на себя. Зачем?

К террористам можно подбираться разными путями. Один из них — оперативный, который позволит нам получать достоверную информацию об их намерениях. Чтобы избежать открытого столкновения с международным терроризмом, существует и другой путь — политический. Надо делать все, чтобы ослабить базу, на которой зиждется агрессивное отношение террористов к нашей стране. Тот факт, что мы избежали какого-то нашего участия в американской авантюре в Ираке, позволяет надеяться на то, что мы заняли очень выгодную для нас позицию. Не уподобляться же американцам, которые действуют наскоком, не просчитывая ситуацию на много лет вперед.

— Вы многократно развенчивали как мифы всякие пересуды в СМИ по поводу существования «золота партии» и его исчезновения. Но не бывает же дыма без огня?

— Вы знаете, бывает. Я не понимаю позицию Горбачева. Ну как ему не стыдно! Он тоже должен был бы сказать, что никакого «золота партии» не было. Все это миф, настоящий миф. Когда КГБ и ЦК партии были ликвидированы, обнаружились документы, из которых следует, что мы передали братским партиям в течение 10 лет 200 миллионов долларов — на содержание аппарата, зарплату, отдых, лечение. Раньше такие вещи были тайной за семью печатями, а теперь вот документы попали в печать. И началась возня. Кому она была выгодна? Из публикаций я знаю, что новой властью были выделены огромные суммы — по некоторым данным, около 220 миллионов долларов, — чтобы найти… 200 миллионов. Выделенные деньги истратили, а «золота партии» не нашли. А его и не было.

США, кстати, всю эту крикливую кампанию не поддержали. Потому что им это было не выгодно. Потому что сами они тратят на поддержку нужных им партий и движений в разных странах миллиарды. Американцы просто не захотели привлекать к себе лишнего внимания. Я бы очень хотел, чтобы те показания, которые я добровольно дал в тюрьме, были опубликованы. А ведь они должны где-то быть. Я от руки написал тогда почти 30 страниц.

Горбачев знает, что никакого «золота партии» не было. Думаю: ну, скажи ты об этом. Нет, молчит.

— Владимир Александрович, что вы считаете своим самым большим успехом за время руководства внешней разведкой?

— Когда Андропов был на посту председателя КГБ, нам удалось укрепить разведку и в организационном, и в кадровом отношении, упрочить ее позиции за рубежом. Огромна роль разведки в разоблачении агентуры противника в нашей стране. Ведь за 80-е годы нам удалось вскрыть в нашей стране столько агентуры, сколько не было вскрыто за все годы советской власти. Я считаю это очень большим успехом. Мы обезвредили агентуру противника в ВПК, в Министерстве обороны, в ряде других организаций. И у себя в КГБ, в том числе и в разведке. Думаю, скоро придет пора, когда может быть обеспечена широкая гласность в отношении всего этого.

Сергей Маслов, Трибуна

Борис Пуго

Пуго Борис Карлович (19 февраля 1937 года, г. Калинин, — 22 августа 1991 года, г. Москва) — Родился в Твери в семье партийного работника. Латыш. По-русски говорил лучше, чем по-латышски. Его папа — Карл Янович Пуго — был участником революции и Гражданской войны, подпольщиком, «латышским стрелком», потом секретарем Рижского горкома партии.

Окончил Рижский Политехнический институт. Член КПСС с 1963 года. С 1961 года на комсомольской работе: секретарь комитета комсомола завода, после этого второй и основополагающий секретарь райкома комсомола, далее заведующий сектором ЦК ЛКСМ, потом основополагающий секретарь ЦК ЛКСМ, далее секретарь ЦК ВЛКСМ, следом инспектор ЦК КПСС, после этого заведующий отделом ЦК Компартии Латвии, потом основополагающий секретарь Рижского горкома партии.

С 1977 года работал в КГБ Латвийской ССР. С 1980 года председатель комитета государственной безопасности Латвийской ССР.

Был первым секретарем ЦК Компартии Латвии (1984–1988). Был депутатом Верховного Совета СССР одиннадцатого созыва.

Был членом ЦК КПСС (1986–1990). Председатель комитета партийного контроля при ЦК КПСС (1988–1990) и кандидат в члены Политбюро ЦК КПСС в сентябре 1989 — июле 1990. Член и председатель ЦКК КПСС в июле 1990-го — апреле 1991-го.

С 11 декабря 1990 года министр внутренних дел СССР (сменил на этом посту В. В. Бакатина, уволенного М. С. Горбачевым в отставку).

4 февраля 1991 года Борису Пуго было присвоено воинское звание генерал-полковника.

С марта 1991 г. — член Совета безопасности СССР.

В августе 1991 отдыхал с семьей в Крыму. Возвратился в Москву 18 августа.

Член ГКЧП. Прокуратурой СССР в отношении Пуго Б. К. возбуждено уголовное занятие за участие в антиконституционном заговоре, за членство в ГКЧП. В Москве ему позвонил В. А. Крючков и пригласил в Кремль, где в темное время суток на 19-е был образован ГКЧП.

22 августа 1991 года, не дожидаясь ареста, застрелился.

Жена министра, Валентина Ивановна Пуго, кандидат технических наук, доцент Московского энергетического института, умерла в больнице посредством сутки, так и не придя в рассудок.