Дыхание снега и пепла - Диана Гэблдон

теплых объятиях от холода смерти.

— Он этого не делал! — упрямо сказала я вслух. — Если бы отчаяние толкнуло его на такой поступок, я бы смогла его простить. Но, черт побери, он этого не делал!

Подсознание утихло, сдавшись под напором моей уверенности. И все же в глубине сердца оставалось подспудное чувство, столь слабое и едва уловимое, что его нельзя было назвать ни подозрением, ни сомнением. Эдакие настороженные мыслишки, словно древесные лягушки, выглядывавшие из вод темного колодца моей души. Однако их еле слышные поквакивания грозили со временем слиться в такой громкий хор, что небеса задрожат.

«Ты старая».

«Погляди, как вздулись вены у тебя на руках».

«Кожа да кости, и грудь обвисла».

«Если он отчаянно искал утешения…»

«Он мог отвергнуть ее, но никогда не отказался бы от собственного ребенка».

Я закрыла глаза, чтобы побороть накатывающую тошноту. Град закончился, сменившись ливнем, и от земли стал подниматься холодный пар, растворяясь белой призрачной дымкой в потоках дождя.

— Нет! — крикнула я. — Нет!

Ощущение было такое, словно камней наглоталась. Больших, выщербленных, измазанных грязью. Главным образом, беспокоил не возможный поступок Джейми, а предательство Мальвы. Тем более если она солгала.

Моя ученица… Я относилась к ней как к дочери.

Мне удалось укрыться от ливня, но воздух был очень влажным, и потяжелевшая от сырости одежда липла к коже. Сквозь пелену дождя у истока ручья виднелся крупный белый валун, в честь которого и был назван родник. Именно на этот камень Джейми когда-то брызнул своей кровью в качестве жертвоприношения, обращаясь за помощью к умерщвленному им сородичу. Именно тут лежал Фергус, вскрывший вены от отчаяния из-за сына, и его темная кровь растекалась тогда в тихой воде.

И лишь теперь я стала понимать, почему я пришла сюда и зачем меня позвало это место. Здесь можно познать себя и обрести истину.

Дождь закончился, поредели облака, и стало понемногу темнеть.

* * *

Когда он пришел, было довольно сумрачно. Деревья беспокойно подрагивали и перешептывались. Я не услышала шагов по влажной тропе, так что его появление на краю поляны было совершенно неожиданным.

Джейми постоял, огляделся. Заметив меня, обошел родник и нырнул под ветви моего укрытия. Судя по всему, он долгое время провел на улице: верхняя одежда была влажной, а сырая от дождя и пота рубашка прилипла к телу. Достав из-под мышки накидку, Джейми развернул ее и набросил мне на плечи. Я не сопротивлялась.

Сев рядом со мной, он обхватил колени руками и уставился в темную воду родника. В это время суток цвета еще не померкли, так что закатное солнце наилучшим образом подчеркивало красоту пейзажа и подсвечивало каждый волосок золотисто-рыжих бровей Джейми и его более темной и короткой щетины.

Он глубоко дышал, будто запыхавшись после долгой дороги, потом утер нос. Один или два раза он набирал воздух, пытаясь что-то сказать, но не решался.

После дождя птицы оживились, а теперь собирались ко сну, тихонько чирикая на деревьях.

— Надеюсь, тебе есть что сказать, — не выдержав, проговорила я любезным тоном. — Потому что в противном случае я могу и закричать. А остановить меня будет очень сложно.

Джейми с горькой усмешкой опустил лицо в ладони и некоторое время не двигался. Потом энергично потер щеки руками и со вздохом выпрямился.

— Пока я искал тебя, саксоночка, я думал только об одном: что, во имя всего святого, скажу тебе, когда найду? Но так ничего и не придумал… похоже, мне нечего сказать.

— Как это нечего? — резко спросила я. — А по-моему, очень даже есть.

Он вздохнул и грустно развел руками.

— «Прости, мне очень жаль»? Что ж, мне действительно жаль. Но просить прощения — значит признать свою вину. А извиняться мне не за что. Вот я и решил не начинать разговор с этого, а то ты подумаешь…

Джейми взглянул на меня. Я изо всех сил старалась не выдать своих чувств, но муж знал меня слишком хорошо. От его «прости» внутри меня все оборвалось.

— Любое мое слово, — тихо произнес он, отведя взгляд в сторону, — прозвучало бы как попытка защититься или оправдаться. А я не собираюсь этого делать.

Я жалобно всхлипнула, будто от удара в живот, и Джейми обернулся.

— Не собираюсь! — горячо воскликнул он. — От таких обвинений не отмоешься, все равно останется осадок недоверия. Что ни скажи — все звучит, словно мольба о прощении за… за… В общем, я не стану извиняться за то, чего не совершал. А если бы извинился, ты бы начала еще больше во мне сомневаться.

Дышать стало чуть легче.

— Ты как-то недооцениваешь мое доверие.

— Если бы я его недооценивал, саксоночка, то не пришел бы сюда, — ответил он, устало глядя на меня, а потом взял мою ладонь в свою руку.

Его длинные и холодные пальцы переплелись с моими, сжав их так крепко, что кости чудом не хрустнули.

Джейми глубоко и прерывисто вздохнул, и его плечи расслабленно опустились под промокшим сюртуком.

— Так ты не поверила? Тогда почему убежала?

— От шока, — ответила я и мрачно подумала, что, оставшись, точно бы убила ее.

— Да уж, ясное дело, — сухо произнес он. — Я бы, наверное, и сам сбежал, если бы мог.

К моим переживаниям теперь прибавилось легкое чувство вины. Ретироваться, конечно, было не лучшим решением.

— Так, значит, ты не поверила?

— Нет, не поверила.

— Вот как… — Джейми пытался поймать мой взгляд. — Точно?

— Точно.

Я плотнее укуталась в наброшенную на плечи накидку.

— Не поверила. Просто не знала почему.

— А сейчас знаешь?

Я набрала воздуха, повернулась к нему и торжественно заявила:

— Джейми Фрэзер! Если ты способен на такое — я имею в виду не столько измену, сколько попытку ее сокрыть, — значит, всю свою жизнь я провела во лжи. И все, что я сделала и что пережила, не больше чем иллюзия. А я не готова к подобным открытиям.

Джейми несколько опешил, и в сумраке я заметила, как его брови поползли вверх.

— Что ты имеешь в виду, саксоночка?

Я обвела рукой пространство — от тропы, за которой где-то там вдалеке стоял наш дом, до родника с белеющим в темноте валуном.

— Я здесь чужая. Брианна и Роджер… тоже не отсюда. Джемми должен смотреть мультфильмы по телевизору и рисовать фломастерами машинки и самолетики, а не учиться стрелять из ружья размером выше собственного роста или потрошить оленей.

Закрыв глаза, я подняла лицо к небу и кожей ощутила тяжелый сырой воздух.

— Но мы здесь. Потому что я полюбила тебя больше жизни и поверила, что