Джузеппе Бальзамо (Записки врача) - Александр Дюма

Лоренца ласково улыбнулась, показав два ряда ровных, сверкающих жемчугом зубов.

«Если я убью ту, которой я ненавистен, — продолжал терзаться Бальзамо, в отчаянии ломая руки, — вместе с ней я погублю и ту, что любит меня!»

И тут на него нахлынула грусть, в недрах которой зарождалось удивившее его самого вожделение.

— Нет, — прошептал он, — нет, напрасны мои клятвы, напрасны все мои угрозы; нет, никогда у меня не достанет мужества ее убить. Она будет жить, но пробудиться ей не суждено; она будет жить этой неестественной жизнью, и та станет для нее счастьем, а другая — настоящая жизнь — будет вызывать в ней отвращение. Лишь бы я сумел ее осчастливить! Все остальное не имеет значения. У нее теперь будет только один способ существования — во сне, когда она любит меня; она навсегда останется в теперешнем своем состоянии.

Он с нежностью во взоре обратился к Лоренце, не сводившей с него влюбленных глаз, и медленно провел рукой по ее волосам.

Лоренца, казалось читавшая мысли Бальзамо, в эту минуту тяжело вздохнула, привстала, как во сне, подняла белоснежные руки и плавно опустила их на плечи Бальзамо; он ощутил на своих губах ее благоуханное дыхание.

— Нет, нет! — вскричал Бальзамо и, словно ослепленный ее красотой, закрыл рукой свое пылавшее лицо.

— Нет, такая жизнь — безумие; нет, я не смогу долго оказывать сопротивление этой искусительнице, этой сирене; я рискую потерять славу, могущество, бессмертие. Нет, нет, пусть проснется, я так хочу, это необходимо!

Совсем потеряв голову, Бальзамо все же с силой оттолкнул Лоренцу. Оторвавшись от него, она, подобно легкому покрывалу, или тени, или снежинке, начала медленно опускаться на софу.

Самая изощренная кокетка не могла бы выбрать более соблазнительную позу, чтобы привлечь внимание своего возлюбленного.

Бальзамо собрался с силами и сделал несколько шагов по направлению к выходу, но, как Орфей, он обернулся; как Орфей, он был обречен.

«Если я ее разбужу, — думал он, — снова начнется борьба; если я ее разбужу, она убьет себя или меня, а то еще вынудит меня убить ее. Я в безвыходном положении!

Да, судьба этой женщины предначертана, у меня перед глазами так и пылают слова: смерть! любовь! Лоренца! Лоренца! Ты предназначена для любви и для смерти. Лоренца! Лоренца! Твоя жизнь, как и твоя любовь, находятся в моих руках!»

Вместо ответа обольстительница привстала, шагнула к Бальзамо, повалилась ему в ноги и подняла к нему полные сладострастной неги глаза; она взяла его за руку и прижала ее к своей груди.

— Смерть! — едва слышно прошептала она, шевельнув блестевшими, словно влажный коралл, губами. — Пусть смерть, но и любовь!

Бальзамо отступил на два шага, запрокинул голову и закрыв рукою глаза.

Лоренца, задыхаясь, поползла за ним на коленях.

— Смерть! — повторила она чарующим голосом. — Но и любовь! Любовь! Любовь!

Бальзамо не мог больше сопротивляться — его будто окутало огненное облако.

— Это выше моих сил! — воскликнул он. — Я сопротивлялся сколько мог. Кто бы ты ни был — ангел, или сатана, — ты должен быть мною доволен: самолюбие и гордыня долго заставляли меня подавлять клокотавшие в моей душе страсти. Нет, нет, я не вправе восставать против единственного человеческого чувства, зародившегося в моем сердце. Я люблю эту женщину, я люблю ее, и эта страстная любовь губит ее больше, чем самая сильная ненависть. Эта любовь приведет ее к смерти. Господи, что же я за малодушный человек, что за жестокий безумец! Я даже не могу справиться со своими желаниями. Еще бы! Когда я, обманщик, лжепророк, предстану перед Богом и сброшу личину лицемерия перед Высшим Судией, то окажется, что я не совершил ни одного благородного поступка, и ни одно воспоминание о содеянном добре не облегчит моих вечных мук!

Нет, нет, Лоренца! Я отлично знаю, что, полюбив тебя, я потеряю будущее; я знаю, что мой ангел-хранитель оставит меня и вернется на небеса в то самое мгновение, когда женщина окажется в моих объятиях.

Но ты этого хочешь, Лоренца, ты этого хочешь!

— Любимый мой! — выдохнула она.

— И ты готова принять такое существование вместо действительной жизни?

— Я на коленях молю тебя об этом, умоляю, умоляю! Такая жизнь — счастье: ведь в ней есть любовь!

— И ты готова стать мне женой? Ведь я страстно тебя люблю!

— Да, я знаю, потому что умею читать в твоем сердце.

— И ты никогда не будешь обвинять меня ни перед Богом, ни перед людьми в том, что я тебя склонил к такой жизни против твоей воли, что обманул твое сердце?

— Никогда! Никогда! Напротив, и перед Богом, и перед людьми я буду тебе признательна за то, что ты подарил мне любовь — единственное благо, единственную жемчужину, единственный бриллиант на этом свете.

— И ты никогда не пожалеешь о своих крылышках, бедная голубка? Ты должна знать, что отныне не сможешь отправиться для меня в светлый мир Иеговы на поиски луча света, которым он когда-то одарял своих пророков. Если я захочу узнать будущее, если захочу повелевать смертными, — увы! — твой голос мне не поможет, как это было раньше. Когда-то ты была для меня любимой женщиной и помощницей; теперь же у меня будет только возлюбленная, да еще…

— Ах! Ты сомневаешься, сомневаешься! — вскричала Лоренца. — Я вижу, как сомнение темным пятном растекается в твоем сердце.

— Ты всегда будешь меня любить, Лоренца?

— Всегда! Всегда!

Бальзамо вытер рукой лоб.

— Хорошо, пусть будет по-твоему, — сказал он. — И потом…

Он призадумался.

— И потом, почему для тех целей мне непременно нужна эта женщина? — продолжал он. — Разве она незаменима? Отнюдь нет. Зато только она способна меня осчастливить, а другая вместо нее поможет мне стать богатым и могущественным. Андре тоже предназначена мне судьбой и тоже обладает даром ясновидения. Андре молода, чиста, невинна, и я не люблю ее. Но когда она спит, Андре подчиняется мне так же, как ты. В лице Андре я имею жертву, готовую тебя заменить, а для меня она лишь что-то, необходимое для моих опытов. Андре способна унестись внутренним взором в область неизведанного так же далеко, и даже еще дальше. Андре! Андре! Я выбираю тебя для того, чтобы ты помогла моему возвеличению. Лоренца! Иди ко мне, ты будешь моей возлюбленной, моей любовницей. С Андре я всесилен, с Лоренцой — счастлив. Только с этой минуты я по-настоящему счастлив, моя жизнь наполнилась; не считая бессмертия, я достиг мечты Альтотаса, я стал богоравным!

Подхватив Лоренцу на руки, он рванул на вздымавшейся груди рубашку, и Лоренца прижалась к нему так же тесно, как плющ обвивается вокруг дуба.