Российский либерализм: Идеи и люди. В 2-х томах. Том 2: XX век - Коллектив авторов

что Россия уже «изжила остатки социалистической идеологии» и идея частной собственности будет лежать в основе будущего экономического строя. «Рыночные» идеи будут «не только отрицать коммунизм; они вызовут реакцию вообще против претензии государства руководить экономической жизнью». Народоправство придет не в результате победы одной власти над другой, а как результат «народного упорства в самостоятельном отстаивании своими силами своих непосредственных интересов и нужд»: «Народоправство поэтому будет впредь не привлекательной формулой политического идеала, а реальным фактором жизни, вне которого не будут мыслиться нормальные отношения населения ни к власти, ни к политическим партиям и вождям». Идея народоправства будет сочетаться с глубокой демократизацией страны, и принцип демократического равенства станет одновременно «фактом жизни и постулатом народного сознания».

«Децентрализация, – считал Бахметев, – всегда сопутствует самоуправлению». В самоуправлении же – ключ к возрождению России: «Нормальная жизнь будет строиться снизу силами самого населения». Однако децентрализация может создать угрозу единству России и привести к ее расчленению. Противоядием этому должно стать чувство патриотизма, которое «будет слагаться из многих и эмоциональных и материальных факторов». К «эмоциональным факторам» Бахметев относил реакцию на интернационалистские увлечения, гордость за страну, которая оказалась в тяжелейшем положении, но все-таки из него выкарабкалась, и даже «раздражение против иностранцев, которые не поддержали Россию, забыли про жертвы, которые она принесла на общее дело». Хотя последнее, предостерегал он, может принять форму «нежелательной ксенофобии».

Что же касается «материальных факторов» нового патриотического сознания, то они очевидны: «Когда за падением большевистской олигархии управление России станет делом ее населения, когда начнется ее выздоровление и оживление, экономическая зависимость частей России друг от друга, очевидная польза для каждой от тесного общения между собой, сознание выгоды, которая достанется на долю каждой от воссоединения их в великую державу, при полной безопасности от взаимного притеснения, воскресит и осмыслит патриотизм единой великой России».

К сожалению, эта «Записка», составляющая целый этап в развитии российского либерализма и демократизма, так и осталась в бумагах Б.А. Бахметева.

Бахметев и Маклаков пристально следили за происходящим в России; они сразу же и совершенно точно определили значение тех процессов, которые начались в стране в конце 1927 – начале 1928 года, т. е. кризиса нэпа и наступления советской власти на крестьянство. Бахметев, отмечая, что нэп себя изжил, сделал вывод, что суть происходящего коренится в политике, а не в экономике: установив господство «в главнейших областях народного хозяйства», «диктаторская власть не может чувствовать себя прочно и спокойно, поскольку главная отрасль хозяйственной жизни страны – земледелие – зависит в конечном счете от доброй воли многих миллионов индивидуальных крестьянских хозяев». Бахметев справедливо указал на «кризис хлебозаготовок» 1927 года как на исходный толчок к началу наступления на крестьянство.

У Сталина, заключил он, «хватило марксистской логики сделать выводы и признать, что советская власть должна иметь источник земледельческого производства в своих руках, источник, которым она могла бы распоряжаться и маневрируя которым власть будет таким же господином в области земледельческого производства и обмена, каким она является в области промышленной… Сталин ведет в течение нескольких месяцев практическую политику истребления кулака, применяя к нему все чрезвычайные меры военного коммунизма, а теоретически провозглашает совершенно… логическую с коммунистической точки зрения доктрину о необходимости, вместо кулака, иметь фабрики хлеба, то есть колхозы и совхозы, где в сфере правительственных распоряжений будет фабриковаться достаточное количество зерна, чтобы сделать власть независимой от капризов и настроений крестьянских масс» (16 августа 1928 года).

Бахметев считал, что 1930–1931 годы будут решающими для следующих десятилетий жизни России. Ему все более представлялось, что Россия идет к сельскохозяйственной катастрофе. Из чтения советской прессы и других источников он сделал вывод, что «в процессе уничтожения кулачества не только уничтожается наиболее ценный человеческий элемент, то есть наиболее индивидуальные и хозяйственные крестьяне, но равно разбазариваются материальные основы сельскохозяйственного производства, а именно мужицкий сельскохозяйственный инвентарь». «В результате, – предрекал Бахметев, – будет ли это в тридцатом или тридцать первом году… надо ожидать, что производственная анархия и голод проявятся в масштабе, перед которым двадцатый – двадцать первый годы будут игрушкой» (4 марта 1930 года). Это предсказание, увы, оказалось точным, за исключением разве того, что пик голода пришелся на 1933 год…

Бахметев надеялся на крушение коммунистической власти в схватке с крестьянством, однако допускал и другой вариант развития событий – победу, несмотря ни на что, большевизма. «К сожалению, – констатировал он, – я отдаю себе полный отчет в пассивности и способности русского народа переносить все и вся. Эти ужасные свойства усугублены бедностью и одичанием, которые произошли в результате революционных событий. Россия, и без того пассивная, ослабела до последней меры, и возможно, что даже на фоне голода и земледельческой катастрофы она не сбросит стихийным порывом крепко организованную и решившуюся на все власть». Поэтому, полагал Бахметев, Сталин имеет шансы реализовать свой план государственной организации земледельческого производства: «Крестьянская нужда и страдания ему нипочем, лишь бы достаточно было хлеба, чтобы поддержать города, железные дороги и армию… И за счет резкого сокращения крестьянского потребления подобный эксперимент, при известных условиях, осуществить возможно. Конечно, это значит гибель скота, снова резкое увеличение детской смертности и все другие вещи, но, повторяю, с точки зрения политических задач коммунистической власти эти обстоятельства второстепенные… В этом случае последний самостоятельный, единственный фактор, который во всей большевистской эпопее был непобедим, – крестьянство – окажется уничтоженным. Другими словами, господство большевиков над русской землей станет полным и не ограниченным ничем. Сколько лет тогда продолжится диктатура большевиков, никто сказать не может» (4 марта 1930 года).

Худшее сбылось. Рассчитывать на возвращение в Россию больше не приходилось. После признания в 1933 году Соединенными Штатами СССР Бахметев принял американское гражданство. Он довольно активно участвовал в американской политической жизни, вступил в Республиканскую партию и был даже делегатом съезда республиканцев штата Коннектикут, где у него было что-то вроде имения.

К тому времени он сделал блестящую карьеру для эмигранта. После отставки с должности посла в 1922 году Бахметев поселился в Нью-Йорке, где открыл консультационное агентство по вопросам инженерного дела и международных экономических отношений, преимущественно торговли. Однако дело не пошло. Тогда Бахметев переключился на предпринимательство в промышленной области. Вместе с группой компаньонов он приобрел по случаю оборудование небольшой спичечной фабрики. Бахметев и его партнеры основали спичечную компанию (Lion Match Factory) и развернули производство. Небольшое поначалу предприятие довольно быстро вошло в число четырех крупнейших спичечных фабрик США. Бахметеву его успех на предпринимательском поприще принес достаточные средства для того, чтобы вернуться к своей прежней профессии ученого-инженера. В 1931 году он стал профессором Колумбийского университета, где читал лекции по гидравлике, причем был согласен не получать