Оттепель. Действующие лица - Сергей Иванович Чупринин

репутация писателя безотказного и никогда, именно что никогда не ошибающегося разве не важнее? Во всяком случае, благодаря ей он 16 декабря 1954 года был назначен главным редактором журнала «Иностранная литература», став, может быть, первым евреем, которому в послесталинскую пору доверили столь идеологически значимый пост.

Правил он журналом, — как вспоминают, — в высшей степени предусмотрительно, чтобы не сказать опасливо. В трудных случаях, а они возникали чуть не каждый месяц, не ленился «вентилировать вопрос» в инстанциях, и, например, 23 декабря 1955 года обратился к М. Суслову с вопросами:

Какую позицию должен занять журнал по отношению к иностранным авторам, некогда дружественно относившимся к СССР, но в последующие годы скомпрометировавшим себя антисоветскими выступлениями и теперь занимающим более или менее нейтральную позицию? (Э. Синклер, Д. Пристли).

Следует ли в дальнейшем предоставлять трибуну в журнале тем буржуазным писателям, которые относятся к нам дружественно, играют определенную роль в движении борьбы за мир, но в своих, в целом идущих нам на пользу выступлениях допускающих те или иные отклонения по отдельным вопросам, с точки зрения принятых у нас идеологических норм?[3071]

Доверие власти к редактору «оборотливому и чутконосому», — как назвал его А. Солженицын, — с каждым днем росло, повесть «Год жизни» (1957), роман «Дороги, которые мы выбираем» (1960) борозды тоже не испортили, поэтому в декабре 1962 года Ч. получил новое предложение — возглавить «Литературную газету».

Он поначалу морщился, как пьяница перед чаркой, даже просил не трогать его с насиженного места[3072], но чувство партийного долга и тут возобладало. А амбициозность проснулась, так что «ЛГ», в особенности после удаления А. Аджубея из «Известий» (октябрь 1964 года), приобрела под руководством Ч. репутацию лучшей газеты страны. И невиданный формат 16-полосного еженедельника, и лучший по тем временам журналистский коллектив, и установка на проблемность и остроту, на дискуссионность, пусть часто и иллюзорную, — все это обеспечило «ЛГ» и бурный рост тиража, и славу, — как тогда говорили — «Гайд-парка при социализме».

Наладив бесперебойную работу и найдя в В. Сырокомском лучшего первого заместителя из всех возможных, в 1970–1980-е годы газетной рутиной Ч. мог уже не заниматься: сражался не щадя живота своего с идеологическими противниками, секретарствовал в правлении Союза писателей СССР (1962–1991), депутатствовал в Верховном Совете СССР (1966–1989), вытеснив, кстати сказать, А. Твардовского с этой позиции[3073], терся на Старой площади, став сначала кандидатом в члены (1971–1986), а потом и полноправным членом ЦК (1986–1990).

И писал, конечно, свои романы, становящиеся все более широкозахватными или, — по выражению придворных критиков, — все более эпическими: от «Света далекой звезды» (Октябрь. 1962. № 11–12) к «Блокаде» (Знамя. 1968. № 10–12; 1970. № 1–3; 1971, 1973, 1974, 1975) и «Победе» (1979).

Трудно представить, кто их будет сейчас перечитывать. И не только потому, что Ч., — как злые языки утверждали, — широко пользовался услугами «литературных негров» или, по крайней мере, «разработчиков», готовивших для этих полотен все необходимые материалы. Но еще и потому, — процитируем Н. Кожевникову, дочь его ближайшего друга, — что, «обладая уникальным жизненным опытом», «увы, Чаковский писательским даром не обладал»[3074].

Что отнюдь не помешало «опытнейшему царедворцу» получить и звание Героя Социалистического Труда (1973), и едва не дюжину орденов, и Ленинскую премию (1978), и Государственную (1983). А вдобавок еще издаваться все эти годы многосоттысячными тиражами, чувствуя себя защищенным от любой критики, на которую, впрочем, никто и не покушался.

Как вдруг перестройка. И мог ли Ч. предположить, что Г. Бакланов, назначенный главным редактором «Знамени», откажется печатать в журнале его последний роман «Нюрнбергские призраки»? И что даже Ф. Кузнецов, ловящий веяния с той же сноровкой, что и сам Ч., рискнет куснуть его в одном из докладов? И что, наконец, 18 ноября 1988 года его вызовут к новому секретарю ЦК по идеологии В. Медведеву, и тот предложит 75-летнему Ч. добровольно уйти в отставку — с сохранением, конечно, всех привычных привилегий.

На покое им вроде бы были написаны мемуары, но они так пока и не напечатаны. А жизнь заканчивалась. Так что, — рассказывает Н. Кожевникова, —

я оказалась единственным журналистом, записавшим и опубликовавшим интервью с Чаковским к его восьмидесятилетию. Больше — никто. И за время нашей многочасовой беседы ни разу телефон не зазвонил. Все как сгинули. <…> Чаковский в тот раз мне сказал: «Повезло Вадику — он до этого не дожил». И я с ним согласилась[3075].

Соч.: Собр. соч.: В 7 т. М.: Худож. лит., 1989–1991; Блокада: В 2 т. М.: Вече, 2013; То же: В 3 т. М.: Эксмо, 2019; Свет далекой звезды. М.: Вече, 2015; Невеста. М.: Вече, 2015.

Лит.: Козлов И. Александр Чаковский: страницы жизни, страницы творчества. М.: Современник, 1983.

Черноуцан Игорь Сергеевич (1918–1990)

Выпускник МИФЛИ (1941), неоднократно раненый и контуженый фронтовик, Ч. после войны закончил еще и Академию общественных наук при ЦК КПСС, защитил кандидатскую диссертацию и выпустил около дюжины книг, названия которых говорят сами за себя — «Ленинские принципы политики партии в области литературы и искусства» (1958), «В борьбе за передовое искусство» (1959), «Живая сила ленинских идей» (1966 и 1985), «Ленинский манифест революционного искусства» (1967), «Сила ленинской диалектики» (1970), «У истоков социалистической культуры» (1972) и т. д. и т. п.

Но главными в его жизни и его наследии стали не эти ученые труды, а докладные записки, которые Ч. более 30 лет (с перерывом на заведование кафедрой критики в АОН в 1964–1966 годах) готовил для начальства сначала как инструктор, затем как заведующий сектором художественной литературы, консультант и заместитель заведующего Отделом культуры ЦК КПСС (1951–1982). Именно по ним — или в том числе и по ним — принимались решения относительно «недопущения в печать» пастернаковского «Доктора Живаго», ареста романа В. Гроссмана «Жизнь и судьба»[3076], публикации солженицынского «Одного дня Ивана Денисовича» или цензуры, которой подвергались мемуары И. Эренбурга, другие крамольные выступления «Нового мира».

Но вот поди ж ты — несмотря на грозную риторику этих бумаг и несмотря, главное, на тяжкие их последствия для культуры, репутация у Ч. в глазах либеральной интеллигенции была в общем-то совсем не плохая. И если в воспоминаниях буниноведа А. Бабореко он предстает как человек «грубо-мужиковатый, неинтеллигентный», «невежда и хам, что <…> и отца родного не пожалеет ради того, чтобы не подвергнуть риску, не поколебать свое место партаппаратчика»[3077], то Л. Чуковская в дни, когда над «тунеядцем» И. Бродским сгустились тучи, первым делом бросилась за помощью именно к Ч. — «человек интеллигентный, доброжелательный, и склонен опекать литераторов»[3078].

Ч. не помог и от Бродского отступился. Но ведь