На день погребения моего - Томас Пинчон

пришла сюда не для того...

  —  Сделай это.

  — Да, Яшмин.

Габика вернулся с перешитым Бесшумным Платьем и увидел, что они раскраснелись и шепчутся, их одежда — в некотором беспорядке, а в комнате чувствуется несомненная нотка мускуса, смешавшаяся с фоновым ароматом заварного кофе. Он уже привык к таким живописным сценам, на самом деле уже с радостью их предвкушал, возможно, именно этим объяснялся тот факт, что он уже почти два года работал, не требуя прибавки к жалованью.

Поняв, что, возможно, вопреки ожиданиям, они были рады увидеться вновь, две молодые женщины провели вместе приятный вечер, пошли на ранний ужин в «Хопфнер», а потом вернулись в квартиру Яшмин на Марияхильф. К тому времени, как им пришло в голову посмотреть в окно, уже давно должно было стемнеть.

 — Который час, Яшмин, не может быть до сих пор так рано.

— Может быть, время замедлилось, как говорят в Цюрихе. Эти часы показывают одиннадцать.

  — Но взгляни на небо.

Всё это было, определенно, очень необычно. Звезды не появились, небо освещено странным светом, абсорбированным светом грозового дня.

Это продолжалось месяц. Те, кто воспринял это как знак из космоса, каждый вечер с подобострастием смотрели на небо, ожидая даже еще более экстравагантных стихийных бедствий.

Другие, те, кому оранжевый не казался цветом апокалипсиса, сидели на улице не общественных скамейках, спокойно читали, привыкая к курьезной бледности. Ночь за ночью ничего не происходило, явление медленно линяло, приобретая свой привычный темно-фиолетовый цвет, большинство уже с трудом могло бы вспомнить прежнее сердечное волнение, чувство прелюдии и возможности, они вновь вернулись к поиску оргазма, галлюцинаций, ступора, сна — к тому, что помогало им скоротать ночь и подготовиться к новому дню.

К концу октября разгорелся скандал вокруг заявления Австрии о том, что она собирается аннексировать Боснию. Зашел Тейн, еще более осунувшийся, чем обычно.

 — Нам понадобится тут кто-то на месте, — сказал он Киприану. — Возможно, нам придется забрать людей.

  — И вы сразу же подумали обо мне.

— Это не оптимальный вариант, но действительно никого больше нет. Можете взять в напарники юного Мойстли, если чувствуете, что вам нужен телохранитель.

Бивис был рад выбраться из подземной затхлости своей крипто-комнатушки.

— Да, ты мне сделаешь одолжение, если ненадолго избавишь от необходимости сбивать эти кокосы.

На столе Тейна стояла открытая бутылка сливовицы, но он не предложил ни одному из них выпить.

  — Что это? — спросил Киприан.

  — Карта Австро-Венгрии.

  — О, мне смотреть на нее сквозь увеличительное стекло?

  — Какой тут масштаб? — пробормотал Бивис.

   Тейн прищурился, чтобы прочитать надпись.

  — Кажется, один к пятидесяти миллионам, если я правильно сосчитал нули.

  — Немного сомнительно, по-моему, — проворчал Киприан.

— Вовсе нет, идеально для путешественника, думаю, последнее, чего человеку захочется где-нибудь на высоченной горе —  это сражаться с огромной кипой листов масштаба «миля к дюйму».

 — Но эта штука слишком маленькая, чтобы кому-нибудь пригодиться. Это игрушка.

 — Ну, я имею в виду, что эта карта достаточно хороша для Министерства иностранных дел, не так ли. Именно эту карту они используют. Решения чрезвычайной серьезности, судьбы империй, включая нашу, всё это —  на основании вот этого издания перед вами, «Майор Б. Ф. Вамб, инженерные войска, 1901 год».

— Это, конечно, многое говорит о Министерстве иностранных дел, —  Киприан холодно посмотрел на карту. — Взгляните на Вену и Сараево — между ними нет расстояния даже в полдюйма, не хватило даже места, чтобы написать их названия, написано только «В» и «С».

— Именно. Представляет всё буквально в другой перспективе, не так ли...почти в божественной, скажем так.

   Интонация и выражение лица Тейна внушали Бивису беспокойство.

  — Это обычно для Тейна, — позже заверил его Киприан.

— Нет-нет, он не волнуется, разве ты не видишь, никакие детали не имеют для него значения, не только карта —  он знает, что мы не проживем достаточно долго для того, чтобы успеть ею воспользоваться...

Однажды утром Яшмин пришла в магазин на Марияхильфештрассе и увидела, что двери закрыты, фактически, закованы цепью, муниципальное сообщение о конфискации краской намазано на уцелевших окнах. Когда она вернулась в свою квартиру, домовладелица, не встречаясь с ней взглядом, попросила предъявить документы, удостоверяющие личность, утверждая, что не знает, кто такая Яшмин.

 —  Фрау Койлер, что происходит?

 — Не знаю, как вы получили ключи от этой квартиры, но верните мне их сейчас же.

—  Я получила их от вас — мы видимся каждый день, я всегда вовремя плачу за аренду, пожалуйста, скажите, что не так?

 — Если это ваши вещи, я требую, чтобы вы упаковали их и съехали как можно скорее.

 — Но...

  — Мне вызвать полицию? Judensau. Вы все на одно лицо.

Еврейская свинья? На мгновение она слишком растерялась, чтобы быть в состоянии что-то понять. Конечно, Вена всегда была насквозь антисемитским городом — внутренняя часть, Ринг, Венский лес, если уж на то пошло, а в 1897 году официально правящей партией стала партия «Христианских Социалистов», которую возглавлял давно ненавидевший евреев Бургомистр, д-р Карл Лойгер. В прошлом году на всеобщих выборах партия также прошла на третий срок в Имперский совет. До сих пор у нее не было поводов обращать на это внимание — воздух, которым люди дышали в этом городе, позволял достичь уровня абстракции, когда фактическая национальность не имела значения.

— Wer Jude ist, bestimme ich,' as der schöne, —  любил говаривать Карл. — Это я здесь решаю, кто еврей.

Ненависть к евреям иногда была практически несущественна. Современный антисемитизм поистине вышел далеко за пределы чувств, стал источником энергии, страшной темной энергии, к ней подключались, словно к электросети, для особых целей, это был путь к политической карьере, фактор в парламентских прениях о бюджете, налогах, вооружении, в любом вопросе, оружие для победы над деловым конкурентом при заключении сделок. Или, как в случае Яшмин, просто способ прогнать кого-то из города.

   Киприан воспринял это не столь беззаботно.

 —  Ладно. Тебе опасно здесь оставаться. Во всяком случае, сейчас. Опасные люди у власти.

 — Кто? Не этот ведь старый добродушный джентльмен.