На день погребения моего - Томас Пинчон

последний раз, когда я видел Тома, он выглядел старше, чем я, — сказал Профессор. —  Ничто так не старит мужчину прежде времени, как вечные тяжбы.

Они назначили воздушное рандеву с «Большой Игрой» в небе над Семипалатинском. Если смотреть с земли, вместе дирижабли занимали четверть видимого неба. На мальчиках были похожие шапки из собольего меха, бурки на волчьем меху, купленные на большой февральской ярмарке в Ирбите.

— Почему вы раньше не сказали нам о Нарушителях границ? — Пажитнов пытался быть любезным. — Мы знаем со времен Венеции, и мы могли бы помочь.

  — С какой стати вы поверили бы тому, что мы говорим?

— Официально, конечно, нет. Это всегда может оказаться «американской уловкой». Вообразите себе эмоции на высшем уровне иерархии —  здесь очень тонкий баланс интересов, кому нужно, чтобы сюда ворвались еще и американцы, как несущиеся вскачь ковбои, смешивая все привычные величины?

—  Но неофициально...ты, небесный брат, мог бы нам поверить?

—  Я? Учитывая обстановку на Тунгуске, я верю всему. В Санкт-Петербурге, — они обменялись взглядами, выражавшими не столько презрение, сколько полный симпатии отказ от путей земного мира, — хотят верить, что это было японское оружие. Русская военная разведка хочет, чтобы мы подтвердили, что это были японцы, или хотя бы китайцы.

  —  Но... ?

  — Американское правительство? Что они думают?

  — Мы больше на них не работаем.

— Здорово! А на кого вы теперь работаете? На большую американскую корпорацию?

 —  На себя.

   Пажитнов прищурился, сохраняя дружелюбие.

  —  Вы, парни на дирижабле —  большая американская корпорация?

   Рэндольф пожал плечами.

 — Полагаю, не совсем. Но, учитывая инвестиции, мы вскоре можем основать акционерное общество. Мы изучаем Швейцарию, Нейтральный Мореснет, несколько отдаленных островных территорий...

 — Что вы думаете об акциях Рэнда? Мыльный пузырь лопнет? Большая часть наших средств вложена в них и в оружие.

—   Мы постепенно сворачиваем свое присутствие в Южной Африке, — сказал Линдси, — но в последнее время очень многообещающими выглядят облигации железной дороги «Китай – Туркестан».

—  Какой-то чудак в баре в Кяхте говорил мне то же самое. Конечно, он был мертвецки пьян.

В щелкающем и свистящем каскаде электрических шумов ожил русский беспроводной приемник. Пажитнов вышел на связь, и вскоре что-то быстро тараторил, сверяясь с картами и схемами, делая наброски и расчеты. Когда он закончил разговор, заметил, что Чик Заднелет смотрит на него как-то странно.

  — В чем дело?

  —  Ты вот так разговаривал всё время открытым текстом?

  —  Открытым текстом? Что значит «открытым текстом»?

  — Не зашифрованным, — объяснил Майлз Бланделл.

  — В этом нет необходимости! Никто другой не слушает! Это «беспроводная связь»! Новое изобретение! Лучше, чем телефон!

  —  Всё же я бы подумал насчет системы шифрования.

— Много работы попусту! Даже Русская Армия этого не делает! Мальчики с дирижабля, мальчики с дирижабля! Вы слишком осмотрительны, как старики!

Возвращаясь из тайги, экипаж «Беспокойства» заметил, что Земля, которую, как им казалось, они знают, изменилась непредсказуемым образом, словно то, что с неба упало на Тунгуску, что бы это ни было, пошатнуло оси Мироздания, может быть, навсегда. Они увидели, что многие мили прежде не содержавшего опознавательных знаков сибирского леса и прерии накрыла огромная паутина рельс, сталь на расчищенных участках блестела, как прежде —  русла рек. Промышленный дым нездоровыми тенями желтого, режевато-бурого и ядовито-зеленого цветов поднимался в небеса, достигая дна гондолы. Птицы, с которыми они прежде делили небо, мигрирующие европейские виды, исчезли, оставив регион орлам и ястребам, которые раньше на них охотились. Огромные современные города со множеством соборов, башни с открытыми балками, дымовые трубы и площади без деревьев распластались внизу, там не было видно ни одного живого существа.

В сумерках они приблизились к огромной воздушной флотилии. Тайга внизу затихла, словно начала склонять голову перед часами тьмы и сна. Сочащегося дневного света было достаточно, чтобы увидеть небо, усеянное огромными грузовыми дирижаблями без экипажа, застывшими на разной высоте, закат подсвечивал тонкую гравировку колец нагрузки и такелажной оснастки, грузовые сетки и нагруженные паллеты качались на усиливавшемся вечернем ветру, у каждого дирижабля — свой особый корпус, одни — идеальной сферической формы, другие — продолговатые, как арбузы, польские колбасы или дорогие сигары, или обтекаемой формы, как океанская рыба, квадратные или остроконечные, или накрепко сшиты вместе в форме звездного многогранника или китайских драконов, массивные, полосатые или в штриховку, желтые или багровые, бирюзовые или пурпурные, несколько аэростатов более новых моделей оснащены двигателями в несколько лошадиных сил, которые то и дело выдыхали сияющий пар — ровно столько, чтобы оставаться на месте. Каждый аэростат был привязан стальным кабелем к подвижному составу внизу, ехавшему по своей собственной колее, ведя свой поддерживаемый груз в разных направлениях по всей карте Евразии —  мальчики видели, что наиболее высоко висящие аэростаты флотилии приближались к своду тени Земли, затем быстро спускались и парили среди лакированных обитых шелком боков других аэростатов, и наконец —  резко падали, устремлялись вниз, на сельский ландшафт, чтобы избавить его от обыденного света. Вскоре нельзя было рассмотреть ничего, кроме земного созвездия красных и зеленых габаритных огней.

—  Что вверху, —  заметил Майлз Бланделл, — то и внизу.

Медленно, как Божье правосудие, начали поступать отчеты с Востока — всё это казалось непостижимо восточным, словно бесчисленные мелкие бои незамеченной войны наконец-то воплотились в форме одного большого взрыва, в почти музыкальном крещендо величия, с которым обычно можно столкнуться только во сне. Со временем, словно из проявительной ванны, начали появляться и циркулировать фотографии... потом —  копии копий, немного спустя деградировавшие почти до новейших образцов абстрактного искусства, но не менее шокирующие: девственный лес, абсолютно каждый ствол ободран до белого, взрывом повернут на немыслимые девяносто градусов, всё расплющено на многие мили. Единственной реакцией Запада было притихшее недоумение, даже среди известных дураков-балаболов. Никто не решился бы сказать, что хуже: то, что такого никогда не случалось прежде, или что такое случалось, но все силы истории сговорились никогда не фиксировать подобные явления, а потом, демонстрируя дотоле незаметное чувство гордости, хранили молчание.

Что бы там ни произошло, это событие само заявило о себе, начавшись в верховье реки у поселка Ванавара и с гулом несясь на запад со скоростью шестьсот миль в час,