Избранное - Илья Эренбург

1964

308. «Морили прежде в розницу…»

Морили прежде в розницу,Но развивались знания.Мы, может, очень поздние,А может, слишком ранние.

Сидел писец в Освенциме,Считал не хуже робота —От матерей с младенцамиВолос на сколько добыто.

Уж сожжены все родичи,Канаты все проверены,И вдруг пустая лодочкаОторвалась от берега,Без виз, да и без физики,Пренебрегая воздухом,Она к тому приблизилась,Что называла звездами.

Когда была искомаяИ был искомый около,Когда еще весомаяЕму дарила локоны.Одна звезда мне нравится.Давно такое видано,Она и не красавица,Но очень безобидная.

Там не снует история,Там мысль еще не роздана,И видят инфузорииТо, что зовем мы звездами.

Лети, моя любимая!Так вот оно, бессмертие, —Не высчитать, не вымолвить,Само собою вертится.

1964

309. В РИМСКОМ МУЗЕЕ

В музеях Рима много статуй,Нерон, Тиберий, Клавдий, Тит,Любой разбойный императорКлассический имеет вид.Любой из них, твердя о правде,Был жаждой крови обуян,Выкуривал британцев Клавдий,Армению терзал Троян.Не помня давнего разгула,На мрамор римляне глядятИ только тощим КалигулойПугают маленьких ребят.Лихой кавалерист пред РимомИ перед миром виноват:Как он посмел конем любимымПополнить барственный сенат?Оклеветали Калигулу:Когда он свой декрет изрек,Лошадка даже не лягнулаСвоих испуганных коллег.Простят тому, кто мягко стелет,На розги розы класть готов,Но никогда не стерпит челядь,Чтоб высекли без громких слов.

(1965)

310. «Когда зима, берясь за дело…»

Когда зима, берясь за дело,Земли увечья, рвань и гнойВдруг прикрывает очень белойНепогрешимой пеленой,Мы радуемся, как обновке,Нам, простофилям, невдомек,Что это старые уловки,Что снег на боковую лег,Что спишут первые метелиНе только упраздненный лист,Но всё, чем жили мы в апреле,Чему восторженно клялись.Хитро придумано, признаться,Чтоб хорошо сучилась нить,Поспешной сменой декорацийГлаза от мыслей отучить.

(1965)

311. ПОСЛЕДНЯЯ ЛЮБОВЬ

Календарей для сердца нет,Всё отдано судьбе на милость.Так с Тютчевым на склоне летТо необычное случилось,О чем писал он наугад,Когда был влюбчив, легкомыслен,Когда, исправный дипломат,Был к хаоса жрецам причислен.Он знал и молодым, что страстьНе треск, не звёзды фейерверка,А молчаливая напасть,Что жаждет сердце исковеркать.Но лишь поздней, устав искать,На хаос наглядевшись вдосталь,Узнал, что значит умиратьНе поэтически, а просто.Его последняя любовьБыла единственной, быть может.Уже скудела в жилах кровьИ день положенный был прожит.Впервые он узнал разор,И нежность оказалась внове…И самый важный разговорВдруг оборвался на полслове.

(1965)

312. В КОПЕНГАГЕНЕ

Кому хулить, а прочим наслаждаться —Удой возрос, любое поле тучно,Хоть каждый знает — в королевстве ДатскомПо-прежнему не всё благополучно.То приписать кому? Земле?              Векам ли?Иль, может, в Дании порядки плохи?А королевство ни при чем, и ГамлетСтрадает от себя, не от эпохи.

(1965)

313. СОНЕТ

Давно то было. Смутно помню лето,Каналов высохших бродивший сокИ бархата спадающий кусок —Разодранное мясо, Тинторетто.С кого спадал? Не помню я сюжета.Багров и ржав, как сгусток всех тревогИ всех страстей, валялся он у ног.Я всё забыл, но не забуду это.Искусство тем и живо на века —Одно пятно, стихов одна строкаМеняют жизнь, настраивают душу.Они ничтожны — в этот век ракет —И непреложны — ими светел свет.Всё нарушал, искусства не нарушу.

(1965)

314–323. СТАРОСТЬ

1. «Всё призрачно, и свет ее неярок…»

Всё призрачно, и свет ее неярок.Идти мне некуда. Молчит беда,Чужих небес нечаянный подарок.Любовь моя, вечерняя звезда!Бесцельная и увести не может.Я знаю всё, я ничего не жду.Но долгий день был не напрасно прожитЯ разглядел вечернюю звезду.

1964

2. «Молодому кажется, что к старости…»

Молодому кажется, что к старостиРасступаются густые заросли,Всё измерено, давно погашено,Не пойти ни вброд, ни врукопашную,Любит поворчать, и тем не менееОн дошел до точки примирения.

Все не так. В моем проклятом возрастеКарты розданы, но нет уж козыря,Страсть грызет и требует по-прежнему,Подгоняет сердце, будто не жил я,И хотя уже готовы вынести,Хватит на двоих непримиримости,Бьешься, и не только с истуканами —Сам с собой.Еще удар — под занавес.

1964

3. «…И уж не золотом по черни…»

…И уж не золотом по черни,А пальцем слабым на песке,Короче, суше, суевернейОн пишет о своей тоске.Душистый разворочен ворох,Теперь не годы, только дни,И каждый пуще прежних дорог:Перешагни, перегони,Перелети, хоть ты объедок,Лоскут, который съела моль, —Не жизнь прожить, а напоследокДодумать, доглядеть позволь.

(1961)

4. «Устала и рука. Я перешел то поле…»

Устала и рука. Я перешел то поле.Есть мука и мука, но я писал о соли.Соль истребляли все. Ракеты рвутся в небо.Идут по полосе и думают о хлебе.Вот он, клубок судеб. И тишина средь песен.Даст бог, родится хлеб. Но до чего он пресен!

(1961)

5. «Позабыть на одну минуту…»

Позабыть на одну минуту,Может быть, написать кому-то,Может, что-то убрать, передвинуть,Посмотреть на полет снежинок,Погадать — додержусь, дотяну ли,Почитать о лихом Калигуле.Были силы, но как-то не вышло,А теперь уже скоро крышка.Не додумать, быть очень твердым,Просидеть над дурацким кроссвордом, —Что от правды и что от кривды,Не помогут ни мысли, ни рифмы.Это дальше теперь или ближе?Нужно выбраться, вытянуть, выжить.Время мешкает, топчется глухо,Не взлетает, как поздняя муха.Есть черед, а хотелось бы через.Нужно жить, а уж нет суеверий,Если держит еще — не надежда,А густая и цепкая нежность,Что из сердца не уберется,Если сердце всё еще бьется.

(1967)

6. «Пора признать — хоть вой, хоть плачь я…»

Пора признать — хоть вой, хоть плачь я,Но прожил жизнь я по-собачьи,Не то что плохо, а иначе, —Не так, как люди или куклы,Иль Человек с заглавной буквы:Таскал не доски, только в доскуСвою дурацкую поноску,Не за награды — за побоиСтерег закрытые покои,Когда луна бывала злая,Я подвывал и даже лаялНе потому, что был я зверем,А потому, что был я верен —Не конуре, да и не палке,Не драчунам в горячей свалке,Не дракам, не красивым вракам,Не злым сторожевым собакам,А только плачу в темном домеИ теплой, как беда, соломе.

(1967)

7. «Из-за деревьев и леса не видно…»