Смерть старателя - Александр Николаевич Цуканов

к нему, чтобы вести внутрикамерную разработку. Когда говорил ему про добровольных агентов, то невольно лукавил. На каждого оперативного работника приходилось около десятка агентов, как того требовали в республиканском управлении, но мало попадалось толковых и умных. А таких, как Цукан, работающих на золоте, не было вовсе, а хотелось иметь. И он думал, что со временем сумеет это осуществить. Игра стоит свеч, как говорили раньше картежники.

Весной в Алданском отделении КГБ представители управления провели проверку, что было совсем неожиданно. Упор сделали на агентурно-оперативную деятельность. Попытались выявить несоответствие заявленных дел и фактических, особенно по делам оперативной профилактики. Старший следователь десятого отдела майор Труш с недовольным лицом перебирал стопу дел оперативного учета: «Двадцать два дела! Не многовато ли на ваш отдел? — спрашивал, намекая на то, что если обнаружит пустышки, то капитану Ахметшахову будет трудно оправдаться. — Еще девять дел оперативного наблюдения. И даже два дела оперативной разработки. Видимо, медаль капитану придется давать», — насмешничал Труш, обращаясь к сотруднику из отдела по работе с кадрами. А тот охотно откликнулся на шутку: «Лучше, орден Сутулова».

Майор был настроен предвзято, ему поначалу казалось, что дела не обеспечены агентурой, позволяющей контролировать поведение объектов, взятых под наблюдение. Но постепенно отмяк. Он три дня просидел в Нерюнгринском районе, в этой забытой богом дыре, где начальник отделения с утра поливал себя обильно одеколоном, чтобы перебить «выхлоп», а документация оказалась в ужасном состоянии, из-за чего Труш, как ни сдерживался, а вспылил. В итоге написал подробный отчет с перечнем недостатков в работе, где главным было отсутствие полноценной вербовки, профилактической работы, ДОПы оформлены скверно. Мог бы смягчить формулировки, если бы старший лейтенант покаялся, а он стал предлагать пойти на мировую и замять это дело с помощью обильной выпивки и поездки на охоту с районным прокурором.

В делах по профилактике майор не нашел серьезных нарушений. Зато отыгрался на явочной квартире.

— Вы, Тимур Фаридович, допустили серьезное нарушение. Пункт 22 инструкции обязывает на каждого содержателя конспиративной и явочной квартиры заводить личное дело. Кроме того, заводится отдельное дело, которое регистрируется в десятом подразделении на основании представляемой оперативным подразделением служебной записки, где указывается дата получения санкции на использование квартиры, псевдоним и размера ежемесячного вознаграждения, если содержатель не состоит в негласном штате органов КГБ.

— Виноват, товарищ майор. Квартиру оформляли до моего приезда в Алдан. Я упустил этот момент при передаче дел. Сегодня же исправим.

Ахметшахов поймал себя на том, что тон стал елейным, пусть и не был ни в чем виноват, а все же прогнулся. Тут же, стараясь сдержать недовольство собой, вызвал лейтенанта Сапрыкина, одного из немногих толковых сотрудников, взялся разъяснять порядок оформления явочной квартиры. Труш листал документы, слушал, в нужных местах делал замечания: «Лист учета сотрудников, работавших с содержателем квартиры согласно приложения двенадцать не забудьте оформить. И еще список агентов, принимаемых на квартире». Ему, похоже, понравилась такая оперативность.

Кадровик документацию бегло просмотрел, не проявляя настырности, он пил крепкий чай и рассказывал свежие анекдоты. В конце дня попросил показать журнал по физической подготовке. Полистал, спросил: «Где ж занимаетесь? А то я что-то закис за эту неделю… Схожу вместе с вами, не возражаете?»

В арендованном школьном зале расстелили маты. Кадровик сноровисто переоделся в спортивную форму и стал разминаться. Майор Труш остался наблюдателем. Пришел даже прапорщик Абзалов, который часто пропускал занятия, чем удивил лейтенантов, и они стали подшучивать, раздергивать его в разные стороны. Обычно укладывались в один час, а в этот раз всем пришлось работать в полную силу. Кадровик низкорослый и возрастной, оказался умелым цепким спарринг-партнером. Под одобрительные возгласы Труша провел отличный бросок, чем слегка завел Ахметшахова, и он тут же отыгрался. Подсек под правую опорную ногу, провел болевой прием с захватом руки, после чего кадровику пришлось хлопать ладонью по матам, уткнувшись лицом в дерматин.

— Молодец! Молодой, сильный — завалил старика, — вроде бы шутил и улыбался кадровик, а нотка недовольства звучала.

— Да я это случайно, — насмешничал Ахметшахов. — Больше не буду.

На следующий день напряжение спало, Труш больше не цеплялся к мелочам. Провел беседу с оперативными сотрудниками, делая упор на то, что у них должны складываться доброжелательные отношения с агентурой и доверенными лицами, чтобы они смелее шли на контакты и вербовочные мероприятия, особенно связанные с нелегальным сбытом драгоценных металлов, в первую очередь золота в старательских артелях.

Его заинтересовало дело оперативного наблюдения по распространению нелегальной литературы. Попросил свозить в Таммот, откуда начиналась эта цепочка. У Ахметшахова возникло предчувствие, что кто-то слил информацию, что майор неспроста уцепился за это дело.

Минувшей осенью агент лейтенанта Сапрыкина по кличке Хворост принес машинописную статью перебежчика Синявского. Сказал, что дали почитать на один день. Вывел на студента педагогического института, который распечатывал запрещенные тексты. У студента изъяли пишущую машинку «Уникс», книги Аксенова, Владимова и текст повести Солженицына «Один день Ивана Денисовича», вырезанный из журнала «Новый мир». На одной из страниц стоял штамп Таммотской районной библиотеки, где жили родители студента. В их квартире при обыске обнаружили подшивки литературных журналов времен хрущевской оттепели. Откуда взялся журнал «Новый мир» со штампом библиотеки, никто сказать не мог.

Ахметшахов пришел, чтобы лично побеседовать с заведующей.

— Наталья Синицына, — представилась она с мягкой застенчивой улыбкой. — Я здесь заведующая и библиотекарь, и уборщица, потому как на полставки никто работать не хочет. Оплата маленькая…

А он смотрел и молчал, словно забыл, зачем же пришел. Синицына честно призналась, что не уничтожила журналы — рука не поднялась. Но убрала в подсобку. Как и несколько книг, списанных в спецхран согласно приказу Министерства культуры. Потом вытаскивали их оттуда из-за протекающей крыши…

Прошли к этой самой подсобке, где лежали разбитые стулья, столы, стопы книг, журналов.

— Ох и намучилась с «залитованными» книгами. Уехал писатель из страны, ну и что? Книга чем виновата? Главлит сам одобрил издание… — Наталья Синицина искала сочувствия, понимания, а он тупо молчал. — Вы читали «Три минуты молчания» Владимова? Там ничего нет крамольного, но такая потрясающая книга!

Ахметшахов слушал, поддакивал, а сам думал, куда бы ее пригласить? В кафе, где к вечеру работяги нажираются до гундосости? Нет, это не стильно?

— Наталья, вы любите рыбачить?..

Торопливо, пока она не успела ему отказать, живо описал необычное проточное озеро Торгунтан с красивой форелью и чистейшей прозрачной водой… «А рядом в распадке смородина бурая, черная. И запахи по осени обалденные!»

Она согласилась поехать на озеро в ближайший выходной…

Теперь он каждую неделю ездил в Таммот и понимал, что жить