Акт 1 - Испытательный (СИ) - Амосов Михаил

Вольконт уже был ранен в руку, из нее текла кровь, но солдат не сдавался и яростно набрасывался на Криола снова и снова, он сумел повалить его на землю и замахнуться для удара. Я подоспел на выручку, закрыв Криола барьером. Шпага Вольконта, обрушившись на защиту, переломилась.

— Сдавайтесь! — крикнул я. — Вы проиграли!

Бывший солдат выхватил нож и, отступив на шаг, приготовился метнуть его. С такого расстояния я бы не успел увернуться, а создать защиту для себя не смог бы, так как руки уже были заняты заклинанием. Я предчувствовал неминуемое.

— Да чтоб вас…

Вольконт не успел договорить, его возглас прервался, споткнулся о грохот выстрела. Его рубаха окрасилась красным, на лице замерла гримаса гнева и ярости, страха и сожаления, солдат упал на землю и испустил дух, даже не успев сказать последних слов. Нож выпал из рук солдата. Криол очень неожиданно выхватил пистолет и разрядил его практически в упор. Видеть смерть другого человека мне еще не приходилось таким образом, это было странное, неприятное чувство, от которого становиться пусто внутри и подкашиваются ноги, но я взял себя в руки и устоял, но попытался не смотреть на убитого.

— Вольконта грохнули! — закричал рыжий.

— Шон спекся! — вторил черный.

— Дьяк! Уходим отсюда! Это того не стоит!

— Согласен с вами, братья!

Родрик попытался убежать в лес, в чью сторону уже уходили его сотоварищи, но его настигло три стальных иглы, пущенные Янко, хотя Эрик, видя отступление врага, не пытался его преследовать. Иглы вошли в тело практически полностью. Дьяк упал на колени, обратил свой взор к небу, но затрясся, поперхнулся собственной кровью, не сумев вымолвить ни слова, и повалился на землю. Бой завершился нашей победой.

* * *

Не считая ушибов и порезов, никто из нас не пострадал. После того, как сражение закончилось, я осмотрелся. Деревья вокруг были опалены и почернели, как после небольшого пожара. Вся дорога была изрыта и размочена. Карета слегка подпортилась от огня, костюм Криола был замаран и в некоторых местах порван. Синдейн, все это время сидевший в карете, практически не обратил на произошедший хаос никакого внимания и только сухо, без крика, приказал Мэрлоу двигать экипаж дальше. Что удивительно, лошади во время боя вели себя спокойно, как и Синдейн, казалось, совершенно не опасаясь за свою жизнь. Я даже усомнился, живые ли они на самом деле, настоящие или же здесь есть какая-то подоплека.

Прежде чем, отправиться дальше, Ридли настоял на том, чтобы похоронить Вольконта и Родрика, как подобает. Синдейн с презрением покосился на трупы, но спорить, на удивление, не стал, возможно, правила уважения к умершим пересилили его природную вредность.

— Хорошо, только побыстрее, — сказал он.

Ридли с помощью магии отделил от земли небольшие прямоугольники по росту погибших. Затем переместил их тела в образовавшиеся ямы и закопал, вместо крестов воткнул у изголовья их оружие — меч и сломанную шпагу с ружьем.

План разбойников провалился, как минимум двое были повержены, мы хорошо сражались и могли собой гордиться, но эйфория от битвы ушла и в душу закралась некоторая скорбь, все-таки убийство, пусть и таких негодяев, тяжелым камнем повисла на сердце.

Распрощавшись с развалинами, мы пошли дальше, желая поскорее убраться из этого участка леса. По пути я шел рядом с Ридли, Янко и Эрик позади кареты. Я спросил:

— Ридли…

— Хм, что малыш?

— Насчет того, что сейчас произошло…я не понимаю, почему мне так тяжело, ведь я не совершил ничего плохого, даже не я убил их, почему же так?

— Хм, — задумался учитель. Он некоторое время смотрел в небо, будто вспоминая ответ. — Видишь ли, все мы разные, у каждого свое представление о справедливости и душа у всех нас тоже разная. Нам плохо, когда наши действия противоречат нашим убеждениям и моральным устоям. Но подобная вещь, как смерть кого-то от наших рук, всегда откладывает определенный отпечаток. Уверен, твои друзья тоже сейчас в некотором смятении.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Но почему меня одолевают сомнения?

— Эх, пойми, малыш, — продолжал Ридли. — Этот мир весь такой. Зачастую приходиться делать то, чего не хочется. Защищать себя или кого-то от плохих людей все равно придется и тут главное — не думать об этом так сильно и много.

— Как это?

— А вот так. Мы ведь не хотели всего этого, мы просто защищались, нет нашей вины в том, что случилось с ними, они сами выбрали этот путь, и просто получили то, что получили. Не волнуйся, малыш.

Ридли положил свою руку мне на плечо.

— Я понимаю, но попробуй не думать об этом.

— Хорошо… попробую…

Я понял, что учитель прав, но для себя решил, что не хочу впредь снова испытывать подобное чувство. Если понадобиться, я несомненно стану защищаться, но сделаю все, что в моих силах, чтобы не убивать. Правильно это или нет, но это был мой выбор.

— Но можно тогда сказать, что Янко…

— Хм, послушай, — прервал меня Ридли. — Я не поощряю такое поведение, но не имею права осуждать его в этом случае. Янко применил оружие, чтобы остановить преступника, он мог дать ему уйти, но решил поступить именно так, как поступил. Тот человек снова мог навредить кому-либо, можно сказать, что убив его, Янко, возможно, спас чью-то жизнь в будущем. Понимаешь, что я имею ввиду?

— Да… наверное…

— Видишь ли, я считаю, что пощадить преступника или же покарать — дело лично каждого в подобных случаях. Если бы этот вопрос мы поставили перед стражем, который обязан защищать народ из-за присяги, то он действовал бы иначе, чем, например, святой, которому задали бы тот же вопрос. Янко ни тот, ни другой, у него нет обязанностей воина или же принципов религиозного человека. Его выбор зависит лишь от него самого. Даже я в различных ситуациях могу позволить уйти врагу или же… сам понимаешь.

— Да, я понимаю.

— Но главное, ты не должен теперь относиться к своему другу иначе. Он все еще твой товарищ и сделает все, чтобы тебя защитить.

— Да я и не собирался…

— Ладно, не волнуйся. Все будет нормально, ты и сам все поймешь, когда будет необходимо, вот увидишь.

Мы шли около двух часов и решили устроить привал, пообедав, мы шли до вечера, пока солнце не скрылось за горизонтом. Дежурили по очереди, но мне, как наиболее набегавшемуся, разрешили просто спать, что я сделал, от усталости сразу провалившись в собственное сознание.

Глава 8

«Есть на свете вещи, друг Горацио, которые человеку знать не положено»

Весь следующий день шли практически в абсолютном молчании, как-то ни у кого не было настроения разговаривать. Ридли тихо напевал себе под нос какие-то стихи, которых я так и не мог расслышать.

Мы втроем брели следом за ним, каждый думая о чем-то своем, Янко казался совершенно спокойным, ни его лицо, ни даже настроение не изменились. Я был в некотором психическом упадке, Эрик же несколько раз пытался завести беседу, но так как я отвечал сухо, быстро прекратил свои попытки и также о чем-то задумался.

Наша команда, сопровождая экипаж, шла весь день с привалом в обеденное время. Время тянулось медленно, монотонно. Дорога, лес, небо и солнце, птицы, стук колес и копыт, собственные мутные мысли слились в один бесконечный поток, в котором я окончательно заблудился, действуя по заданной рассудком программе. Несмотря на длительный анализ этого моего поведения, я так и не мог долгое время понять, что же со мной происходило, это было необъяснимое, нелогичное, странное состояние, с которым ничего нельзя было поделать.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Разум мой в тот день прояснился лишь к вечеру, мне заметно полегчало, прохлада освежила, я будто проснулся, почувствовав прилив сил. Спать, разумеется, не мог. Вместо этого я снова ушел в лес, когда убедился, что этого никто не заметит. Ночной полет и бег между деревьев и зарослей принимались сознанием, словно лекарство, стало еще легче. Обратный путь до лагеря я проделал в своем родном обличии, шел медленно, наблюдая и рассматривая все, к чему бы ни обратился мой взор. Улегшись обратно на землю, я спокойно уснул, это был самый легкий и спокойный мой сон, уже лежа поймал себя на мысли: «Отпустило…»