Танец ангела - Оке Эдвардсон

— Хорошо, мы возьмем сначала тех, кто летел туда и обратно в течение недели.

— Вот, это конструктивная задача.

— Это идиотская задача.

— Мы отфильтруем всех, кого можно. Кто-то должен этим заняться.

Рингмар, казалось, боролся с желанием что-то сказать, в нерешительности почесывая плечо.

— Я не так уверен, как ты, Эрик.

— Я всегда уверен.

— У нас нет никаких оснований думать, что убийца летал из страны в страну. И что убийца только один. Хотя сценарий был один.

Винтер не ответил, потому что отвечать было нечего. Они уже обсуждали это сто раз. Все, что они могли, — это выдвигать версии и проверять их одну за другой, а иногда параллельно. Они не бросали версию, пока не заходили с ней в тупик. Впрочем, даже тогда они не отказывались от нее полностью.

— Мы не знаем, сколько было исполнителей, но заказчик был один, — сказал Винтер.

— Возможно.

— Но с какой целью он заказывал?

— Коммерческая выгода, наверное? Может, я ошибаюсь, но я думаю, что это производство фильмов.

— И не видно никакой связи между жертвами.

— Если не считать, что все были гомо- или бисексуальными.

— Да, только мы и в этом не уверены.

— У них и самих не оказалось шансов определиться.

— Но все-таки связь с этим есть. И это стало причиной их смерти — сначала косвенно, а потом и прямо.

— Поясни.

— Что побудило их пригласить домой незнакомца? Любопытство, желание попробовать что-то тайное или запретное.

— Могли быть и другие причины.

— Например?

— А что бы тебя заставило впустить человека в дом?

— Куча денег?

— Сомневаюсь.

— Предложение главной роли в фильме?

— Вряд ли.

— Ящик виски?

— Да ну тебя.

— Кто-нибудь из знакомых?

— Точно.

Они замолчали. Тихий ангел пролетел.

— Волосы дыбом встают, — сказал Винтер.

— Они его знали, — повторил Рингмар.

— Не исключено. Все-таки я думаю, это один человек. Он был здесь и в Лондоне, и сейчас он или здесь, или в Лондоне.

— Мы изучаем прошлое жертв. Если они его знали, мы его найдем.

— Не стоит искать его в прошлом.

— Где граница между прошлым и настоящим? — спросил Рингмар.

Винтер промолчал.

25

Мальчик молча ждал вместе со всеми, такой же усталый и замкнутый в своих мыслях, как и остальные. Двери открылись, и он вошел в автобус.

Автобус поехал по центру города, собирая новых пассажиров: туристов с большими сумками и сотрудников аэропорта в идеально отутюженной форме — наверное, чтобы острые складки помогали им держаться прямо.

На шоссе водитель прорывался сквозь вал машин, но мальчик, на грани между сном и бодрствованием, не слышал грохота, только регги в наушниках.

Автобус остановился у международного зала вылета. Мальчик взял сумку и вышел. Падал снег, и пассажиры почти бежали со своими тележками к входу. Внутри к потолку поднимался сонный рой голосов. У стойки «САС» стояли ожидающие начала регистрации на рейс. Появились сотрудники авиакомпании, и очередь зашевелилась. Мальчик приехал немного заранее, четверть седьмого, раннее утро. Он еще ничего не ел — собирался купить кофе и бутерброд с сыром перед отлетом.

Подошла его очередь. Он поднял сумку, чтобы показать служащей.

— Это весь ваш багаж?

— Да, одна сумка. Я возьму ее в салон.

Женщина кивнула, проверила билет и паспорт.

— Где вы хотите сидеть?

Он пожал плечами. Какая разница?

— У окна в середине, подойдет?

Он опять пожал плечами, женщина улыбнулась и протянула ему посадочный талон, обратный билет и паспорт.

— Счастливого пути.

Он кивнул, засунул документы в нагрудный карман и побрел к эскалатору на паспортный контроль.

В кафетерии он увидел знакомое лицо. К тому времени он уже выпил кофе, съел бутерброд и сидел, тупо глядя на проходящих. Он обещал матери купить духи в дьюти-фри — листочек с названием лежал в бумажнике, но это лучше было сделать на обратном пути. Он надеялся, в Лондоне они тоже продаются.

Знакомый подошел к нему, и мальчик выключил причитания Доктора Алимантадо, который как раз стоял у склада в трущобах Кингстона и высказывал все, что думает о местных копах. Музыка стихла на середине аккорда.

— Собрался куда-то, я смотрю?

— В Лондон, — кивнул мальчик.

— И я тоже. Но только на один день.

— На один день? Почему так мало?

— Надо передать кое-какие бумаги.

— Но есть же почта.

— Иногда надежнее передать из рук в руки.

— Вот как…

— А ты надолго?

— На неделю приблизительно, — сказал мальчик.

— Так ты еще не решил? Завидую твоей свободе.

Мальчику было приятно погреться в чужой зависти, посмаковать свою поездку перед отлетом.

— Ты бывал там раньше?

— Да, один раз, — ответил мальчик.

— Где ты остановишься?

— Там посмотрю.

— Но у тебя есть идеи?

— Предки называли отель, где они всегда жили, так что я могу остановиться там, а потом переехать куда-нибудь еще.

— Ты работаешь сейчас?

— Учусь.

— Ясно.

— Я, собственно, потому и еду — я присмотрел пару колледжей и хочу выбрать получше.

— Что ты хочешь изучать?

Мальчик складывал салфетку, пока она не стала маленьким квадратиком. Объявили посадку на его рейс.

— Может, английский. Или дизайн и фото, там есть хорошая школа.

— Трудно поступить?

— Не знаю, но нам пора идти, если мы не хотим опоздать.

— Еще много времени.

— А еще там музыка, — сказал мальчик, вытащил из-под стола сумку и встал.

— Какая музыка?

— Мне нравится регги, и я собирался доехать до Брикстона и поискать записи, которых не купишь тут. Я нашел по Сети несколько мест.

— Магазинов?

— Все подряд — магазины, клубы, дискотеки. Там у них весело.

— Брикстон — это ведь далеко?

— На метро можно доехать, так что нормально. У «Клэш» есть песня про Брикстон, не слыхали? Я брал диск у отца.

— Нет.

Они прошли к выходу, показали паспорта, посадочные талоны и поднялись в салон. Мальчик засунул сумку на полку и протиснулся на свое место. Пристегнул ремень и стал смотреть в окно. Бетонка взлетной полосы, на краю аэродрома чернеют деревья. Снег налипал на окно и таял. По громкой связи напоминали о правилах безопасности, он не хотел слушать, включил плейер, закрыл глаза и слушал Алимантадо, отбивая рукой такт.

Через некоторое время он почувствовал, что его вжимает в кресло. Он открыл глаза и увидел бетонную полосу, мчащуюся рядом с самолетом на блеклом фоне аэродрома. Потом какое-то время не было видно ничего, а когда они вылетели из облаков, мальчик попытался вспомнить, видел ли он когда-нибудь такое синее небо, кажется, нет. «Вот она, жизнь», — подумал мальчик.

26

Он опять не находил себе места, знакомое чувство, словно кто-то грыз его изнутри. «Может, я еще не готов к настоящей семье, к серьезным решениям? Или причина в чем-то другом?»

Вчера вечером он ясно чувствовал под ладонью толчки Малыша. Они до сих пор отзывались в руке, обдавая то жаром, то холодом, и пальцы непроизвольно двигались. «Я не знаю, чего ожидать от будущего, — думал он. — Я должен что-то делать, но не знаю что. Это надо как-то решать».

Он непроизвольно поморщился.

— Что с тобой? — спросила Мартина, взглянув на него.

— Ничего.

У тебя такое выражение лица, как будто ты думаешь о чем-то неприятном.

— О работе.

— А что случилось?

— Просто устал работать допоздна.

— У тебя всю неделю вечерние смены?

— Да, хотя это, скорее, ночные смены.

— От тебя пахнет сигаретами, когда ты приходишь.

Он завел машину и поехал в сторону моста. Последние два дня свет был иной, обещающий весну. «Буду ли я так же ждать весну через пятнадцать лет? Всю жизнь? — думал он. — Через пятнадцать лет деревья у нашего дома вырастут, я буду комиссаром, а Малыш будет собираться в гимназию. Тогда мы уедем на последнюю неделю февраля в какое-нибудь тайное место, как Биргерсон. Он возвращается совсем не загорелый. Где же его черти носят? Могут ли взрослые люди иметь секреты?»

Под мостом плавали последние льдины, река на солнце казалась потоком разбитого стекла. Катер, как алмаз, прорезал винтом путь к открытому морю. К западу от моста он встретил катер на воздушной подушке, летевший из Дании. Вода заглушала все звуки. Скольжение стремительно и беззвучно.

В эту тишину, ползущую отсюда на город, и свернул после моста Ларс Бергенхем.

«Наверняка можно найти небольшую яхту по разумной цене, — думал он. — Мартина, наверное, будет только рада, если я не буду мешаться под ногами, когда родится Малыш».

Он сам удивился своим мыслям. Вставил кассету и усилил громкость до предела, как только мог выдержать. За окном беззвучно мелькали машины.