Копье Судьбы - Валерий Игоревич Иванов

что и горящая вечным огнем кисть правой руки, фантомный глаз графа обрел способность видеть истинную реальность. Сквозь заскорузлые от крови бинты, закрывающие простреленную глазницу, Штауфенберг пронзительно ясно увидел то, что повергло его в мистический экстаз.

Вскрылись облачные поля над ночным глобусом, далеко внизу показались океаны и континенты. Ужас и мрак распростерли крыла над землей. Рвались снаряды, стенали на полях сражений миллионы раненых, выли по мертвым собаки на пепелищах городов и сел, душераздирающе визжали пикирующие бомбардировщики, ревели стада эвакуированного скота, артиллерийская канонада прокатывалась по горизонтам. Над миром гремела Великая симфония Страшного суда.

Маршевые роты, батальоны, полки, дивизии, армии и фронты пешком, на автомобилях, мотоциклах, танках, самолетах и поездах с ожесточенными боями продвигались в одном направлении. Штауфенберг глянул туда и похолодел.

Облитый фиолетовый мантией, с Копьем в руке гигантский Судия возвышался на черном престоле, утвержденном на ледниках высочайших горных вершин. Копье Судьбы в его руке было увеличено до планетарных масштабов. Колоссальные, ветвящиеся разряды молний с грохотом били с наконечника и освещали сполохами серебряное лицо под черной косой челкой. Штауфенбергу показалось, что на лице фюрера нет глаз и усов, а есть черные дыры, сквозь которые сквозит космос.

Над престолом с гулом вращалось дымно-косматое торнадо вовлеченного в страшный судебный процесс человечества. Осью его вращения было Копье Судьбы. Бьющие с наконечника молнии являлись мерцающими «спицами» Колеса Сансары.

– Друг мой, – циклопический Фюрер постарался смягчить громыхание голоса, – вы тоже подсудимый, раз родились в эпоху Страшного суда. Вы готовы принять свой приговор?

– Да! – прокричал отважный копьеносец.

В ту же секунду граф Штауфенберг увидел с высоты летящего «Физелер-Шторха» белые горы зимнего Крыма.

Огнеметные струи бьют по партизанскому лагерю.

Бежит по снегу горящий человек.

В каменном гробу под скалой молодой партизан душит свою невесту.

Этот же партизан поедает обугленный труп товарища.

Его напарник отрезает голову комиссару партизанского отряда, сдается немцам и взрывается на заминированной гондоле.

Ситуации прегрешений и наказаний создавались молниями, бьющими из раскаленного наконечника, воздетого над Землей исполинским Судией. Приговоры представляли собой мириады искрящихся молний, источаемых Копьем. Каждая молния достигала именно «своего» приговоренного и осуществляла его судьбу.

Одна из молний ударила в застывшего от ужаса немецкого полковника.

Взрыв личной судьбы графа фон Штауфенберга произошел по земному времени 3 марта 1942 г. в 13 часов 04 минуты в районе Голого шпиля.

Он увидел себя в заснеженном лесу.

Его, немецкого аристократа, одетого в шинель с меховым воротником, тащили вглубь чащобы заросшие бородами люди в драных одеждах, страшные и вонючие, как бесы преисподней.

ПРОРЫВ ОБЛАВЫ

Крым. Наши дни (продолжение)

Сергей спустил с плеча двустволку, поднял руки. Даша последовала его примеру.

Из зарослей с ружьями наизготовку вышли трое: фурункулезный амбал с переразвитой нижней челюстью Вакула, двухметровый верзила «Сергач», работающий вышибалой в баре «Спорт» на стадионе «Авангард», и Леонид Каретников, морпех и ветеран горячих точек.

– Мордой в землю, – скомандовал Сергач.

Черный копатель и девушка легли на траву.

Сергея прощупали по карманам, сняли рюкзак, сорвали с пояса охотничий нож.

Главарь накинул на плечо ремень винчестера, по рации доложил о поимке беглецов, вышел на поляну, чтобы просигналить вертолету дымовой шашкой. За ним увязался Каретников, выспрашивая, сколько им отвалят за «этих хорьков».

Сергей сказал углом рта.

– Слышь, Вакула, мы в раскопе нашли золото. Я его спрятал в дупле. Тут недалеко. Если отпустишь, золото твое.

– Че-че? – поморщился фурункулезный увалень.

– Соображай быстрее. Сможешь купить себе квартиру, завести ребенка, вы же с Галкой об этом мечтаете.

Было слышно, как Вакула сглотнул.

– Золото откуда?

– Немецкое, времен войны.

– Врешь…

– Правду говорю.

– Ладно, пошли, покажешь свое дупло.

Сергей встал.

– Какие мои гарантии?

Вместо ответа амбал ударил его прикладом в пах.

Скворцов скрючился, пошел гусиным шагом.

– Идем, – сказал Вакула, беря его за плечо, – покажешь, какое вы там золотишко надыбали.

– Не покажу, – проскрипел Скворцов.

– Че так?

– Смысл? – выдохнул Сергей, потихоньку распрямляясь. – Все равно убьете.

– Убьем, а как же, только быстро и не больно. Ты нам золото, а мы тебя братве не сдадим. Они тебя до-о-олго мучить будут, а мы быстро кончим, обещаю. При попытке к бегству. Устраивает тебя такая пропозиция?

– Не-а, – сказал Скворцов, – не устраивает.

Приступ ярости после удара в самое болезненное для мужчины место изменил «кислотно-щелочной баланс» в организме – черный копатель распрямился уже другим человеком. В мышцы хлынул адреналин, тело налилось силой и обрело горделивую осанку, глаза, сплющенные гематомами, сузились в корейские щелки.

– Лады, братан, – прогнусавил он, – потопали к братве, посмотрим, кого они дольше мучить будет, тебя или меня. Я все им расскажу! И как вы крысятничали на белогорских заправках, и про торговые точки в Малореченске.

Интонации погибшего на Голом шпиле Андрюхи Чана послышались Вакуле в голосе черного археолога. Бандит даже огляделся по сторонам, будто Чан мог незаметно подкрасться и заговорить из кустов. А копатель продолжал все тем же до странности знакомым голосом.

– Я вижу, ты обрадовался, брателла, что «Чайника» завалили. Думаешь, в одиночку «белогорских» доить? Чан перед смертью велел тебе передать, «ты – шкуроход, сдернул с махалова, бросил дружбана умирать…» – и тут тертый жизнью Рома Вакуленко в натуре покрылся мурашками, ибо мертвый друг – прищуром и оскалом – проступил сквозь побитый облик лесного бродяги и в ощеренные зубы прошипел: «Долю мою засылай маме моей, Элеоноре Леонидовне, до скончания ее дней, понял меня? Если нет, я с того свету приду, за зябок тебе кадык вырву и схавать заставлю!»

Фурункулезное лицо вытянулось. Знать о левых точках и крысятничестве мог только Чан, но Чана увезла труповозка, Чан дохлый, нет больше Чана!

– Ты че несешь, психарь обдолбаный? – Вакула сделал шаг назад и передернул затвор карабина. – Беги, сука, Чану привет на тот свет передашь.

– Э, нет, стой! За меня награда объявлена, пять косарей…

– Насрать мне на косари!

– А на золото тебе тоже насрать? Посмотреть не хочешь?

Черный археолог присел возле рюкзака, расшнуровал горловину, запустил руку, укололся о шипы строгого ошейника, вдел кисть в кожаную петлю на конце цепи.

– Отойди, – мотнул Вакула карабином.

Это был бросок ниндзя – резкий, кистевой, – цепь выскользнула из рюкзака и шипастой булавой ударила бандита в глаз. Отшатнувшись, Вакула инстинктивно нажал на курок, грохнул выстрел, но черного копателя на месте уже не было, в кувырке он сократил дистанцию, подхватил снизу ствол винтовки, локтем врезался в пах Вакулы.

В тело Сергея Скворцова впрягся Андрей Пакович Чан, 31 год, «черный пояс» карате.

Сергач с Каретниковым оглянулись на выстрел.

Черный археолог добивал Вакулу ударами колена в