Юность, опаленная войной - Эугениуш Червиньский

Приезжает полевая кухня. Мы чистим оружие и расширяем искусную сеть окопов и ходов сообщения, запасных огневых позиций. Через несколько дней кропотливой работы некоторые участки окопов даже прикрыты сверху. Все это хорошо замаскировано.

То, что нам сказали советские солдаты, передавая позицию, вскоре подтверждается. Правда, гитлеровцы каждый день методично обстреливают нашу оборону, особенно ее передний край, но особого вреда нашим позициям они причинить не в состоянии. Да и находятся на переднем крае только дежурные расчеты.

На третий день пребывания на плацдарме назначается на дежурство наш расчет. К дежурству мы тщательно подготовились: я накопал на недалеком поле целый вещмешок картошки, а Зенек приготовил топливо - набрал сухих, как порох, сучьев. Вечером мы все это забираем с собой па позицию у Пилицы.

Ночь прошла без особых происшествий, а утром взвод уходит и мы остаемся одни. Я завтракаю ячневой кашей, которую нам принесли, а Краковяка каша не устраивает. Он выбирает несколько кусочков консервированного мяса и принимается готовить более вкусный завтрак.

- Сейчас сварю картошку, хорошо поем, а потом и подежурить можно...приговаривает он.

"Бум!" - откуда-то со стороны вражеских позиций бьет одинокое орудие. Над нашими головами с сатанинским воем пролетает снаряд и разрывается на недалекой возвышенности, поднимая столб дыма и песка. Мы прячемся в окопе.

- Гады...- цедит сквозь зубы Краковяк. "Бум!" - снова свист, глухой хлопок - и все замирает.

- Не взорвался. Побольше бы таких! - радуется Зенек.

В течение нескольких минут ждем очередного гитлеровского "подарка".

- Ну, вроде кончилось,- облегченно вздыхает Зенек и предлагает: - Я пойду за водой, а ты почисть картошку.

Пока я на дне окопа чищу картошку, он возвращается с водой и мы разводим огонь. "Бум-бум!" - снова бьют орудия.

- У, проклятые! - ругает Краковяк немцев.

На этот раз снаряды проносятся где-то высоко и разрываются в воздухе. Облачка черного дыма показывают места взрыва. Мы недоуменно смотрим, куда это так ожесточенно стреляют немцы, и видим вдалеке солдата, который спешит к лесу, в район обороны нашего батальона. Снова грохочут орудия. Солдат бежит зигзагами по картофельному полю.

"Если добежит до кустов, где начинаются траншеи,- мысленно загадываю я,то спасен". Добежал! Радуюсь так, как если бы это мы с Зенеком благополучно перенесли огневой шквал. Краковяк снова разводит огонь. Котелок с картошкой мы вешаем над пламенем. Солнце поднимается все выше и приятно греет лицо. Глаза слипаются.

- Давай тушенку, и можешь спать,- милостиво соглашается Зенек.

- Но ведь она не наша...

- Если бы ее хозяин был голоден, он давно бы за ней пришел. Открывай смело - картошка сварилась. Возьми мой нож.

Картошка с тушенкой - действительно очень вкусное блюдо. Его мы готовим себе и на обед.

Только одно событие произошло во время нашего дежурства. Над нами в сопровождении двух "яков" появляются шесть горбатых "илов". Артиллерия на том берегу реки неистовствует. И вот мы с ужасом видим, как один из штурмовиков начинает терять высоту, а на его крыльях бушует огонь. Но летчик не только сумел сбить пламя, но и поджег немецкий самолет. В воздухе слышится какой-то небывалый рев.

- Это "илы" бьют фрицев! - радуется Краковяк.

К нам приходит командир взвода, которому мы докладываем, что в течение дня ничего существенного в районе обороны взвода не произошло.

- Хорошо. Продолжайте наблюдение, завтра отдохнете...

31 августа на рассвете в окопы второго батальона 9-го полка приходят солдаты из разведывательных взводов 7-го пехотного полка. Они внимательно наблюдают за неприятельским берегом. В нашем окопе разместились конные разведчики из братского полка - Генрик Сурмачиньский, известный мне еще по партизанскому отряду, Станислав Верещиньский и сержант Валь. Как я завидовал их тихо бряцающим шпорам и кривым казацким саблям!

- Ночью мы пойдем за "языком" на немецкий берег,- объясняет сержант Валь.Здесь Пилица неглубокая...

Мы уходим на завтрак в глубь обороны, а разведчики остаются в окопах - они ведут наблюдение. Вечером мы снова встречаемся. В маскировочных комбинезонах разведчики выглядят еще мужественнее.

- Присмотри тут за нашими саблями и шпорами,- просит Генрик Сурмачиньский, будто читая мои мысли.

- Конечно-конечно,- радостно соглашаюсь я.

Ночь выдалась на редкость темная. Луну плотно заслоняют тучи. Далеко за Пилицей гремят артиллерийские раскаты. Разведчики докуривают последние самокрутки.

Из близлежащего окопа раздается знакомый голос майора Дроздова:

- Вперед!

Бесшумно, как духи, исчезают в ночи разведчики. Теперь весь наш участок обороны наблюдает за противоположным берегом с удвоенным вниманием. На мою огневую позицию несколько раз заходит командир батальона и нервно прислушивается. Тишина. На востоке уже розовеет небо, а разведчиков все нет. "Та-та-та-та..." - раздается автоматная очередь на немецкой стороне. Через мгновение слышится вторая очередь. Мы ложимся у пулеметов.

- Огонь! - раздается крик с другого берега Пилицы.

"Та-та-та-та..." - гремят выстрелы из окопов второго батальона 9-го пехотного полка.

Немцы открывают ответный огонь. Пули свистят над нашими головами.

- Ребята, огонь! - снова кричат разведчики.

Сквозь прицел я вижу зеркало реки и поспешно возвращающихся разведчиков. Вот первые участники ночной вылазки появляются в окопах, а майор Дроздов поторапливает: ему как можно быстрее нужен "язык". У меня отказывает пулемет.

- Что за черт? - нервничаю я.

Оттягиваю затвор в заднее положение, меняю магазин - и снова ничего. Ствол так разогрелся, что над ним дрожит воздух. Высокая температура размягчила возвратно-боевую пружину, поэтому боек слабо ударяет о патроп. Я не могу уже прикрыть огнем разведчиков, которые тащат через реку двух фрицев. Один из гитлеровцев ранен и умирает на нашем берегу. Второй, без одного сапога, предстает перед майором Дроздовым.

- Капитан Отто Габихт, из седьмой пехотной роты сто тридцать второй бригады гренадеров,- по-военному докладывает он. Сержант Валь переводит.

- Увести! - приказывает майор.

- Шпоры и сабли...- просит промокший Верещиньский.

- Как там было? - хочу узнать я.

- Потом! - бросает он на ходу и бежит за своими. Я смотрю ему вслед с нескрываемым восхищением и завистью...

На помощь столице

Осень 1944 года очень напоминала мне памятную осень 1939-го. И события, развернувшиеся на нашем участке, оказались не менее трагичными, чем события пятилетней давности.

Каждый день мы с жадностью ловили сообщения о неравных боях, которые вели с немцами восставшие варшавяне, и не понимали, как могло случиться, что восстание в столице началось без какого-либо согласования с советскими и польскими частями. Разве мы, рядовые солдаты Войска Польского, могли тогда представить, что именно такой ценой - ценой жизни тысяч поляков - вели большую игру лондонские политики?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});