Дорога издалека (книга вторая) - Мамедназар Хидыров

Он не договорил. В тишине сверху раздался легкий треск, потянуло гарью. «Подожгли хворост на крыше!» — тотчас молнией прорезало сознание каждого.

— Сдавайтесь же, эй, вы! — опять послышался прежний голос. — Изжарим, как цыплят!

«Все равно пропадать! — У Тувака кровь застучала в висках. — Но прежде ему пуля…» Не раздумывая, он поднял карабин. Салыр, видимо, решил идти напролом, погибнуть в рукопашной схватке.

— За мной, Тувак! — внезапно во всю силу легких прогремел Салыр. — Глотки будем рвать этим трусливым шакалам! Дешево они нас не возьмут!..

В донесшемся снаружи грохоте пальбы потонул одинокий выстрел Тувака. Салыр, устремившийся к порогу, словно споткнулся, ноги у него подломились. «В затылок, — успел он подумать. — Неужто обошли?..» Рухнул навзничь, кровь толчками заструилась из пробитого черепа…

— Готов! Сюда, ребята! Осторожно, с ним еще один! — на разные голоса закричали нападающие. Один, опередив остальных, склонился над поверженным Салыром, уже бездыханным. «Бежать!» — последним отчаянным усилием Тувак навалился на дверь, она заскрипела, подалась. Враги, видимо, взволнованные удачей, не заметили его. Сторонясь полупотухших костров — вокруг них кое-где еще сидели обескураженные гости свадебного тоя, охраняемые джигитами, Тувак-сердар кошкой метнулся к дувалу, высмотрел дерево, взобрался на него, оттуда на дувал и — очертя голову, вниз, в темноту… Больше о нем на Ле-бабе никто никогда не слыхал.

Пожар на крыше с трудом потушили. Труп Салыра унесли до утра в овечий хлев. Наутро никак не могли понять — откуда у него рана на затылке…

Много позже, когда Нобат Гельдыев с отрядом чекистов из округа приехал в кишлак Ковчун и провел следствие по этому делу, а заодно и обо всех проделках Мамедши-мирахура, которого перед этим сняли с должности и арестовали в Камачи, сделались известными детали того, что произошло на свадебном тое у Сеидкул-бая. Оказывается, о приезде Салыра и Тувака в сопровождении всего лишь трех джигитов Мамедшу-мирахура известил один из оказавшихся на тое жителей аула Мюрушгяр. Мамедша, собрав до тридцати бойцов самообороны, поспешил в Ковчун. Люди на тое, конечно, сразу же заметили прибытие крупного вооруженного отряда, сторонники Салыра хотели было дать знать его джигитам — но и тут нашлись такие, кто не мог простить Салыру его вероломства, они-то и помешали предупредить «льва Кизылкумов» об опасности. Сеидкул-бая схватили первым, заставили отдать приказ своим лутчекам: не вмешиваться! Так Салыр оказался в западне: один из его джигитов был убит в перестрелке, другой, раненый, попал в плен, третьему удалось бежать.

Утром следующего дня Мамедша-мирахур, окрыленный победой, ринулся с отрядом в пески, к стану Салыра. Но оказалось — здесь пусто, ни души. Тот джигит, что ускользнул во время схватки в Ковчуне, поначалу прятался в чьем-то хлеву. Услышав, что Салыр убит, раздобыл коня и галопом помчался на стан. Одели-пальван, выслушав донесение, сразу решил: все кончено. Собрал людей, объявил: разойтись, кто куда хочет, имущество, какое можно унести, разделить, остальное закопать либо бросить. Распихав по хурджунам что успели, понурые, разъезжались по одному, по двое джигиты некогда славной разбойничьей ватаги. Человек пятнадцать во главе с Ягмуром, младшим братом Одели, решили не расходиться, действовать заодно, не оставлять прежнего ремесла степных калтаманов. И опустел просторный двор у колодцев Кыран, обнесенный высоким дувалом.

Джигиты Мамедши-мирахура обшарили в нем все закоулки, палками, шашками, ножами истыкали землю. Кое-где отыскали зарытое — зерно и муку, одежду и одеяла, посуду, немного патронов. Доложили мирахуру. Он только секунду подумал, махнул плетью:

— Поджечь строения!

Весело запылали копны хвороста и сухой колючки, которыми обложили мазанки внутри двора. Вскоре занялись окна и двери, потолочные балки. Мамедша скомандовал трогаться в обратный путь. Долго еще оглядывались джигиты на громадный столб черно-рыжего дыма, вставший над барханами в безветренном холодном воздухе хмурого мартовского дня, — с рассветом небо заволокло серыми плотными тучами. Все уже знали: с Салыром и его бандой покончено, караванные пути в Кизылкумах отныне свободны. Но смутно было на душе у победители — Мамедши, председателя камачинского ревкома. Чуял он: близок и его конец.

Предчувствие не обмануло. Недели две спусти в Ковчун, а затем в Камачи прибыл с отрядом начальник оперотдела Коркинской окрчека Нобат Гельдыев. Несколько дней длилось расследование, Нобат опросил десятки людей, в том числе былых джигитов Салыра, сложивших оружие. Облик Мамедши-мирахура сделался ему вполне ясен. На основе полномочий, загодя полученных по телеграфу из Бухары, Нобат снял и арестовал Мамедшу. Было арестовано еще шестеро его ближайших сподвижников. Всех семерых под конвоем отвели в Карши. Нобату поручили следствие, потому что много керкинских было замешано в здешних событиях. Позже арестованных приказали направить в столицу республики: что с ними дальше стало — неведомо.

Искали следы Тувак-сердара, но тщетно.

По слухам, малолюдная шайка Ягмура — все, что осталось от Салырова воинства, — подалась на юг, к Мукры и Термезу, позже скрылась за рубеж.

Обгорелые руины у колодцев Кыран вскоре сделались прибежищем для шакалов, степных лисиц, да еще для ночных пугал — филинов и сов. Караванщики и чабаны старались подальше обходить проклятое место.

А в народе долго рассказывали быль да небыль про то, как сперва дружили, потом рассорились Мамедша-мирахур и удачливый главарь калтаманов Салыр-мерген. Как первый выследил второго на тое у Сеидкул-бая, как Салыр погиб в схватке от выстрела в затылок. Имя Тувак-сердара было очень скоро забыто, никто так и не догадался о его вероломстве.

Как Салыр и Мамедша долго враждовали,Кровь людскую много дней щедро проливали.Опрометчив стал Салыр — повстречался с пулей,От раздоров лишь тогда люди отдохнули.

Так пели бахши на тоях еще не один год после кровавого происшествия в кишлаке Ковчун. Позже забылось все это, стерлось в памяти людской.

Шаг за шагом

У Нобата в окружной чека был небольшой вооруженный отряд — двенадцать бойцов, среди них русские и татары из Кагана, а также четверо туркмен, керкинских жителей.

Председатель чека, он же секретарь окружкома партии Ефимов настоял и провел решением бюро, чтобы отряды самообороны во всем округе, возглавляемые начальником окружной милиции Розыкулом Аннаевым, были в оперативном отношении подчинены чека в лице начальника оперотдела Гельдыева.

Нобат сперва на месте приглядывался к работникам окружных органов власти. Очень скоро определил: много среди них людей, внутренне чуждых новому строю. Даже среди членов партии немалый процент составляют былые джадиды — буржуазные умеренные реформисты, пытавшиеся в свое время «поладить» с эмиром и керкинским беком, в результате чего многие из них тогда поплатились головой, годы провели в зинданах, закованные в колодку. Более активные из них сделались впоследствии младобухарцами, а их партия, как известно, в августе двадцатого года, накануне восстания против эмира, слилась с Коммунистической партией Бухары; лидер левых младобухарцев Файзулла Ходжаев после революции сделался даже председателем правительства республики, впоследствии стал видным государственным деятелем Советского Узбекистана, председателем Совнаркома.

И кроме него среди младобухарцев нашлись люди, честно и осознанно ставшие на путь строительства социализма, позже сделавшиеся настоящими коммунистами-ленинцами. Но наряду с ними в числе бывших младобухарцев оказалось немало тех, кто остался чуждым пролетарской идеологии, никак не связанным с трудовым народом, лишь по инерции вовлеченным в революционные события. И вот теперь они — большевики, на ответственных постах. Затаились, только личиною коммуниста прикрываются, выжидая удобного момента, чтобы ударить в спину… На местах, в аулах, где у власти по необходимости приходилось оставлять баев, даже бывших эмирских офицеров — из тех, что были в действительности либо только искусно прикидывались лояльными, — там скрытых врагов, без сомнения, еще больше.

Все это сделалось Нобату еще более ясным после поездки в родной Бешир и другие поречные аулы.

У себя на работе, в отделе, он временами засиживался допоздна. Просматривал документы Керкинского ревкома, городского Совета, Военно-гражданского управления — такой, смешанный по составу, орган власти был создан в дни обороны города против байско-эмирских полчищ. Нобат стремился дознаться, какую роль в событиях, начиная с первых раскатов революционной бури — с марта семнадцатого года, когда рухнул царский режим, — играл тот или иной работник советского аппарата. Правда, из тех людей лишь немногие оставались теперь в городе или округе. Судьба разбросала их — кого в Чарджуй или Термез, кого в Каган или Бухару, кого в Ташкент, а кого и дальше — в Семиречье, в Оренбургскую и Самарскую губернии, в Полторацк[9] и даже в Баку. О прежних делах кое-кого из оставшихся в Керки Нобат наводил справки — для этого приходилось писать письма в разные города страны. Не раз, составляя такие письма, Нобат обращался за советом к Владимиру Александровичу Ефимову. Ведь у того знакомых порядочно было всюду.