Дорога издалека (книга вторая) - Мамедназар Хидыров

— Человек, да… — Сапар почесал в затылке. — Особенный человек. Калтаманы, конечно, люди бесшабашные, покою от них нет… Только Азиз беднякам вреда не чинит, я тебе точно говорю!

— Вы сказали, что знакомы с ним…

— Знаком, как же! — Сапар было оживился, но сразу же гримаса боли исказила его худое, скуластое лицо. — После того, значит, как убежал Егенмурад из бекского зиндана в Керки, вскоре меня перевели в Бухару. Вот, поверишь, Нобат… чуть вспомню месяцы, что провел в эмирской столице, — так сердце будто клещами раскаленными кто мне сжимает. И от слез удержаться не могу, хоть и не пристало мужчине… — Его словно передернуло всего, глаза покраснели, увлажнились. Проведя по лицу рукавом халата, Сапар продолжил: — Нечего тут вспоминать, а как твои солдаты нас освободили, ты сам знаешь. Вернулся, значит, я на Лебаб. И как раз очутился в Халаче, невесту свою разыскивал. Тут и Егенмурада встретил — на базаре, никак не ожидал. Ох и радости было! Оказывается, тогда только что вернулись они из Афганистана, он и все его братья с семьями, в их числе Азиз-Махсум. Стал Егенмурад звать меня в гости, я пообещал прийти. А тут и случилось. Люди Аллаберен-бая схватили Азиза, в вонючий хлев бросили. Братьям его пришлось бежать… Егенмураду я же тогда и помог скрыться на время. Ну, а потом…

— Да, Сапар-ага, эта история мне известна, — Нобат сразу вспомнил то, что читал в донесении Халачского ревкома, в ответ на запрос окрчека. — И про Аллаберена-бая слышал я. Вот тогда-то, наверное, познакомились вы с Азизом?

— Верно. Когда его выкупили у Аллаберена аксакалы, братья в аул явились. Тут Егенмурад меня и познакомил с Азизом, говорит ему: вот, дескать, кто нам помог в трудную минуту… Да, скажу я тебе, Нобат-джан: Азиз-Махсум — это человек, каких мало! Только взглянешь на него, сразу видать… Он и грозен, и ловок, силен, движенья быстрые. А сам все примечает… Ну, и вежлив тоже, так сумеет с человеком обойтись, что не забудешь… Да-а…

Сапар умолк. Должно быть, утомился от долгого повествования. Нобат налил ему чаю, уже остывшего. Сам постарался запомнить все, что услышал. Записывать неудобно — это смутит, насторожит рассказчика.

— Предложил мне тогда Азиз-Махсум, — снова заговорил Сапар, — пошли, говорит, вместе с нами, уйдем в пески, будем вольными людьми. Не с руки мне это было в то время… Помнится, я сказал, как думал: дескать, новая власть установилась по всей земле, и в Бухаре, и в Туркестане, должно быть, баям прежней воли не будет, зачем же уходить? Хорошо помню: Азиз тогда задумался над моими словами. Ну, тут Егенмурад принялся ему свое толковать. Какая, мол, нам, дайханам, разница, новая власть или старая? Любая власть — трудовому человеку враг. Мы, дескать, без власти еще лучше свою жизнь устроим… Знаешь, Нобат, такие же точно слова, вспомнилось мне, говаривал в зиндане, в Керки, один молодой горожанин, что с нами вместе сидел в колодке. За такие речи его и бросили в яму. Вот и Егенмурад тоже, — наслушался, видать, того джадида…

«Местная разновидность анархизма», — отметил про себя Нобат. Сапар тем временем, отхлебнув чаю, продолжал:

— Так и ушли тогда. После не однажды приходилось мне слышать о калтаманах с колодцев Джейрали. Так это и есть люди Азиз-Махсума.

— И больше вы с самим Азизом не встречались?

— С ним самим — нет. А Егенмурад бывал у нас в ауле. Тайком, верно… И рассказывал Егенмурад — дружба-то старая у нас сохранилась, — что спорит с Азизом и тот будто склоняется к мысли о примирении с властями. Так что, Нобат, не скрою от тебя связи с калтаманами, видишь, и у меня имеются.

— Значит, Егенмурад — вместе с Азизом, на Джейрали?

— Так…

Нобат задумался только на секунду. Похоже, тут намечается операция… рискованная, правда. Сапар тоже умолк, ожидая дальнейших вопросов.

— Сапар-ага, — Нобат сел, в упор глянул на собеседника, давая понять: сейчас наступает самое серьезное. — Мне нужно познакомиться с Егенмурадом и через него с Азизом. Вы должны мне помочь. Вот таким образом и сумеете послужить еще раз революции. Согласны?

Сапар молчал. Он выглядел озадаченным.

— А зачем тебе Егенмурад и Азиз? — наконец спросил он, испытывающе, настороженно глядя на Нобата. — С добрыми помыслами встретишься ты с ними? Прости, Нобат, но сам понимаешь: люди доверились мне, и если…

— Ручаюсь именем революции, именем партии большевиков, к которой принадлежу, — раздельно, четко проговорил Нобат. — Никакого вреда Азизу и его людям не причиню. Конечно, если они сами согласятся на мирную встречу и мира не нарушат первыми… Моя цель: убедить Азиз-Махсума сложить оружие, выйти из песков. В этом случае никакого вреда ему и его людям власть не причинит, есть закон… Скажите, вы верите, что Азиза можно уговорить?

— Мое мнение… Я думаю: можно!

— Сапар-ага, во имя старой дружбы я прошу вас послужить доброму делу, оставить всякие опасения. И отправиться вместе со мной, найти дорогу на стан Азиза. Ну, договорились?

— Так и быть, — Сапар, видимо, решился. Он даже прослезился, бороду разгладил. — Скорее только давай поедем, а то Язбиби станет тревожиться…

Дипломатия точного прицела

— Уверены в этом человеке?

— Да, — Нобат стоял перед столом Ефимова, тот сидел, курил, левою рукой перелистывал одну из папок, которые Нобат разложил перед ним. — Столько лет его знаю, ни разу не показал себя способным на предательство.

— Нобат Гельдыевич, — теперь Ефимов тоже встал, подошел к нему вплотную. Снизу вверх поглядел в глаза, руку на плечо положил. — Согласно положению я не имею права отпускать вас, начальника важнейшего отдела, моего заместителя, на операцию, будто простого уполномоченного. У вас в руках дела целого округа… Вы понимаете степень риска в том, что вы задумали?

— Думаю, верно. Владимир Александрович, вы ведь знаете: Азиз-Махсум — самый крупный предводитель калтаманов на территории округа. Если он придет с повинной — понимаете, какой эффект? И «малой войне» конец, слишком уж она затянулась. Сведения о том, что он склоняется к примирению с нами, поступают из разных источников уже не один месяц. Тут все ясно. Требуется только наша инициатива. То, что Азиз не принял наших посланцев, для меня, кажется, понятно. Опасается… Если верить вот этому Сапару, там Егенмурад, старший брат Азиза, воду мутит. Отрицает всякую власть — новую ли, старую, убежденно отрицает. Анархист, понимаете, выискался доморощенный!.. Ну, вот тут я и думаю применить то, чему научился в армии, да и прежде, когда жил среди дайхан, потом с рабочими….

— На дипломатические способности свои, значит, полагаетесь?

— Пусть будет так.

— Что ж… Коммунисты риска не чураются, это вы верно… Согласен, действуйте!

Пригласить Сапара, как водится, в гости к себе на квартиру Нобат не мог: захворала хозяйка, некому было управиться на кухне. Все-таки не свой дом… С другой стороны, хотя Сапар клятвенно обещал, что ни единая душа не услышит от него о замышляемом странствии в Каракумы, в гости к калтаманам, — все-таки оставлять его надолго одного не следовало. Договорились, что Нобат сам придет к Сапару в чайхану Латифа, где тот остановился. Потолкуют за чаем и ужином, а после Нобат здесь же и вздремнет. С утра — сборы, затем в путь.

Выбрали на веранде уголок поудобней, тут и просидели дотемна. Плохо было то, что все же видели их вдвоем разные люди — посетители чайханы. Но в плане Нобата и эта деталь была предусмотрена.

Людно в тот вечер было в чайхане. Угощались не спеша, чай пили не переставая, кто вприкуску с колотым сахаром, кто со сластями, а кто впустую, только горло промочить. Прислужники в белых фартуках привидениями носились, огибая сидящих. Гомон стоял неумолчный от десятков голосов. Толковали обо всем на свете, в иных кучках стихи читали, дестаны пересказывали нараспев, кое-где тихонько звучали струны дутара, лилась негромкая песня. Спиртное в то время мусульмане обычно не употребляли, зато любителей анаши и терьяка — наркотиков еще похлестче спирта — было здесь немало. Особенно заядлых наркоманов каждый без труда опознал бы по желтым, в мелких морщинах лицам, потухшим мутным глазам, пугающей худобе. Иные из них, накурившись анаши либо напившись соку маковых зерен, пребывали в забытье, отрешенные от мира. Чего только не чудилось им в такие минуты! Самого аллаха в раю, где среди волшебных цветов прогуливаются очаровательные гурии, готовые услаждать праведника, любой из них воочию видел не однажды… Такие люди, если втянулись основательно, забывают все — семью, родных, работу свою. Все бросают. Целью их жизни становится — добыть любою ценой хотя бы щепотку, хоть несколько капель вожделенного зелья.

Жалкие это люди — наркоманы, однако среди завсегдатаев чайханы в то время можно было встретить и тех, кто пал еще ниже. Это — игроки в кости либо в карты, те, кто ставит на победителя в петушиных либо собачьих боях. Такие люди обычно в конец лишаются стыда: прикидываясь нищими, ходят, клянчат денег, будто бы на пропитание. И все, что соберут, — а многие люди ведь не откажут убогому, униженно просящему, — дочиста спускают, утоляя страсть, которой противиться нету сил.