Кошка, шляпа и кусок веревки (сборник) - Джоанн Харрис

Я саркастически усмехнулся и сказал:

— Да, пожалуй. А ты сможешь?

— Конечно. — И, раздвинув шторы, Санни шагнула на балкон…

И тут произошло нечто очень и очень странное.

Я, собственно, все это видел, лежа на спине в вонючем переулке с пришпиленными к бокам руками, — это треклятое порождение Тьмы буквально спеленало меня полами своего распахнутого пальто — так стервятник обнимает крыльями свою беззащитную жертву, норовя выклевать ей глаза. Я испытывал невыносимый, пронзительный холод, руки мои совсем онемели, а из пасти мерзкой твари исходила такая вонь, что у меня все плыло перед глазами, и дождь молотил мне прямо в лицо, и под этим дождем моя магическая мощь таяла с каждой секундой, я быстро терял силы и понимал, что жить мне осталось…

Первое, что сделала Санни, — раскрыла надо мной зонт.

Она сделала это, не обращая ни малейшего внимания на отчаянные запреты Артура, который по-прежнему сражался со вторым волком. Аура Тора так и пылала, вокруг него вспыхивали и исчезали руны, и светлый их след переплетался со струями дождя.

Потом Санни улыбнулась.

И у меня сразу возникло ощущение, будто из-за туч выглянуло солнце. Но вокруг-то стояла глубокая ночь, так что этот свет воспринимался раз в шестьдесят сильнее, чем самые яркие солнечные лучи! Переулок словно залило ослепительным белым светом, и я невольно зажмурился, опасаясь, что этот свет выжжет мне глаза и они вытекут из глазниц. А потом все стало происходить как-то одновременно.

Во-первых, прекратился дождь. Во-вторых, черная тварь перестала давить мне на грудь, и я снова обрел способность шевелить руками. Затем тот невероятно интенсивный свет — невозможно было даже понять, где, собственно, его источник, — несколько ослаб, превратившись в приятное, рассеянное зеленовато-розовое сияние. На крышах запели птицы. Воздух наполнился ароматом цветов и трав — в этом-то мерзком переулке, где вечно царит застарелый запах мочи! — кто-то ласково коснулся моего лица и нежным голосом произнес:

— Все в порядке, милый. Они ушли.

Ну да, это-то и было самое главное! Я открыл глаза, думая: либо я все-таки гораздо сильнее ударился башкой, чем мне сперва показалось, либо Тор не обо всем мне тогда рассказал. Сам он возвышался рядом, и вид у него, прямо скажем, был весьма смущенный. А Санни стояла возле меня на коленях, не обращая внимания на грязь, царившую вокруг, и ее голубое платьице сияло, как летнее небо, а маленькие босые ступни были похожи на белых птичек, ее светлые, пушистые, как сахарная вата, волосы падали мне на лицо, и я даже обрадовался тому, что она все-таки не в моем вкусе, ибо от таких дам одно беспокойство. А потом она снова мне улыбнулась, и улыбка эта была как летний полдень. Лицо Артура тут же опасно побагровело, но Санни, не обращая на него внимания, спросила:

— Ну что, Лаки? С тобой все в порядке?

Я протер глаза и с некоторым трудом вымолвил:

— Кажется, да. А где эти? Сколь и Хайти?

— Ты имеешь в виду тех парней? — улыбнулась Санни. — Ну… им пришлось уйти. Я отослала их обратно, в вечную Тьму.

Физиономия Артура исказилась от изумления и недоверия.

— Господи, Санни, откуда ты знаешь про вечную Тьму?

— Ой, Артур, ты такой милый! — Санни вскочила и, сделав изящный пируэт, чмокнула нашего Тора в нос. — Ну, как ты думаешь? Разве можно прожить здесь столько времени и не догадаться, что я не такая, как все?.. — Она посмотрела в полыхавшее огнями небо и с восторгом сообщила: — Северное сияние! Хорошо бы ты его почаще зажигал. — Она немного помолчала и продолжила: — Но вам, ребята, я действительно очень благодарна. Вы так хорошо все это время за мной присматривали, заботились обо мне. Если бы все сложилось иначе, если бы в нашей основе не лежали столь различные стихии, тогда, возможно, мы с тобой, Артур, могли бы… ну, ты понимаешь…

И от этих ее слов Артур покраснел еще сильнее, хотя вряд ли это было возможно.

— Ну, а теперь вы что собираетесь делать? — спросила Санни. — Я полагаю, теперь мы в безопасности — по крайней мере, на какое-то время. Хотя слугам Хаоса все о нас известно. А Тьма никогда по-настоящему не сдается.

Я как раз тоже об этом думал. И вдруг меня осенило.

— А вы никогда не думали применить свои силы в сфере развлечений? — спросил я. — Я мог бы предложить вам вполне приличную работенку в одном ансамбле…

«Интересно, умеет ли Санни петь?» — подумал я. Впрочем, все обитатели небесных сфер это умеют. И потом, ей достаточно появиться на сцене, и она тут же любой зал зажжет — между прочим, можно на одной пиротехнике целое состояние сэкономить…

Она одарила меня своей ослепительной, неотразимой улыбкой и застенчиво спросила:

— А что, Артур тоже играет в этой группе?

Я посмотрел на него.

— По-моему, вполне мог бы. Для хорошего ударника всегда место найдется.

Конечно, надо было все это хорошенько обдумать, обговорить. Не стоило так уж сразу брать быка за рога. Тем более для них там все будет новым — новые люди, новое расположение игроков, новые места, новые встречи…

— Это было бы очень мило, — задумчиво промолвила Санни, и у Артура физиономия сразу стала как у больного щенка. Глядя на него, я в очередной раз порадовался, что никогда не принадлежал к категории романтиков. Я попытался представить себе последствия этих выступлений: богиня солнца и бог грома вместе на сцене, причем каждый вечер…

Я прямо-таки видел, как это будет великолепно! Снова грядут пожары. И ливни, во время которых с небес падает рыба, и северное сияние на экваторе, и ураганы, солнечные затмения, вспышки на солнце, внезапные губительные наводнения — и, разумеется, молнии. Бесчисленное множество молний…

Конечно, все это несколько рискованно…

Но представьте… какое дьявольски завлекательное шоу может получиться!

Куки[71]

Пару лет назад я стала членом одного диетического клуба и ухитрилась довольно сильно похудеть. Впрочем, пока я возилась с этими рассказами, я снова набрала вес, тем более многие из них посвящены еде и ее значению в нашей жизни. В рассказе «Куки», например, описаны весьма сложные, даже загадочные, взаимоотношения одной женщины со… сладкой выпечкой. Она — это, безусловно, не я, но чувства ее мне очень понятны.

Мысль о возможной беременности возникла абсолютно внезапно — во время рекламной паузы, когда она смотрела «CSI».[72] Она как раз доедала прямо из пакета французское печенье «Мистер Киплинг» — как всегда начав с розовых (ее любимых) и оставив напоследок коричневые, которые казались ей недостаточно аппетитными; иногда она даже подумывала, не выбросить ли коричневые печеньица вместе с пакетом, но потом, считая, что выбрасывать лакомства как-то нехорошо, съедала и коричневые.

Мэгги любила что-нибудь жевать, когда смотрела телевизор. Так было уютнее и вызывало ощущение полной безопасности. К тому же только в такие вечера она не испытывала чувства вины из-за того, что слишком много ест. Она всегда чувствовала себя неловко на работе, доставая свои сэндвичи и батончики мюсли. Ей казалось, что все только и делают, что смотрят на нее и шепчутся: «Она и так весит не меньше 13 стоунов,[73] а продолжает жрать сплошные углеводы! Нет, вы только на нее посмотрите!» И она с нетерпением ждала той минуты, когда наконец окажется дома и приготовит себе чудесный легкий ужин — что-нибудь простое, вроде пасты или риса, — выпьет стаканчик вина…

Но порой она утрачивала способность сдерживать себя. Как известно, все кажется вкуснее, когда смотришь телевизор. Особенно хорошо идет что-нибудь сладкое. Больше всего Мэгги нравились сладости белого, розового или желтого цвета. Тем более каждые двадцать минут во время рекламной паузы ей, словно нарочно, напоминали, что мороженое — это очень вкусно, что шоколад дает ощущение счастья, что в «Исландии» идет распродажа чудесных замороженных чизкейков…

Вот Мэгги и ела в свое удовольствие. А много ли других удовольствий было у нее в жизни? Она ела низкокалорийное печенье, сдобные булочки с малиновым вареньем, фруктовые пирожные с кокосовой крошкой, лимонные меренги и хрустящее печенье с шоколадными чипсами. На большинство людей она положиться не могла, а вот на «Мистера Киплинга» или «Бетти Крокер» — всегда пожалуйста. Лакомства давали Мэгги ощущение покоя, дарили маленькие островки радости в безбрежном океане жизни, который с каждым днем становился все более горьким.

И вот теперь ее посетила неожиданная мысль: «А что, если я беременна?» Сперва она чуть не расхохоталась вслух — ничего себе шуточки! Непорочное зачатие у восьмидесятикилограммовой туши! Но мысль о возможной беременности все возвращалась и возвращалась к ней, словно заблудившийся теленок во двор, где его когда-то выкормили. «Что, если я беременна?»