Волк. Молодость. - Виктория Гетто

Шум толпы мгновенно затих, и вновь воцарилось угрюмо–напряжённое молчание. Глашатай заторопился:

— После подачи списков обитателей согласно им главы семей и старшие, смогут получить по этим записям продовольствие в обозе армии Имперских войск по числу едоков из расчёта про–жи–точ–но–го ми–ни–му–ма…

Напряжение мгновенно утихло, потом чей‑то недоверчивый голос из задних рядов спросил звонким голосом:

— А расплачиваться чем? За еду?

Вперёд шагнул опять высокий военный:

— Ничем. Просто проследите, чтобы вас не обманули, и всё. Сказано же — гуманитарная помощь. Значит, бесплатная. И про мышей не забудьте. За них платим честно.

Народ стал переглядываться, перешёптываться, недоверчиво смотреть друг на друга. Но имперец продолжил свою речь, поясняя самым бестолковым и тупым:

— Список нужен, чтобы отметку сделать, кто уже получил, а кто нет. Это первое. Потом — надо знать, сколько продуктов дать. Много пока не можем, потому что сами понимаете — большого обоза нет. Но по мешку муки на семью выделим, масла там, молока детишкам.

— Ха, мешок на семью! Да у меня детей пятеро, да брат безногий, и сноха безрукая. С ней рёсцы позабавились — пальцы отрубили, одни культяпки остались! И бабка, и дед парализованный! Насколько нам того мешка хватит, скажи, солдат?

Вперёд протолкался жилистый сухой мужчина с грязной бородой, но в чистой, хотя и старой с заплатками, одежде. Выслушав пламенную речь, сержант Рорг, а это бы он, спокойно парировал:

— Мука даётся из расчёта мешок в пятьдесят имперских килограммов на троих на неделю. Но сразу говорю — за воровство, за попытку продажи на рынке, за спекуляцию, за обман при составлении списков, виновных в этом будем наказывать без всякой жалости. Империя строга, но справедлива — не воруй, не ленись, работай честно, и она к тебе со всей душой. Честному человеку бояться нечего. Работай только. Хочешь — на земле. Хочешь — на мануфактуре.

— Так земель у нас — раз, два и обчёлся! Всё–равно придётся на поклон идти к лорду!

— Все земли лордов подлежат переделу. Это тоже закон. Далее — ни один лорд не имеет права заставить вас бесплатно работать, только за плату! Причём, по имперским стандартным расценкам! Больше платить можно. Меньше — запрещено под страхом виселицы!

Голос сержанта прогремел последние слова, словно через усилитель — тишина на площади стояла просто гробовая. Где‑то крикнула ворона, и тут же добрый десяток камней пробарабанил по тому месту, где сидела глупая птица. Чёрные перья разлетелись в разные стороны. Птица обиженно заорала, но в следующее мгновение заткнулась навсегда — метко пущенный кем‑то нож снёс ей голову. Метнулась тень, подхватила упавшую тушку, исчезла в переулках. И едва зрелище закончилось, сержант продолжил:

— Империя позаботится о вас, поэтому просто живите, работайте и соблюдайте её законы. И, сьере, позаботьтесь о том, что списки подали как можно скорее — дети ведь голодные…

Уговаривать разойтись никого не пришлось — с последними словами имперского солдата горожане ломанулись с площади со всей скоростью, на которую были только способны после четырёх дней голодовки. Рорг спрыгнул с помоста, с которого зачитывались указы нового правителя, но замер, потому что перед ним стоял оборванный мальчишка лет семи.

— Дяденька, а если я сирота, скажем? Кто за нас списки подаст? Или нам ничего не положено?

— Много вас?

Сержант мгновенно сообразил, что перед ним представитель городского дна. В войну появилось очень много детей, лишившихся близких. Мужчина присел на корточки, чтобы собеседнику не пришлось задирать голову, положил ему руку на плечо, не обращая внимания на вонь и грязь лохмотьев, в которые тот был закутан:

— С тобой, парень, разговор особый. Ты прав — на вас бумаги составлять некому. И вряд ли кто этим займётся…

Мальчишка опустил голову в жесте безнадёжности…

— Но и голодными вас не оставят. Слово. Собирай своих, и веди в лагерь. За ворота. Часовые станут спрашивать — скажешь, Рорг вас прислал. Запомнил? Главное — всех собирай. Никого не забудь. Понял?

Но мальчишка, против ожидания, не уходил, чего от него ожидали.

— А нас не убьют, дяденька? Чтобы мы не мешали? Обещаете?

Сержант от неожиданности вопроса побледнел — он ожидал чего угодно, но только не этого простого в своей жути вопроса.

— С ума сошёл?! Впрочем, на улице вас тоже не оставят умирать. Всех отправят в Империю…

— В рабство?!

Худое, до болезненности плечо мальчишки напряглось, он приготовился вывернуться и припустить во все лопатки. Но рука солдата словно приклеила его к земле — как тот не пытался, ничего не получалось.

— Тебя не учили, что старших перебивать, не выслушав до конца, плохо? В сиротский дом поедете, парень.

— А там — работать? Задаром?

— Учиться будешь. Получишь умение. Как вырастешь — сам выберешь, на землю тебе садиться, сервом быть, или на мануфактуры пойдёшь. Либо в армию. Я вот, солдатом стал. И не жалею…

Рорг, наконец, отпустил мальчишку, выпрямился:

— Запомни одно, парень — Империя своих не бросает! Так что верь ей — ничего больше с тобой плохого не случится!

Тот отшатнулся назад, но, видимо, в глазах мужчины было нечто, что заставило поверить недоверчивого, много раз обманутого мальчишку, потерявшего в бойне войны всех своих близких и родных.

— Я… Пойду за своими, дяденька?

— Конечно, беги.

Парнишка сделал несколько шагов, потом оглянулся:

— Я вам верю, дяденька.

— Слово!

И уже из‑за угла близкого дома донеслось:

— А мышей мы вам на целый фиори наловим! Обещаю!

Рорг невольно улыбнулся — золотой фиори, общепринятая монета в стране, составляла десять тысяч медных диби. По два диби за десять мышей…

… — Как думаете, сьере Серг, всё будет хорошо?

Ираи с тревогой смотрит из окна на собравшихся жителей города, слушающих мои первые указы. Я поднимаюсь из‑за стола, за которым пью удивительно вкусную натту, неслышно подхожу к женщине, обнимаю со спины и скрещиваю свои руки на её животике, прикрытой тонким пеньюаром. Она благодарно прижимается ко мне спиной, удовлетворённо вздыхает. Почему такая вольность? Так вчера мы с ней всё‑таки попили натту с пирожными. Как и следовало ожидать, наттопитие перешло в употребление напитков покрепче и закончилось тем, что меня изнасиловали. Ага! Правда, с моего согласия, естественно. В постели доса дель Спада оказалась очень… Ненасытной женщиной. И очень даже приятной во всех отношениях. А учитывая, что ни у неё, ни у меня очень долго не было партнёра или партнёрши, то кувыркались мы с ней всю ночь. Потом она приводила себя в порядок, а я писал распоряжения, после чего мы приехали в Тирос и продолжили. Губы женщины распухли от бесчисленных поцелуев, глаза просто шальные от счастья, ну и всё остальное тоже просто светиться. От удовольствия и наслаждения. А ещё она ни словом не обмолвилась о продолжении наших отношений в будущем. Обычно мои подружки там, на Руси, сразу после окончания процесса начинали делать многозначительные и прозрачные до стеклянного состояния намёки, а тут — вот что значит разница в воспитании, окружающей среде и менталитете, ничего. Просто два взрослых человека доставили друг другу удовольствие по обоюдному согласию. Хотя, признаюсь честно, я бы не прочь как‑нибудь вернуться и… Впрочем, сначала надо дожить до окончания войны…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});