Гугеноты - Владимир Москалев

Однако была и еще одна досадная неприятность в отказе Екатерины. Узрев опасность, грозящую Франции, а заодно и ее семейству, она порвала бы с католицизмом и расцеловалась, будто родная сестра, с Елизаветой Английской, превратившей страну в оплот кальвинизма. И, едва эти две кумушки объединятся, как сотрут в порошок Гиза, кардинала и все их семейство. Мало Англии, Екатерину поддержат Нидерланды, германские протестанты в Швейцарии, этот оплот кальвинизма, давший миру самого сильного вождя Реформации.

Но, едва испанские войска пройдут «дружеским» маршем по Франции, как Елизавета, узнав об этом, тут же отвернется от своего южного соседа, и ни о каком союзе тогда уже не может быть и речи. Вот и устранена первая опасность со стороны Реформации. Войдя в Нидерланды, Филипп II оккупирует их и навяжет местному населению свою волю. Вот и второй враг обезоружен. А с германцами Гизы и сами справятся, благо их владения находятся рядом, да и Германия в то время распалась на множество княжеств, каждое со своей формой правления и каждое поставляющее своих сыновей на великую бойню народов, в особенности тех, кто больше платит. Значит, со стороны кальвинизма опасность не грозит; вопрос теперь в том, как суметь уговорить мадам Екатерину, чтобы она позволила Филиппу II перевалить через Пиренеи.

Вот зачем пришел герцог де Гиз к коннетаблю Монморанси, вот какие планы вынашивали пятеро братьев Гизов и вот о чем надлежало бы знать коннетаблю как первому министру короля Карла IX. Однако благодаря тому, что в доме Гизов служил его человек, которому он щедро платил, коннетабль знал основную суть замысла Франциска де Гиза, к сожалению, без подробностей.

И все же старый Монморанси понял, что раз дичь сама залетела к нему в окно, он не должен ее упускать, невзирая на то, что скажет на это вдовствующая королева. Одно он теперь знал твердо: либо он, либо Гиз. Кто-то из них должен победить. И раз Гиз пришел сам, значит, он пришел за его жизнью, а коли так, то его визит — всего лишь игра, обман, и они постараются догадаться об истинной сути дела вместе с Карлом IX и его матерью. Но одно для коннетабля было уже непререкаемо: Гиза необходимо устранить. Во-первых, как предателя Франции, во-вторых, как препятствие, вставшее на пути возвышения дома Монморанси. Выходит, нельзя, чтобы он вернулся ко двору. Но тогда он предаст интересы Франции за спиной Екатерины, значит, гораздо лучше сделать обратное, а королеву-мать он сумеет предупредить о коварстве герцога. Не говоря уже еще об одном. Вряд ли герцог, получив прощение, не согласится выполнить просьбу королевы-матери, суть которой ей изложит коннетабль. Речь пойдет об Орлеане…

Итак, теперь коннетабль знал, как надо действовать.

Гиз между тем начал уже терять терпение, наблюдая за тем, как Анн де Монморанси барабанит пальцами по столу, и не понимая, что он пришел сюда за своей смертью.

— Поймите вы, — заговорил он, устав ждать ответа, — силы протестантов чересчур велики, и королю не справиться с ними без главнокомандующего… без моей помощи, Монморанси! Я говорю это вовсе не из хвастовства, вам известен мой талант полководца, а мне знакома военная тактика адмирала. Я уже помог королю, взяв Руан и разбив Монтгомери, правда, это случилось без него ведома. Теперь я хочу положить к стопам короля Орлеан (коннетабль вздрогнул) и этим самым вымолить у него прощение и вновь вернуться ко двору, при котором отныне не будет мятежников, замышляющих козни против священной особы Его Величества. К этому я добавлю еще и то, что с тех пор, как войско лишилось своего главнокомандующего, многие католики стали переходить в лагерь гугенотов, и он усиливается с каждым днем.

Монморанси хотел заметить, что это произошло после резни в Васси, но промолчал. Сейчас его беспокоило другое.

— Католическая партия ослабла, — продолжал Гиз, — папа недоволен политикой двора, скоро от нас отвернется Испания, зато подаст руку мятежная Елизавета.

— Вы так думаете? — спросил коннетабль, прекрасно разыгрывая удивление.

— Как, разве вам не известно, что гугеноты договариваются с англичанами о совместной борьбе против католиков во Франции, и за это они обещают им Кале и Гиень?

«Что же ты не скажешь о своем договоре с испанцами, — подумал коннетабль, — уж у тебя-то размах пошире, чем у Конде».

Вслух же сказал:

— Что ж, игра стоит свеч.

Герцог оторопело уставился на него:

— Я вас не понимаю. Вы что же, разделяете взгляды гугенотов? Согласны с их действиями?

— А что в этом плохого? Зато в стране воцарятся мир и спокойствие.

— Но Кале?! Ведь я совсем недавно отнял его у англичан и положил к ногам Генриха II!

— Ну, так что же? Мы снова отдадим его им.

— А Гиень?

— Что такое Гиень по сравнению с миром и спокойствием в королевстве? Зато мы будем иметь союзницей сильнейшую морскую державу, обладающую самым совершенным флотом. Гиень все же не Бургундия.

Герцог де Гиз побледнел, и подозрение мигом закралось в его душу. Но коннетабль, внимательно следивший за выражением его лица, понял, что дальше играть не следует, и мягко проговорил:

— Ну-ну, герцог, я пошутил. Никто не собирается отдавать англичанам ни Гиень, ни Кале. Это территория Франции, и никому ее у нас не отнять. Разве только развязав войну.

— От ваших шуток, коннетабль, веет холодком, — проговорил герцог.

— Лишь бы не смертью, — обронил Монморанси и продолжал, как ни в чем не бывало: — Так о чем бы вы хотели переговорить с королевой, герцог?

Гиз помолчал, потом, нахмурившись, произнес:

— Я полагаю, это должно касаться только Ее Величества и меня.

— В таком случае я предоставляю вам действовать самому, раз вы уверены, что вас с распростертыми объятиями ждут в Лувре.

— Я понимаю… — Гиз прикусил губу. — Вы берете меня за горло. Я хотел бы…

— Поймите, герцог, вы просите меня оказать вам услугу. Но мы не настолько близки, чтобы я содействовал вашему прощению, не получив ничего взамен.

— Чего же вы хотите?

— Чтобы вы ознакомили меня со своими планами в отношении… Франции. С пустыми руками в гости не ходят.

— С чего вы взяли, что у меня могут быть какие-то планы?

Коннетабль усмехнулся:

— Вас ведь зовут Франциск де Гиз? Вот у меня служит конюх, его зовут Фрипо, у него действительно нет никаких планов, они ему не нужны. Он мечтает только о сытом желудке да о том, чтобы прижать в углу какую-нибудь красотку, остальное его не интересует. Так вот, если у герцога де Гиза нет никаких планов, значит, его можно считать таким же Фрипо.

— Довольно, коннетабль! Я расскажу вам о своих замыслах. Но зачем вам это сейчас, если завтра вы все равно узнаете обо всем от самих августейших особ?

Губы коннетабля скривила слабая улыбка. Он знал, что королева-мать передаст ему содержание беседы с Гизом, но только наполовину, и вот эту-то вторую половину он и хотел знать сейчас.

— Я хочу быть в курсе дел раньше их. К тому же мне хочется проверить, насколько искренней будет со мной королева-мать и насколько честным окажетесь вы. Если вы скажете неправду, я сразу же узнаю об этом. Я достаточно пожил на свете, чтобы научиться разгадывать всевозможные хитрости. Если скажете правду, я тоже об этом догадаюсь. В первом случае вы проиграете, во втором — выиграете. Видите, я честен и веду с вами открытую игру. Итак, какой шаг вы собираетесь предпринять для обеспечения мира в королевстве?

— Я займусь этим, когда уничтожу гугенотов.

— Кажется, у вас это навязчивая идея, вы становитесь одержимым. Можно подумать, что гугеноты отняли у вас все ваши владения, а ваше семейство истребили поголовно.

— Так и случится, если мы не заключим союз с иностранными державами против кальвинизма.

Коннетабль весь напрягся. Если Гиз назовет Испанию — он искренен.

— Что же это за державы? — спросил он.

— Испания. Она должна нам помочь. Людьми, прежде всего. В борьбе против еретиков.

— Сколько же вам надо солдат?

— Много. Столько, чтобы хватило для моего победного марша по Франции.

— Под каким же знаменем вы собираетесь выступать?

— Красного цвета.

— Что это означает?

— Кровь.

— А ваш девиз?

— «Смерть гугенотам!»

— Так, так, — коннетабль прошелся по комнате. Потом остановился у окна с причудливой мозаикой стекол и снова стал выстукивать пальцами военный марш, но теперь по подоконнику. — К чему же тогда негодовать на действия Конде в его сношениях с Англией? — внезапно спросил он. — Ведь эта вынужденная мера является только противодействием вашим целеустремлениям.

— Вы полагаете, Конде известно о наших замыслах? Но каким образом?

— Спросите об этом у самого Конде. Однако вернемся к нашему разговору. Речь шла о помощи, которую вы требуете у Филиппа II. Ну а взамен? — спросил коннетабль и в упор посмотрел на собеседника. — Ведь испанцы потребуют что-то взамен.