Гугеноты - Владимир Москалев

Коннетабль вспомнил недавний разговор с королевой-матерью и королем в Лувре. Екатерина Медичи недвусмысленно намекнула, что не прочь была бы совсем избавиться от Франциска де Гиза, смутьяна и предателя, и осыпала бы благодеяниями человека, избавившего ее от него. Корни этой ненависти уходили глубже, ко времени правления Генриха II. У нее была хорошая память, и она мучительно переживала разговор, произошедший между нею и Гизом теплым весенним днем 1555 года.

Она была женой Генриха II и королевой Франции, но фактически страной управляла фаворитка короля Диана де Пуатье. Екатерина Медичи лишь присутствовала на церемониях, безгласная, никем не видимая. Все взоры были устремлены на красавицу Диану, все разговоры были только о ней, двор собирался в основном у нее во дворце. Роль королевы Франции сводилась единственно к тому, чтобы рожать наследников престола, и в этом, надо сказать, Екатерина Медичи преуспела.

Обиженная пренебрежительным отношением супруга, устраненная от всяких политических дел, мучимая муками ревности и жаждавшая взять реванш на ниве амурных дел, Екатерина Медичи, королева Франции, которой было в то время тридцать шесть лет, однажды позвала к себе Франциска де Гиза, славного полководца французского войска, и предложила ему в недвусмысленных выражениях стать ее любовником. На что Франциск де Гиз, почти одних с ней лет, подумав, ответил:

— Ваше Величество, если я не соглашусь, я стану вашим врагом, если соглашусь — лучшим другом. И то, и другое одинаково почетно. Но в первом случае я выиграю, поскольку по-прежнему буду недосягаем для вас. Во втором — проиграю, так как стану уязвим, слабым и беспомощным. Вы же, полюбив, станете ленивой и бездеятельной, что непременно бросится в глаза вашим врагам. Я предлагаю не менять позиций.

— Вы полагаете, — спросила уязвленная Екатерина Медичи, — я предложила вам это для того, чтобы вы не посягали на трон Франции?

— Вы умная женщина и не станете без причины делать подобные предложения наследному принцу Лотарингского дома.

На что королева, опустив голову, тихо и вполне чистосердечно ответила:

— Ах, герцог, у вас, мужчин, на уме только политические расчеты и ничего больше. Пусть я королева, но прежде я всего лишь женщина, лишенная внимания, ласки, любви… Женщина, на глазах у всех обманываемая своим супругом.

— И вы хотели бы взять реванш?

Она подняла на него глаза и поняла, что никакого чувства к ней у него нет и в помине. Она чувствовала, как краска медленно заливает лицо.

— А потом ваш супруг, — продолжил Гиз, — отправит меня на плаху по обвинению в прелюбодеянии со своей женой. Благодарю покорно, мадам, но я не собираюсь закончить свои дни столь плачевным образом.

— Да поймите же, — возразила она, — королю нет до меня никакого дела, он всецело занят своей фавориткой. Поверьте, он будет даже рад, узнав, что супруга его не обделена мужским вниманием.

Герцог усмехнулся и покачал головой:

— Жилище может долго пустовать, никем не занятое и никому не нужное, ибо хозяин построил новый дом, краше прежнего. Но стоит кому-либо поселиться в заброшенном доме, как его прежний хозяин тут же набросится с кулаками на непрошеного жильца. Собака лежит рядом с охапкой сена, до которого она совсем не охотница, но стоит подойти к этому сену лошади или корове и начать жевать его, как пес бросается на незваного гостя и начинает рвать его зубами. Так и король: он тут же придет в ярость. К тому же он не станет терпеть скрытые насмешки над своей особой. Король — мужчина, мадам, а вы женщина. Ему простителен любовный флирт, пусть даже на виду у всех, ибо он повелитель государства. Вы же — женщина, существо слабое и наказуемое как своим супругом, так и святой церковью. Вам этого не простят.

— Вы, значит, беспокоитесь обо мне?

— Разумеется, Ваше Величество, но и о себе тоже, поскольку король узрит в наших отношениях предлог для расправы со мной. Этим самым ему удастся избавиться и от могущественного вассала, который богаче его самого, и от претендента на престол.

— Ах, герцог, — вздохнула королева, — вы опять о политике…

— В наше время нельзя не думать об этом, Ваше Величество. К тому же, кого вы обретете в лице главнокомандующего, если моя голова слетит с плеч или я окажусь в Бастилии? Старого Монморанси, годного лишь на то, чтобы протирать штаны на королевских заседаниях? Как видите, мадам, я забочусь также и о благополучии государства.

— Итак, — королева резко поднялась с места, в глазах ее сверкал злобный огонь, — я, кажется, правильно поняла вас, герцог.

— Что же вы поняли, Ваше Величество?

— Что передо мною в лучшем случае верный муж, в среднем — расчетливый политик, а в худшем просто не мужчина, а монах.

Франциск де Гиз не смог сдержать улыбки.

— Вы абсолютно правильно поняли меня, Ваше Величество. Можете выбрать любой из этих пунктов; я не обижусь, если вы примените ко мне даже все три сразу, — ответил он, поклонился и вышел.

С тех пор Екатерина возненавидела его, как может ненавидеть отвергнутая женщина, к тому же еще итальянка.

Однако герцог де Гиз невольно просчитался. И если он мечтал занять неаполитанский трон, рассчитывая на своего брата кардинала и на папу Павла IV, с которым был в родстве и которого уже прочили вместо Юлия III, то судьба преподнесла ему сюрприз, ибо на смену Павлу пришел Пий IV из рода Медичи.

И коннетабль подумал: уж не это ли руководило теперь Франциском де Гизом в его стремлении вернуться ко двору? Однако была и еще причина. Король испанский Карл I женил своего сына Филиппа на английской королеве Марии; соединив силы Испании и Англии, этих двух могущественных европейских держав, он был намерен продолжить политику создания Всемирной монархии. Однако после смерти Марии Тюдор ее преемница Елизавета отказала в замужестве Филиппу II, отреклась от католической религии и, имея Испанию постоянной соперницей на море, порвала с ней всякие отношения.

Политика Испании к тому времени сводилась к превращению Нидерландов в одну из своих провинций, в которой король, получавший возможность распоряжаться на правах сюзерена ресурсами страны, мечтал заниматься откровенным грабежом. Но посылать морские эскадры в Нидерланды в обход Франции стало небезопасно. Английские пираты, заручившись поддержкой своей королевы, дерзко нападали на испанские суда, грабили их и топили. Причем не только в Ла-Манше, но и на пути из Америки, откуда испанцы вывозили в несметном количестве золото местных аборигенов. Видя такое положение дел, Филипп II охотно дал согласие на предоставление отрядов испанских солдат для французских католиков, мечтавших расправиться с гугенотами, для чего собственных сил явно не хватало. В обмен на это он пожелал провести свои войска сухопутным путем через Францию и Нидерланды. Карл Лотарингский любезно согласился на такое требование, но поскольку сделка показалась Филиппу неравноценной, он потребовал у Гизов Бургундию и Прованс. На это кардинал ответил ему, что как только Гизы станут полноправными правителями в государстве, пусть даже при живом короле, а это случится тогда, когда они покончат с кальвинизмом, они обязуются выполнить этот пункт соглашений, но с одним условием: Филипп должен был упросить папу, чтобы тот посадил Франциска Гиза на миланский престол.

После недолгого раздумья обе стороны, все обмозговав, пришли к взаимному соглашению и подписали документ, в котором и излагался пункт за пунктом приход Гизов к неограниченной власти и создание ими вкупе с Испанией огромной абсолютной монархии.

Теперь вставал вопрос: для чего Франциск де Гиз желал помириться с Екатериной Медичи? И коннетабль догадался, в чем тут причина. Гиз хотел уговорить королеву, благо она была в хороших отношениях с Филиппом, чтобы она позволила испанским войскам пройти через Францию. За это испанский король мог пообещать ей территорию за Пиренеями, и уж от этого-то она бы никак не отказалась, хотя бы ради того, чтобы окружить кольцом Жанну Д'Альбре и не дать ей высунуться из своего протестантского логова. А когда испанские войска вторгнутся во Францию, часть их уйдет в Нидерланды, другая же останется с Гизами для борьбы с гугенотами.

Однако Екатерина, эта хитрая бестия, могла и не дать такого согласия, заподозрив неладное в необычной просьбе герцога и, отложив на время свое окончательное решение, принялась бы разгадывать загадку, преподнесенную ей Гизом. Вряд ли она догадалась бы, но случись это — гнев ее был бы страшен. Она не стала бы возмущаться, топать ногами, кричать, что покарает изменников, возможно даже, она просто промолчала бы, потом засмеялась и погрозила Гизу пальчиком. Попеняв ему только за то, что он хотел ее провести; но в один прекрасный день герцог де Гиз просто исчез бы. И либо его труп выловили бы в Сене, либо его единственными собеседниками до конца дней стали бы стены Бастилии.