В поисках себя. История человека, обошедшего Землю пешком - Жан Беливо

За тебя, отец!

28 июня 2006 — 2 октября 2006

Ирландия, Шотландия, Англия, Бельгия, Голландия

— А деревня, в которую я иду, большая?

— Нет! Там всего две пивных. А вот в следующей — целых четыре.

Я делаю остановку в тени деревьев у обочины и некоторое время обдумываю сказанное. Четыре паба — это в четыре раза больше шансов провести ночь в тепле и комфорте, и эту перспективу надо всесторонне рассмотреть. Моя одежда промокла. Коляска тоже. Мои ботинки шлепают по мокрому асфальту и чавкают, как вантуз в раковине. Дождь льет без конца с тех пор, как я преодолел окутанный туманом перевал Олд Хед в графстве Кинсейл. Порывы ветра треплют проплывающие в вышине облака, а проливные дожди просто-таки низвергаются на менгиры и дольмены[81], молчаливо устремленные в поднебесье. Я уже мечтаю о кружке темного пива, которую подниму в глубине какого-нибудь паба, поближе к камину.

— Так, говоришь, четыре кабака?

— Да, четыре. Немного…

В этих краях общественная значимость места измеряется галлонами потребляемого пива. Паб в Ирландии — не просто питейное заведение. Это настоящее искусство жить. Если хотите, религия. Под его крышей посетители рассаживаются с тем же рвением и усердием, с которым прихожане преклоняют колени в церкви. А тот, кто избегает посещения паба, навлекает на себя самые серьезные подозрения и подвергается допросам с пристрастием, как в Средние века при обвинении в колдовстве. Паб — это жизнь. А от жизни нельзя отгородиться, иначе она не имеет никакого смысла! Этот неписаный закон подходит мне идеально. Ведь я вырос в восточных кантонах, в самом сердце провинции Квебек, населенной сотнями тысяч выходцев из Ирландии. И потому все вокруг — музыка, еда, грубоватая и искренняя атмосфера — напоминает о моем детстве. Еще бы не было этого мерзкого дождя, чья сырость пробирает до костей… После долгих лет воздержания на Африканском континенте я удивляюсь той скорости, с которой ко мне возвращается вкус к спиртному. Уверен, произошло это благодаря тому, что именно в Европе находится та ось, вокруг которой вращаются все нормальные человеческие взаимоотношения, — тот самый базовый элемент, так необходимый любой задушевной компании. В старинном ирландском пабе Тони встречает меня возгласом: «Входи скорее! Сейчас ты поможешь сбыться моей мечте!» Скрипач-неумеха подыгрывает звукам ирландской болтовни… «Slanshal» — и полные до краев кружки, в каждой из которых плещется добрая пинта пенного Гиннесса, чокаются друг с дружкой, и мы снова и снова пьем.

Ирландия повсюду встречает меня атмосферой нескончаемых праздников и звуками песен. От одного паба к другому я иду с той же стремительностью, с которой звучит местный северный говорок, и наконец добираюсь до Белфаста, где сажусь на паром, который отвезет меня в Глазго.

А там меня встретит родной сын.

Он появляется под моросящим дождиком, с небольшим рюкзаком за плечами. Мой Томас-Эрик. Он так вырос и изменился, что даже родной отец с трудом узнает любимые черты в этом бородатом парне, который только что обзавелся новенькой страховкой для начинающих водителей… Я припоминаю нашу прошлую встречу в Коста-Рике, когда он начинал грезить путешествиями… С той поры прошло пять лет. Теперь он живет в Германии, в самом центре квартала художников на востоке столицы. Он приехал, чтобы пройти вместе со мной часть пути: от загадочного Глазго через очаровательный Эдинбург до развалин вала Адриана[82] в Великобритании. И, разумеется, мы с ним поднимаем тост: «Ну-ка, налей моим канадским друзьям самого лучшего виски! Не-ет! Во-он того, леве-е, с др-р-ругой полки!»

Эти дни надолго останутся в моей памяти как исключительное, самое лучшее время. По пути мы говорим, и говорим, и еще говорим, без остановки, пытаясь наверстать упущенное время, словно раньше кто-то запрещал нам столько общаться. Мой дальний поход невероятно сблизил нас и позволил — как в мечтах — жить без каких бы то ни было стеснений и обязательств, стать полностью свободными от предрассудков. Я подтруниваю над его страхами — «Папа, что будем есть? Где будем ночевать?» И со смехом отвечаю: «Без разницы! Можем спать под мостом, можем попроситься к кому-то на ночлег. Мы вольны делать, что захотим, сынок! Смотри: это и есть свобода. Та самая, о которой все кругом талдычат, а я, сынок, так живу! Понимаешь?» Конечно, он понимает. Я надеюсь, что он научится этому на моем примере. Отец, которому нечего завещать или подарить своему сыну, счастлив поделиться с ним этим уникальным опытом — жить полной жизнью, дышать полной грудью, привязываться только к настоящему и ничего не загадывать наперед. Учеба моего сына подходит к концу, а вместе с ней и беззаботные студенческие годы. Я чувствую, как нарастают в его душе страх и стресс, скрытый, невысказанный, но не волнуюсь за моего мальчика. Он прекрасно знает, что для него открыто множество дорог.

Мы прощаемся, пообещав друг другу скоро встретиться в Германии, и я отправляюсь дальше на юг, в сторону Англии. Шестую годовщину своего марша отмечаю в графстве Линкольншир, в странной атмосфере старенького бара в Слифорде. Склонившись над огромной тарелкой хаггиса[83], из полумрака обитого темными деревянными панелями заведения я наблюдаю, как дождь моросит по брусчатке мостовой. Неподалеку отсюда стоит Линкольнский замок, почти тысячу лет служивший дворцом правосудия и тюрьмой. Должно быть, там до сих пор живут привидения… Я любопытствую: «А это точно старинный паб?» Хозяин с гордостью подбоченивается: «1672 года, сэр». Потом прибавляет: «Вы можете здесь переночевать. Но я должен кое-что сказать…» Понизив голос, он по секрету сообщает мне, что в его заведении тоже обитают привидения. Одно из них — Алиса, другого зовут Эрнест, и он был мясником, который в 1926 году погиб при загадочных обстоятельствах. «Иногда на кухне слышно, как кто-то роняет нож… Он ищет свои кухонные принадлежности, сэр… Но мы не обращаем на это внимания! Они оба безобидные ребята!»

Англия любит своих призраков, будто родных, и они, без сомнения, являются частью этой дивной страны, чья история полна загадок и магии. Я обожаю здешних жителей, которые искренне верят в призраков, колдовство и тайны. Они сохранили в себе неподдельную детскость, сияющую и вечную, которая всегда оберегала и будет оберегать их от циничности и издевок.

Англия Шотландия

Я шагаю по сельской местности, везде встречая на своем пути милые домики в нормандском стиле, и наконец достигаю берегов извилистой Темзы. Дэвид Притчард радушно встречает меня в своем пестром, шумном квартале. Мы с ним познакомились три года назад в Малави, куда он приезжал на сафари. В его родном лондонском квартале причудливо смешались все национальности и народы мира. Я восхищенно говорю Дэвиду: «Ничего себе, как вас тут оккупировали!» А он отвечает с типично британской холодностью: «Верно. Сначала мы завоевывали мир. А теперь мир колонизирует нас».

Из Дувра по Ламаншу перебираюсь в Кале и пересекаю в самом начале сентября границу Бельгии. Здесь повсюду в деревнях, расположенных в залитых речной водой долинах, сушатся на солнце всевозможные вещи: мебель, ковры и разная домашняя утварь. Причем сушатся прямо на лужайках перед домами… Страна только что пережила ужасные наводнения, каких не случалось уже сотню лет, и разговоры о причиненном ущербе — главная тема для обсуждений в каждой придорожной таверне. Под шум, смех, шутки и прибаутки неспешно течет здесь жизнь пышной, изобильной и стремительно развивающейся Европы. А я чувствую себя здесь на удивление свободно и раскованно: мне больше не приходится переживать культурный шок. Вдали от всякой экзотики я предоставлен самому себе и своим мыслям. Я занимаюсь самокопанием. Несколько недель тому назад в Линкольне я перешагнул символический экватор своего путешествия, впереди еще шесть лет пути, мне предстоит прошагать половину планеты. И я уже начинаю спешить домой. Люси, с которой я разговариваю теперь почти каждый день, сгорает от нетерпения… Мы с ней перестали искать скрытый смысл в моем путешествии. Мы просто живем, вот и все. Однако недавно на сайт, где отслеживается мое путешествие, пришло сообщение, которое заставило меня вздрогнуть: «Я не понимаю, зачем нужно идти пешком по миру. Разве что для того, чтобы износить побольше ботинок». Какая-то дамочка недоумевала, негодовала и брызгала ядовитой слюной. Я бы хотел ответить ей: ну давай, мамзель, попробуй-ка сама! Доставай из своих закромов десяток пар обуви и начинай их истаптывать, изнашивать, глядя, какой красивый мир тебя окружает. Отправляйся на удивительную встречу с собственным «я» и возвращайся с уймой сокровищ! Открой для себя мир с новой точки зрения, переживи расставание с теми, кого любишь и видишь каждый день. Не надо болтать об уважении к другим. Гораздо важнее понять, что прежде всего нужно уважать самого себя…