В поисках себя. История человека, обошедшего Землю пешком - Жан Беливо

А тем временем я продолжаю путешествие по восхитительной горной дороге в районе Джиджеля, которая находится на одном уровне с прибрежными утесами. И на память приходят встречи с радикально настроенными христианами, которые тоже пытались обратить меня в свою веру. Вот только стращали они меня не немилостью Аллаха, а нападками Сатаны… Прямо под ногами плещутся бирюзовые воды моря, разбиваясь о скалы в белую пену. Дружины добровольцев, называющих свое дело туиза, «солидарность», изо всех сил стараются отладить движение транспорта и пешеходов через узкие туннели в горах. Именно эта туиза заставляет местных жителей приходить друг другу на выручку, когда кому-то из соседей нужно помочь вспахать поле или достроить дом для молодоженов… Им бы еще научиться так же здорово убирать за собой мусор. Только футбольные поля тщательно убраны, можно сказать, вылизаны. Вся остальная страна просто устлана вонючими грудами мусора. Как-то раз, неспешно прогуливаясь, я получил удар в плечо: прямо в меня полетела пластиковая бутылка. Оборачиваюсь — молодая девушка бормочет извинения. Может быть, вездесущие китайцы однажды спохватятся и предложат алжирцам помочь убрать хлам? Это еще один аспект жизни, с которым алжирцы пока не научились справляться. Признаться, я уже устал от бесчисленных осколков бутылочного стекла, которыми покрыты все дороги. Завтра в Кабилии поменяю покрышки своей коляски на шипованные.

Я очень рад наконец повстречаться в алжирских горах со своим знакомым Рабахом, молодым экологом, с которым судьба свела меня месяц назад на границе с Тунисом. Он из амазигов, или берберов, «свободных людей», что столетиями жили на этих просторах в северной части Африканского континента. Жили до тех пор, пока их территорий не коснулась повальная и беспощадная «арабизация».

— Мы родные дети этой земли, — говорит Рабах. — Здесь проходили римляне, потом арабы, турки, французы… А мы до сих пор здесь!

Берберы, не причисляющие себя к арабскому миру, борются за признание своих национальных особенностей: как это близко мне, коренному жителю Квебека!

За Тагдинским перевалом с горных склонов открывается чудесный вид — целая россыпь черепичных крыш. Деревенские домишки будто покрыты веселенькими оранжевыми пятнышками. Узкая полоска дороги петляет между деревьями, зарослями и пашнями, насыщенный зеленый цвет смешивается с золотом полей. В деревеньке Кебуш мне попадается на глаза необычная вывеска: «Охотничий приют». Ирландский паб в Телль-Атласе[67]! Я захожу и попадаю в настоящую ирландскую атмосферу! Столы из темного дерева выстроились вдоль стен, обитых коричневой вагонкой и украшенных картинами с охотничьими сюжетами. За барной стойкой бравый здоровяк до блеска полирует латунные краны на пивных бочонках. Азидин Зейн, хозяин этого питейного заведения, предлагает мне кружку свежего разливного пива. В изумлении интересуюсь:

— Вы мусульмане — и так открыто пьете?

— Все верно! Мы люди свободные! У нас такое правило: делай как знаешь. Хочешь — молись, хочешь — не молись. Хочешь — пей, хочешь — нет. Но уж если пить, то допьяна! — смеется он в ответ. — Мы же кабилы, амазиги, свободные люди!

Азадин Зейн когда-то служил в национальной Армии освобождения Алжира, той самой, что с 1954-го до 1962-го сражалась против французских колонизаторов. Подливая мне пиво, он пересказывает историю той партизанской войны, «своей войны», где был «специалистом по захвату вражеского оружия». При этих словах Азадин закатывает повыше рукава и штанины, показывая мне свои шрамы.

— Но мы их сделали, этих французиков! Свобода стоит дороже!

Сутки спустя снова появляется Рабах и отвозит меня в свою родную деревню, спрятавшуюся высоко в горах, в восьми километрах на юго-запад от города. По дороге он успевает рассказать, что в Кабилии не менее 3250 деревень, разбросанных по нескольким wilayas — провинциям. У каждой из них свои особенности, складывавшиеся веками, — свои лица… Его родные края — Аят-Хессан — имеют репутацию «наиболее приветливых и гостеприимных». И вот уже за горами Джурджура, самыми высокими в здешних местах, появляется его деревня, раскинувшаяся на склоне обрывистого холма. Округлые кроны оливковых деревьев пригибаются к земле цвета охры. Осенью из этих плодов начнут давить вкуснейшее масло. А мы идем между домами, в которых неспешно течет самая обычная жизнь. Старички дремлют на солнышке, устроившись возле скромных надгробий на семейных кладбищах… Чуть подальше несколько ребятишек с очень серьезным видом играют в шарики, катая их по пыльному полу, а матери в это время что-то обсуждают, изредка поглядывая на своих детей. Женщины одеты в разноцветные платья, и эта картинка напоминает мне натюрморт из полевых цветов. На календаре 18 августа, и мы наконец прибываем в дом Рабаха Амани. Лицо его матери сияет улыбкой, когда она встречает нас с огромной глиняной миской, до краев наполненной кускусом. «Сегодня у кого-то юбилей!» — приветливо произносит она, и у меня неистово бьется от радости сердце. Сегодня, 18 августа, мне исполняется пятьдесят лет, а моему маршу мира — целых пять лет. Рабах приготовил для меня сюрприз! Мы угощаемся, танцуем, поем всю ночь напролет при свете бумажных фонариков. Праздничные столы накрыты прямо на главной деревенской площади! Рабах разыскал настоящего диджея… Местные дамочки посмеиваются, но все же с восхищением обсуждают, как их мужья крутятся и вертятся под звуки современной поп-музыки. Сегодня, 18 августа, целая деревня собралась в гости на мой праздник! Я задуваю свечи на громадном именинном пироге и чувствую такую переполняющую меня радость, что, не зная, как выразить благодарность этим людям, просто аплодирую им от всей души. «К нам уже лет тридцать никто не приходил», — заявляет какой-то старичок, по-отечески обнимая меня. И все же на календаре 18 августа, а доселе незнакомое мне место на этот чудесный вечер становится для меня домом.

Я все-таки с горечью в сердце вынужден покинуть моих новых друзей. Грустно перелистываю эту страницу своей жизни и навсегда запоминаю чудесный день, наполненный настоящей свободой и искренним радушием… Выйдя из рощи пробковых деревьев, я встречаю группу людей, устроивших пикник возле фонтанчика и сувенирной лавки. Вокруг них высятся груды старых отбросов, и — это надо видеть! — они без зазрения совести подкидывают туда свой мусор! Как могут люди, столь добрые сердцем и чистые душой, настолько беззастенчиво вредить окружающей их природе? «Правительство виновато!» — отвечают они.

На несколько недель я застреваю в Оране, пестуемый гостеприимными алжирцами. Меня задерживают дела медицинские: в разгар африканского путешествия меня начала беспокоить тянущая боль, и пришлось обратиться к урологу, который посоветовал без промедления прооперировать простату. Но поскольку средств на срочный перелет в Канаду у меня не было, любезный Алжир снова пригрел меня под своим крылом и позаботился о том, чтобы кругосветный путешественник быстренько вернулся в рабочее состояние. Мной занимался выдающийся профессор Аттар, руководитель клиники в Оране, который был к моим услугам все пятнадцать дней до выписки. Если бы не его золотые руки, я бы так и не завершил свое путешествие.

В конце октября, направляясь в сторону Марокко, я неохотно прощался с Алжиром. У меня сжималось сердце от того, что приходится покидать эту великодушную страну, овеянную дыханием свободы…

— Кушай, ну кушай же! — настаивают мои новые друзья. — Нельзя, чтобы марокканцы решили, что мы тут о тебе плохо заботились!

Страх завтрашнего дня

1 ноября 2005 — 30 ноября 2005

Марокко

Медина[68] черным-черна от обилия людей. Я чудом уклоняюсь от столкновения с тележкой, которая доверху загружена мандаринами и бананами, переложенными листьями апельсиновых деревьев. Маневрирую изо всех сил между огромными джутовыми тюками с рисом, бобами и зерном. Едва выйдя из города в сторону засеянных полей, встречаю пастуха-бербера, который ведет свое стадо мне наперерез. «Ш-ш-ш-ш, ш-ш-ш-ш…» — и бараны поднимают головы. «Тай, тай…» — разворачиваются на сто восемьдесят градусов. «Эр-р-р, эр-р-р-р!» — и стадо замедляет шаг. Восхитительное зрелище. Этот пастух действительно разговаривает со своими баранами! Откуда взялся этот язык? Может быть, из тех далеких времен, когда человек только научился приручать и одомашнивать диких животных… Такое ощущение, что с тех пор эти отары овец не вымирают. Может быть, его стадо существует уже пять тысяч лет?.. Поди знай!

Марокко

А местные жители тем временем возвращаются с полей, и чей-то осел тащит телегу с корзинками, полными олив. «Слава Аллаху! Провидение милостиво, и цены на оливы на базаре растут». У моего нового знакомого, доброго Мохаммеда, щедрое сердце, и он сразу приглашает меня отметить нашу случайную встречу — ниспосланную провидением! — чашкой чая, который мы выпьем прямо посреди торговых рядов местного рынка, как только он продаст свой сегодняшний урожай. Спустя каких-то два часа мы поудобнее устраиваемся на ковре ручной работы под пластиковым тентом, чем-то смахивающим на берберский. Мужчины подсчитывают, кто сколько продал за день. Но стоит мне открыть рот и поинтересоваться: «Как поживает ваш король?» — повисает неловкая пауза. Я заказываю еще чай, и беседа мало-помалу возобновляется. Здесь дозволено говорить обо всем, кроме монархических дел. Последняя тема — святыня, а святынь запрещено касаться. Даже у стен есть уши, не говоря о пластиковом тенте… Неуместная реплика может стоить вам пяти лет тюрьмы, так что лучше поберечься.