Rucciя - Шамиль Идиатуллин

– Ничего ты не понял, Ильдар-абый. Серый, веди папу.

– Айдар, не надо, – картонным голосом сказал Гильфанов.

– Надо, Вася, надо, – с удовольствием сказал Дарон. – Иди, Серый.

Амбал у двери выскользнул в коридор. Гильфанов напряг ноги. Айдар засмеялся:

– О какой хороший сын. Хоть и пьяный, да свой, да? А у меня вот папы не было никогда. И ничего, вырос, нормально все. Да ладно, не дергайся ты. Не будем ничего делать. Я же не зверь. Просто познакомиться хочу. Интересно же – сын такого великого человека.

В отцовской комнате завязался невнятный шум. Дарон, немного послушав, прокомментировал:

– Во. Могучий старик. Щас он нам всем покажет. Ждем с нетерпе…

В эту секунду Гильфанов с силой толкнул ногами пол, намереваясь въехать вместе с креслом в уязвимые места дежурившего за спиной Сани. Но Саня оказался не совсем там, где ожидал Гильфанов – так что вместо того, чтобы повалить бандита с ног и грохнуться сверху, полковник лишь крутнул того на месте, а сам улетел к кушетке и повалился на нее через спинку выскользнувшего кресла. Так, лежа, он и наблюдал за тем, как в комнату врываются галимовские парни в черных спецкостюмах и сферических шлемах, валят с ног Дарона и послушно бросившего пистолет Саню, а потом заволакивают Серого, зачем-то зажимая ему рот, и расстилают его на полу. Через полминуты суета улеглась, один из спецназовцев стащил шлем, показав голову Галима. Голова была мокрой, а лицо озабоченным. Галим шагнул к кушетке и протянул руку. Гильфанов, скорчив гримасу, медленно сел и спросил:

– Что батя?

– Спит, – вполголоса сказал Галим. – На другой бок перевернулся, и дальше…

– Ага, – сказал Ильдар. Посоображал немного и вспомнил: – Где еще один?

– Там, – махнул рукой в сторону коридора Галим. – Там все уже. Сразу. Губит людей пиво.

– Ага, – повторил Ильдар. – Чего долго так?

– Соседей наверху не было, а дверь стальная, двойка. С крыши заходили. А там у вас гнилое все, блин. Потом, нашуметь побоялись. А так – сразу выехали, как сигнала не получили, что вы в квартире, контрольку уже в пути сделали. Все нормуль ведь по итогам?

– Все отлично. Спасибо, Галим, Извини за наезд – нервы.

– Нормально, Ильдар Саматович. А почему вы про почти весь номер сказали, а не про четыре цифры?

– -Галим, Лида не четыре же цифры неправильных назвала, а пять. А они мой номер могли знать.

– А. Ну ладно. Кто такие-то хоть? – спросил Галим.

– Ну, эти, с мясом, местные, по ходу, пацаны. Мелочь. А это вот Айдар Альбертович, если не ошибаюсь, Зарипов. Замдиректора такого московского ООО «Славянка» и то ли левая, то ли средняя рука товарища Минрасулова Эн Фэ. Дважды привлекался по подозрению в соучастии убийцам, еще раз за вымогательство, но до суда не дошел. Правильно я излагаю, Айдар Альбертович? – осведомился Гильфанов у Дарона, вжатого ухом и скулой в линолеум. Дарон не ответил.

– Молчит, – с удивлением сказал Гильфанов. – А такой ведь словоохотливый был, Галим, ты не поверишь. Рассказал, как всю республику в крови утопит, а сначала папу моего на ремни порежет.

– Серьезно, что ли? – воскликнул Галим.

– Абсолютно, – сказал Ильдар. – Только есть у меня ощущение, что он на самом деле хочет не молчать, а рассказать нам все, что знает по поводу расулевских планов и расулевских сил на нашей многострадальной земле, да и в Москве дорогой нашей. Дай-ка мне нож, Галим, и тащите-ка вы этого товарища на кухню. Там кафель, и дверь потолще, – объяснил Гильфанов в ответ на удивленные взгляды спецназовцев.

Гильфанов оказался прав. Дарон все рассказал. Правда, уже после того, как наблюдавший за допросом лейтенант Корягин быстро ушел в туалет, а потом вернулся с мокрым, серым и безучастным лицом. Но до того, как Гильфанов, напоминавший скорее мясника, чем аналитика, со словами «И последнее, Айдарик. Не желай другому того, что не желаешь себе» всадил клинок в печень осипшему Дарону.

Гильфанов домывал руки, когда дверь в ванную задергали.

– Что там еще? – раздраженно спросил он, решив, что вернулся кто-нибудь из галимовских ребят, завершивших зачистку и уборку, в том числе собственную – из квартиры.

– Ты какого хрена там делаешь? Вылазь быстрее, – рявкнули за дверью.

Гильфанов на секунду поник, безнадежно глядя на облезлый полотенцесушитель. Дверь задергали еще сильнее.

– Сейчас, äti18, – сказал он, посмотрел на мокрые руки и живот (рубашка валялась за занавеской в ванне), убедился, что вполне чистыми выглядят даже коротко стриженые ногти, наскоро промокнулся полотенцем и откинул шпингалет.

Стоявший на пороге отец имел распухшее и помятое со сна лицо, был грозен и готов к обличениям.

– Значит пить потихоньку начал, друзей приводить? А отца мы стыдимся, отец пусть лежит, мы без него räxätlänep19 посидим, şulay meni20? Вырастил сыночка благодарного, спасибо, ulım. Чего глаза отводишь, есть стыд все-таки, значит? К отцу в дом баб каких-то привел, визжать начали. Думаешь, я не слышал? Все слышал, весь бардак этот. Я вот Эльке скажу, устроит она тебе.

Отец, похоже, в очередной раз забыл, что квартира принадлежала Ильдару, а свою он давно и благополучно пропил. Эльвира же вместе с Эвелиной, дочкой, ушла, а потом и уехала к тетке в Березники семь лет назад.

– Äti, все хорошо. Ребята с работы приходили, кино мы посмотрели, боевичок. Пили б, я бы тебя позвал, без вопросов.

– А зачем пиво выжрали? Я его на пенсию купил, на последние деньги, две банки. От тебя же не дождешься. С работы, они, конечно, роднее отца. Давно бы меня в дом престарелых сдал и радовался. Мечтаешь, признайся?

– Äti, я куплю тебе пива. Четыре банки, прямо с утра.

– И водки, – немедленно потребовал отец, принимая еще более грозный вид. – Я не для себя, мне соседей еще подмазывать. Ты среди ночи фильм с дружками посмотрел и смылся, а мне с ними встречаться. В милицию заявят, что делать будешь? Две бутылки возьми, понял?

С этим словами отец, почти не пошатнувшись, развернулся и удалился в свою комнату, где не мешкая включил свою единственную и потому определенную на вечное поселение в древней «Сонате» кассету с концертом Розенбаума 1983 года. Вообще-то он был тихим, но раз в пару недель любил одержать по какому-нибудь поводу убедительную победу над любимым, но совершенно непутевым сыном – и тогда обязательно включал Розенбаума. Соседи привыкли, а после того, как Ильдар денежкой или добрым словом подмаслил каждого из них, и смирились.

Гильфанов грустно улыбнулся и сел на край ванны. Следовало побыстрее сообразить, как потолковее распорядиться неожиданным подарком Дарона. Все-таки не каждый мог похвастаться тем, что засунул пятерню в мягкое подбрюшье казанской оргпреступности, и теперь может как угодно вертеть ручками и делать любые фигуры пальцами.

6

Президент Российской Федерации при обстоятельствах и в порядке, предусмотренных федеральным конституционным законом, вводит на территории Российской Федерации или в отдельных ее местностях чрезвычайное положение с незамедлительным сообщением об этом Совету Федерации и Государственной Думе.

Конституция Российской Федерации

Казань.

20 июня

Пресс-конференция была назначена на девять утра. Не лучшее время для моего совиного организма, но увы, ноблесс – он и в Африке оближ. Опаздывать в принципе резонов не было, а тем более сегодня – когда впервые предстояло не вкладывать речи героя мероприятия в газетный отчет, а навыворот – герой должен был тупо следовать сочиненному мною сценарию. Во всяком случае, по словам Гильфанова, Магдиеву так понравилась нарисованная мною рыба, что он чуть ли не пообещал с протоптанной Летфуллиным тропинки не сворачивать.

Протаптываться этим утром пришлось изрядно и в прямом смысле. Территория Казанского кремля несколько лет назад была провозглашена то ли заповедником ЮНЕСКО, то ли заказником ООН. Не знаю, как это отразилось на общем состоянии культурного наследия человечества, много ли на это наследие набежало процентов, и для кого именно. Знаю только, что журналистам стало сложнее. Во-первых, чиновников, населявших кремль, теперь распинывали с заповедной территории в самых причудливых направлениях – и приходилось какой-нибудь «Татфураж» искать не рядом с «Татсеном» и «Татсоломой», а на задворках казанского гарнизона. Впрочем, хотя бы лексическая логика в этом была – фураж там, фуражка… Дурь, короче. А во-вторых, границы пешеходной зоны заповедного холма расширялись все активнее. Кремль вытянулся лошадиной башкой по холму вдоль Казанки, и пройти в него можно было с двух сторон: через пасть, то есть Спасские ворота в одноименной башне, в которые втекала улица Кремлевская (в девичестве Ленина), либо же снизу, от набережной, через Тайницкую башню (обозначавшую гортань лошади). Но теперь первый, основной вход оказывался страшно неудобным для автолюбителя, которому бросить машину в хотя бы относительной близости от международного заповедника оказывалось решительно невозможно. Кремлевская-то давно стала непроезжей для нормального человека, а теперь и карман на Профсоюзной (это метров пятьдесят вниз от Спасской башни), где раньше была общая автостоянка необремененных пропусками-вездеходами посетителей кремля, мэрии и Академии наук, был отгорожен капитальным забором. А за ним покоился очередной булыган с невнятным обещанием поставить здесь какой-то памятник. Брехня, конечно.