Мясник - Мария Барышева

— Подожди, я сама.

Пока она вытирала кровь с его лица, Слава внимательно смотрел на нее — так внимательно, что Наташа, закончив, неожиданно для самой себя покраснела, скомкала платок, вскочила и снова начала собирать таблетки — на этот раз только для того, чтобы их выкинуть.

— У тебя не найдется чего-нибудь пожевать — кроме димедрола? — сонно спросил Слава за ее спиной, и Наташа обернулась, крепко сжимая таблетки в кулаке.

— Конечно, сейчас я что-нибудь сделаю. Останешься до утра? Уже почти час ночи, а тебе ехать аж на другой конец города. Поспишь на моей кровати, а я к маме напрошусь.

— С удовольствием, если не боишься держать в доме такого бешеного жеребца, — произнес Слава гнуснейшим растянутым голосом и подмигнул ей, и Наташа едва сдержалась, чтобы не запустить в него собранными таблетками. — А мне дадут ночную рубашку и тапочки и споют на ночь печальную колыбельную песнь?

Наташа рассмеялась, отперла дверь и вышла в коридор, где натолкнулась на встревоженную мать, кутавшуюся в широченный цветастый халат. Увидев ее, мать опустила руки и слегка качнулась вперед, и халат махнул полами, отчего мать в полумраке стала похожа на некое праздничное привидение.

— Наташка, час ночи! Что у вас там за вопли! Вы что — поссорились со Славиком?

— Ма, я тебя умоляю — иди спать! Что ты всегда вскакиваешь?! Никто ни с кем не ссорился, это просто лечение меланхолии по новейшей методике. Все, давай, спать, спать. Я скоро к тебе переберусь, а то Славка у нас остается на ночь — поздно ему уже ехать. Давай, мам, иди — еще не хватало, чтобы тетя Лина примчалась.

Ворча, мать уплыла в свою комнату, а Наташа, подождав, пока закроется дверь, направилась в ванную, по пути споткнувшись о толстого трехцветного кота тети Лины, которому вздумалось прогуляться. Включив свет, она открыла дверь и скользнула внутрь, щелкнув задвижкой.

Часть таблеток размялась во вспотевшем кулаке и, высыпав димедрол в унитаз, Наташа включила воду и начала задумчиво оттирать ладони. Сейчас, когда безумная волна отчаяния и ярости схлынула и вернулась способность размышлять более-менее здраво, Наташа снова вспомнила то, что ей недавно сказала бесконечно счастливая Людмила Тимофеевна.

Я порекомендую вас всем своим знакомым. У них у многих такого добра хватает, и вы сможете очень круто подзаработать… Вы просто волшебница… И вы поймете — Ковальчуки — не какая-нибудь там шваль, Ковальчуки благодарить умеют!

Я порекомендую вас всем…

А что же ответила ей Наташа? Растерянно промямлила «спасибо!» И все? Нет, слава богу хватило потом ума попросить не рекламировать ее очень уж широко… и помочь она может не каждому… да и не в деньгах тут дело.

Я хочу сама выбирать. Сама решать, кому помочь. И посмотреть, кто и как будет благодарить. Не то, чтобы мне нужна эта благодарность… но это, конечно же, приятно. Крайне приятно будет… может быть. А владеть таким даром и ничего не делать — разве это само по себе не преступление? Не порок?

Закрыв воду и вытерев руки, Наташа подняла глаза к зеркалу и оттуда на нее глянуло распухшее от слез, несчастное лицо потерянного человека… но взгляд был жестким… он хотел бы проникнуть поглубже, внутрь самого себя. На секунду ей снова показалось, что она видит знакомые хищные черты давно умершего художника, принесшего все в жертву своему искусству.

Нет, если жить, то и работать. Нельзя по другому. Никак.

Наташа, осторожно ступая, вернулась в комнату. Слава успел задремать на ее постели, свесив ноги и откинув голову на согнутую руку. Наташа тихо опустилась рядом и несколько минут смотрела на него, а потом, вдруг поддавшись внезапному порыву, наклонилась и коснулась губами его щеки. Но тут же отпрянула, словно твердая, слегка колючая щека обожгла ей губы. Слава был не ее, он принадлежал Наде, пусть Нади уже и нет в живых. Да и тем более Слава, сам-то Слава… он ведь никогда…

А я — чудовище, и аленького цветка на мою душу не предназначено.

Слава слегка дернул рукой и открыл глаза, недоуменно моргая, но Наташа уже стояла рядом с кроватью и лицо ее было спокойно.

— Что такое? — сонно спросил он. — Это ты? Который час?

— Слушай, Слава, ты — человек деловой? — Наташа села на стул, закинув ногу на ногу. Слава приподнялся и исконно русским жестом почесал затылок.

— Ну, присутствует. Это ты к чему?

Она рассказала ему о словах Людмилы Тимофеевны, а потом взглянула на него умоляюще.

— Несколько людей, Слава. Всего несколько. И все, я обещаю. Только несколько. Съездишь в Красноярск еще пару раз, мы наберем денег, я устрою нормально маму с тетей Линой, ты разберешься со своими делами… и потом все это закончится. Будем жить обычной человеческой жизнью — я обещаю. Просто дай мне возможность еще что-то сделать. Помоги мне, ну, пожалуйста.

— Это очень опасно, — хмуро ответил Слава, не глядя ей в глаза.

— Ну, Славик, я тебя прошу. Пожалуйста. Ведь без тебя я не справлюсь, без тебя может что-то пойти не так. Ну согласись. Ты только подумай — какая это возможность. Мы просто будем очень осторожны. Никто не узнает.

Слава поднял глаза, и Наташа увидела в них затравленное выражение. Он пожал плечами, потом глубоко вздохнул, словно человек, собирающийся прыгнуть с большой высоты.

— Хорошо. Но только несколько картин. Не дай бог, ты не сможешь вовремя остановиться.

— Я смогу. Я обещаю!

— И все равно мне будет жутко сознавать, что где-то рядом со мной ходит кто-то с ампутированной тобою душой. Это… это неправильно.

— Спасибо, Слава! — воскликнула Наташа с таким счастьем, что лицо Славы невольно просветлело и он слегка улыбнулся. — Но теперь нам надо подумать, как мы все это поставим.

— А чего тут думать? — Слава тряхнул головой. Теперь его тон был спокойным и деловым. — Сделаем мы с тобой вот что…

* * *

Наташе никогда еще не доводилось покидать свой город. В нем она родилась, в нем и прожила свои четверть века. До поры до времени ее мир ограничивался «сталинками», «хрущевками», «брежневками», рынками и вечно суетящимися людьми. Конечно, в городе было немало красивых мест, но представления о них были детскими, смутными, и даже проходя мимо них, Наташа уже давно их не замечала, как не замечает шума поездов человек, живущий рядом с железной дорогой. Еще было море и о море Наташа помнила две вещи — зимой оно холодное, штормовое и неприветливое, даже страшноватое, летом оно заполнено поджаренными беспощадным крымским солнцем, крикливыми, словно стая чаек, купальщиками, а на берегу негде шага ступить. Когда же где-то у пляжа в очередной раз прорывало ветхие канализационные трубы или вблизи начинали курсировать военные корабли, море и вовсе теряло свою привлекательность и напоминало маслянистый тухловатый суп. Последний раз Наташа была возле моря в июле, когда новый знакомец Игорь Лактионов возил ее и Надю в один из приморских ресторанчиков, но от той поездки в памяти сохранились только разговоры и еда. Иногда, когда при ней кто-то называл город красивым, этакой запылившейся приморской жемчужиной, она невольно удивлялась. Может, раньше он и был красивым, но сейчас город, да и весь Крым казался ей похожим на разваливающуюся дачку плохого хозяина. Город старел на глазах, и вся молодежь при первой же возможности сбегала на заработки куда-нибудь в Россию. Большинство считало, что здесь можно только отдыхать, но жить здесь невозможно. Наташа уехать из города не могла и взирала на него смиренно и равнодушно, и иногда ей казалось, что остального мира вовсе и не существует — есть только город и море, а все остальное — миф.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});