Мясник - Мария Барышева

…цвет страха, оттенки ненависти, очертания боли… кто может это увидеть, кто… кто знает вкус света и тени… кто может взглядом поймать чудовище… глаз, мозг, рука — кто знает такую замечательную формулу, кто знает…

Наташа медленно повернула голову. Ее взгляд пробежал по темной занавеси и скользнул в маленькое окошко, за которым его ждал Борька, небрежно развалившийся в кресле; взгляд проник внутрь ухмыляющегося лица, раздробился и пошел вглубь, в самую тьму, и разрозненные туманные образы, словно отдельные клетки организма, вдруг сложились в нечто единое — более яркое и отчетливое, чем всегда, чем даже вчера.

Еще…

Может, в этот раз повезет…

… приподнимусь…

…еще… если я досчитаю до двадцати и этот…

… и ведь почти… Еще! Еще! Сегодня! Это случится сегодня! Еще!

Наташа не знала, что в ту минуту, когда она повернула голову и взглянула в матерчатое окошко, в книге ее жизни с шелестом перевернулся лист, открыв новую страницу без единой красной строки и со множеством многоточий.

* * *

Она не слышала ни звонка во входную дверь, ни голоса матери, громко зовущей ее, даже не слышала, как с легким скрипом отворилась дверь в ее собственную комнату. Все ее внимание было сосредоточено на собственных пальцах, которые проворно рвали бумажную упаковку, одну за другой извлекая из нее таблетки димедрола и складывая их в кучку на покрывале. Она сидела на кровати деда, скрестив ноги, и перед ней стояла кружка с водой и лежал исписанный лист бумаги. Оконченная картина стояла, прислоненная к шкафу и тщательно обмотанная полотенцем.

— Наташа.

Она вздрогнула, ее рука дернулась, и таблетки весело покатились на пол. Судорожно скомкав опустевшую упаковку, Наташа, не глядя на остановившегося в дверях друга, спрыгнула с кровати и, опустившись на колени, начала собирать лекарство трясущимися пальцами.

— Что ты делаешь? — Слава быстро подошел к ней, схватил за плечи и резким, грубым движением вздернул с пола. — Что это, черт подери, ты делаешь?! Что у тебя в руке?! А ну, отдай! — он больно стиснул ее запястье, и Наташа, охнув, разжала пальцы. Слава забрал у нее скомканную бумажку, прочел название, уронил на пол и взглянул на Наташу со злостью и растерянностью, потом шагнул к двери и запер ее.

— Наташка, ты что?! Ты что удумала?!

Наташа повалилась на кровать и отчаянно разрыдалась. Слава наклонился над ней, перевернул, хотя она бешено сопротивлялась, и заставил посмотреть на себя.

— Не смогла, да? — глухо спросил он. — Где картина?

— Вон, у шкафа, — Наташа закрыла лицо ладонями, вцепившись кончиками согнутых пальцев в лоб и безжалостно комкая кожу. — Только не смотри на нее. Не надо.

Слава отвернулся от нее и медленно пошел к картине. По дороге он наступил на несколько таблеток, и они легко хрустнули, рассыпаясь в порошок. Он сдернул с картины полотенце и некоторое время смотрел на нее, и его глаза расширялись все больше и больше. Потом его лицо исказилось судорогой, он резко отвернул от себя картину, набросил на нее полотенце и вскочил.

— Какая жуть! — произнес он, потирая лоб. — Кто это?

— Один человек… парень… со второго курса юридического. Он много играл… я… — Наташа дернула головой и снова уткнулась лицом в покрывало. — Ну откуда ты взялся… так не вовремя!

Словно сквозь сон она почувствовала на своих плечах Славины руки. Он мягко приподнял ее, и Наташа, больше не в силах сдерживаться, качнулась ему навстречу и уткнулась лицом в плечо друга, продолжая вздрагивать. Слава обнял ее, легко поглаживая растрепавшиеся волосы и слегка покачивая, точно капризного ребенка. От его тонкой рубашки пахло одеколоном, потом, сигаретным дымом и поездом.

— Не вовремя… Хочешь, чтобы я ушел?

Наташа мотнула головой — теперь, когда Слава здесь, ей нужно было только одно — чтобы он вот так сидел рядом и держал ее, не давая упасть. Со Славой все было по другому, за него можно было спрятаться от всего мира, ему можно и нужно было рассказать все-все. Только сейчас Наташа поняла, как сильно успела по нему соскучиться и прижалась крепче, на секунду почему-то испугавшись, что Слава вдруг исчезнет. Ведь у такой, как она, друзей быть не может — была Надя, но она ушла… и Слава пропадет, заберут и его. Дружить с существом, подобным ей, опасно…

Видно почувствовав в ней перемену, Слава отпустил Наташу и внимательно всмотрелся в ее распухшее от слез лицо, и Наташа только сейчас заметила, что глаза у него зеленовато-карие, очень усталые и очень ласковые, с тоненькими, почти незаметными лучиками морщин у наружных уголков. Она знала его несколько лет и ни разу не замечала, какие у него глаза. Наташа попыталась вспомнить глаза мужа… и не смогла.

— Так все-таки, может скажешь, почему ты вдруг решила наесться на ночь димедрола? — спросил Слава, забрал с кровати опрокинувшуюся кружку и поставил ее на тумбочку, потом порылся в карманах, нашел носовой платок и протянул его Наташе, все еще хлюпавшей носом. — На, держи — насколько я помню, своих у тебя никогда не бывает.

Она невольно улыбнулась, взяла платок и, вытирая покрасневшие глаза, рассказала Славе все, что случилось после его отъезда — вплоть до того, как она, придя в себя после пятичасовой работы, с ужасом разглядывала нового пленника на холсте, как выпроваживала из квартиры недоумевающую и рассерженную семью и как сегодня в обед, открыв дверь на требовательный звонок и стук, увидела на пороге Людмилу Тимофеевну.

— Разве ты давала ей адрес? — удивился Слава, и Наташа слегка съежилась.

— Я, дура, ей телефон дала, а этого вполне достаточно.

— Ладно, черт с ним, в любом случае… И что ей было надо?

— Она принесла деньги.

— Что?! — Слава изумленно посмотрел на нее, а потом от души расхохотался. — Нет, правда?! Во дела, а! Хорошо их пробрало, значит! И во сколько же эта милая семейка оценила твою изобразительную ампутацию?

Наташа потянулась, вытащила из-под подушки тонкую пачку стодолларовых бумажек и шлепнула ее Славе на колено.

— Тысяча двести, — сказала она глухо. — Вот сколько стоит Борькин азарт — тысяча двести! Вот сколько стоит мое предательство и моя глупость! Уже два с половиной дня он не ходит играть, даже не заикается об этом, он потерял к этому всякий интерес! Его мать… ты бы видел, какая это была надменная дама, когда я ее первый раз увидела…как она со мной разговаривала сквозь зубы… а здесь… она так благодарила, Слава, так благодарила… чуть не плакала… чуть ли руки не целовала… Я ее даже не узнала, когда дверь-то открыла. А потом, — Наташа вздрогнула, — потом… часа через два заявился ее сынок, и он… если б ты только слышал, что он говорил и как он это говорил… как он меня называл! Он был как ненормальный, молол какую-то чушь…Короче, он обложил меня последними словами!

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});